Пожалуй, начну с конца.

На расстрел Федерико Гарсиа Лорки

Существует своего рода легенда,
          что перед расстрелом он увидел,
          как над головами солдат поднимается
          солнце. И тогда он произнес:
          "А все-таки восходит солнце..."
- И. Бродский.

Ты знаешь, как душно бывает испанской ночью?
Там, в темноте заливается песня рассвета.
Капельки пота стекают
за воротник. В клочья
Разбивается темное небо
Кровавым клинком.
Не спит он и видит это.

Не спит он, оставив мятежность своей постели.
Он смотрит на тычущих тонкими пальцами в небо.
Они открывают глаза.
И завтра, и через неделю
Они уже не увидят
Ни жен. Ни детей.
Не закроют окно и не сходят за хлебом.

Горячие пули в холодных стволах замирают в молчаньи.
Их души бесценны - едва ли дороже червонца.
Капельки пота стекают
за воротник. На прощанье
Он поднимает глаза
И видит,
как всходит
солнце.

Маленькая трагедия

Я не боюсь, ни в холоде, ни в зное
не дрогнет загорелая рука.
Я не кусаю губ. И сердце молодое
не потеряет своего покоя,
когда услышу за худой спиною
безбожный
молоток
гробовщика.

В моих пустых запущеных владеньях
холодный призрак движется войны.
Я не впадаю в мрачное забвенье,
когда под демонические пенья
над головой чумные дуновенья
рождают мне Эдиповые сны.

Над Петербургом тихо осень плачет,
сгорая в рыжем лиственном огне.
Мы дышим все еще, а значит -
живем. Но суд еще вчера был начат,
и по пятам мой медный всадник скачет
на бронзовом сверкающем коне.

Я не боюсь. Но запираю двери.
И ничего еще не решено...
Не верю в бога я и в смерть не верю!
Но что за тени, словно злые звери?
- Кто там?
- Сальери.
Да ужо тебе! Сальери?
Моя Сальери
смотрит
мне в окно...

Нэнси

Нэнси взрослеет. В глазах
не таится печаль.
Колготки зашиты, а вместо абсента
зеленый чай.

Нэнси на шпильках и больше
не может плясать на ножах.
На блядское платье
натянут пиджак.

Нэнси выходит замуж.
С одним и гуляет и спит.
У него импотенция в тридцать,
У нее гонорея и СПИД.

И в церкви смеется мудак
на последнем ряду.
Меня приглашали,
но я не приду.

Я такой же высокий, нелепый,
Как башенный кран.
Все так же статично обдолбан
и вечно пьян.

Все так же хожу по бабам
Но с ними чёрств.
Неужто наш рок-н-ролл
Мёртв?

Но музыка вечна,
как вечен полет души.
И нашего прошлого ты
хоронить не спеши.

Все образы живы,
как живы мои слова.
И лишь моя Нэнси
мертва...

Талестра, в первую очередь хочется сказать вам огромное спасибо за отзыв. Я давно ждала чего-то именно такого, действительно качественного анализа, а не коротких равнодушных комментариев в стиле: "КГ/АМ".

Да, здесь вы в чем-то правы. Вообще идею этого стихотворения трудно уловить, т.к. оно построено больше на образах. Но я задумывала показать ничтожность всего человеческого в сравнении с грязным миром. Т.е. человек рисует, как из золы возрождается феникс, надежда, всё прекрасное, а потом видит, что он рисует это на стене борделя, где все тонет в грязи и блуде.

написалась достаточно легко, но выглядит она такой банальной лишь оттого, что это излюбленная тема всего интернет-сообщества - описывать в стихах какие-нибудь избитые истории про двух людей (Кай/Герда, Сид/Нэнси, Бонни/Клайд. Даром что Гитлер/Сталин или Медведев/Путин никто не пишет (: ) Однако, я написала его совсем не потому, а по той же эгоистичной причине - опираясь на свои образы. Эта пара связана в моей голове с определенным периодом времени, когда рядом со мной был очень важный для меня человек, мой лучший друг. А теперь мы как-то потерялись в суматохе дней, вот и Нэнси для этого Сида мертва...

Бабочка

На стенах пляшут тени от
Манящего огня.
Идут часы, идут года,
Бегут по рельсам поезда
В привычном забытьи,
и вот
не стало
и меня.

С бумажных крыльев, как песок,
Осыпалась пыльца.
И мир не тот, и мы не те,
И, утопая в пустоте,
Я растворюсь в петле
дорог,
которым
нет конца.

Я слепо верил, как дитя,
Что через много лет
Не буду изнутри сгорать
Без боли, страха умирать,
Прочь от себя бежать,
летя,
как бабочка
на свет.

Петрарка мёртв

На том холсте, где дни
Привычно облачны и кратки,
где в улице пустой как будто невзначай,
в зеркальной мостовой,
в дыму, тумане,
грязной лихорадке
больным сияньем отражается печаль,

родится племя. И пойдет по краю
среди продажных женщин и продажных душ,
и, изнутри искрясь и тлея и сгорая,
во тьму идя, рождаясь, умирая,
рождаясь снова, будет жить
там, где есть стол,
диван
и душ.

В трамваях красных серость проездного.
Искрятся улицы, без света в фонарях.
Теряться в лицах. Рамках. Утро выходного.
Посуда в кухне.
Будни. Офис. Снова
себя находишь не ушедшим
в собственных дверях.

Они так часто не бывают дома.
Им не приходится просить и выбирать.
В дыму холодного пропитого соддома
родилось племя,
и страшней всего -
ему не страшно умирать...

Лишь только дождь, что вновь стучит по крыше
заплачет над асфальтом, где
без света, в сухости и темноте
меж трещин пробивается росток,
я слышу.
И по нему проходит многовольтный ток.
Мир умер.

Письмо из Кариота

Как дела?
Ты прости, что пишу тебе рано,
у тебя там, наверное,
солнце еще не взошло.
Мое время уходит,
как будто вода из-под крана,
утекает сквозь пальцы...
Но вцелом нормально,
живем,
нам тепло и светло
и спокойно.

Я вчера видел женщину.
Плакала. Люди попрятали лица,
проходили не видя,
как будто чужие, а я
положил ей монет,
осветив серебром
руку падшей блудницы.
Я не прав? Но она же
совсем не чужая,
а даже своя,
и ведь все еще женщина.

Я скучал по тебе.
С того самого дня
я хожу и считаю минуты.
Ты безмерно далек, хотя тело твое
за окном, на кресте.
Я пишу для того, 
чтобы ты меня ждал,
Я изведал маршруты.
Только ты мне скажи,
там тепло? Брать ли зимнюю куртку?
А то я привык к пустоте,
где тепло и светло.

Я уже выхожу
из пропахшего дымного дома.
Не волнуйся, я выключил свет,
а ключи оставляю Петру.
Под ворчанье дождя и раскаты угрюмого грома
твой любимый предатель уходит
с удавкой на шее.
Ты встретишь меня поутру?

А письмо положу я к кресту:
"От Иуды Иисусу Христу".

Эмили, Ниэби - индейское имя, трактующееся как "Олень".
Спасибо.

Базарову

Не отрицай.
И в час, когда не веришь,
не отрицай, что веришь. Никогда
не закрывай открывшиеся двери
и не сжигай мосты и города.

Не отвергай.
Сердец наивных дамских
не отвергай. И от твоих распутных рук
горящих бедер нежно-пуританских...
Не замыкай их в свой порочный круг.

Не забывай
всего, что происходит,
Не забывай. И не в твоих руках
Менять, как солнце всходит и заходит,
Как ветер растворяется в песках...

Не покидай.
На этом грязном свете.
Одна твоя душа еще полна огня,
Но и огню дано угаснуть на рассвете.
Не покидай, пожалуйста, меня.

И больше
никогда
не умирай...