Мне было лет шесть, когда родители привезли меня к бабушке, в деревню – поправлять здоровье. Помню яблони и  бабушкины руки, тёплые и ласковые. И белый платок  в маленький синий горошек на седой голове.
Не знаю какого сорта были яблоки, но вкус их не спутаю ни с каким другим. Правда, иногда попадались с червячком и тогда я брезгливо отплёвывалась, зло кидала яблоко подальше, за ограду.   
С людьми несколько иначе: их не выкинешь за ограду. Хотя, порой пленяешься внешней оболочкой, а нутро оказывается червивым.
Всю жизнь ты учишься быть осторожным, ступать след в след, дабы не оступиться, не попасть в капкан, не сгинуть в болоте. И мне казалось, что я освоила эту науку и хорошо разбираюсь в людях.

На самом деле, не я разбиралась в людях, а люди разбирали меня на атомы. Всякий раз соприкасаясь с чьей-то жизнью, я позволяла себя раздевать до костей и после, наступал затяжной реабилитационный период по наращиванию нового мяса и кожи.  Проходить  это Чистилище снова и снова? Зачем? Мазохизм. Роль жертвы стала слишком тесной и удушливой. Я сбежала в другую страну, как только подвернулась возможность. Сбежала, потому что струсила: вдруг Он окажется очередным червивым фруктом? C Ним было… надёжно, - это правильное слово.  Но когда круг начал сужаться я испугалась. Брачный аркан, который он было хотел закинуть мне на шею, я отвергла с холодным сердцем. Ни Он, ни я не были готовы к семейной жизни. Впрочем, жалеть поздно в любом случае.

* * *

Упрямая, как осёл и ненормальная,  как cнег посреди лета –  это Кэри.
Я иду с ней рядом. Молчим, успокаиваем нервы, дышим влажным воздухом.

-- Кстати, мы всё дальше от машины, - вдруг говорю я. – Или ты твёрдо намерена дойти пешком во что бы то ни стало?

Она останавливается, поворачивается на каблуках, будто на шарнирах.

-- Ну что ты привязалась, а?! Мне не пятнадцать лет, доберусь как-нибудь и без тебя и без твоей машины. Проваливай, тебе уже давно баиньки пора, - при этом она сплёвыет на асфальт, достаёт сигарету и прикуривает. 
Мне до одури хочется влепить ей пощёчину.  Прежде, чем я успеваю что-то понять, воздух разрезает чёткий хлопок: на её щеке алеет пятерня. Сигарета падает на асфальт; Кэри смотрит на меня, и глаза её наливаются водой. Она дрожит от холода или гнева - не могу понять.

-- Успокоилась? – cпрашиваю я.
О, этот взгляд  униженных и оскорблённых!
-- Да ты!.. Ты что себе накрутила?! – она брызжет слюной, точно больной бешенством. – Ты мне не мамочка, ясно!
Яснее некуда. Пожалуй, на сегодня достаточно. Я хочу принять душ и улечься в постель.

* * *

Не зря говорят: уходи не оборачиваясь. Однажды приходится закрыть дверь навсегда и выкинуть в пруд ключик. Пусть кто-то другой найдёт его и, может быть, станет счастливым. Но бывает так, что обыкновенных человеческих усилий недостаточно. Тогда в пору призывать «высшие силы». Бить в бубен, танцевать ритуальные пляски и молиться об избавлении.  Или хотя бы выцарапать крошечную надежду на это. Лишь бы не пришлось всё делать  самому. «Я всего лишь мелкая соринка в Твоём Глазу. Сморгни меня.»
Я старалась быть хорошей, делать правильные поступки. Не лгать, не причинять другим боль. Где компенсация?..
Отец умер в неполных сорок три года от сердечного приступа. Перед смертью он как-то сказал мне: «Жизнь, Ленка, это путь потерь и приобретений. И запомни, теряешь всегда больше, чем находишь.» Мне было десять лет и я ничего не поняла. Спустя двадцать с лишним с лет, наконец, дошло: нет никакой компенсации. Всё должно даваться в жизни тяжело, так чтоб руки в кровь, иначе – недостоин. Надо заслужить. Если милости всё же не приходят - плохо старалась.
Сажусь в машину, завожу мотор и мчусь прочь. Спать, спать. Кэри осталась там, в сумеречной зоне, между трезвым утром и пьяной ночью. Выбор сделан;  дверь закрыта. Кричи теперь, аукай. Никто не услышит.

* * *

Всегда серое, больное небо  напоминает мне щёки мертвеца. Утром я пью апельсиновый сок и думаю о Солнце. Здесь потому так агресивен люд, что им попросту не хватает ультрафиолета. Прошлым летом выдалась пара-тройка жарких дней, так народ в панике начал скупать защитные кремы, дабы не умереть от рака кожи.
Сыро и серо. Кажется, я сама стала серой и скучной в этой Европе. Нет вкуса жизни, один песок во рту и крики чаек.  Перебираю дни, как чётки, где каждая бусина тождественна соседней.

Сегодня вдруг настало безделье. Мальчика, за которым я присматривала, отдали в детский сад. Теперь я безработная и заниматься мне нечем. Буду лежать весь день и плевать в потолок.

Кэри не звонила две недели. Позвонил Питер, говорил непонятно:
-- Нужна твоя помощь… Сейчас. Ты можешь?.. Я не знаю, что делать.

Отредактировано No Name (2012-01-11 17:42:43)

Благодарю, Фёдор

Мы не то чтобы друзья, так знакомцы. Да и Питер не тот человек, чтобы по пустякам хныкать.

-- Что-то с... Кариной? – я знаю ответ, просто хочу убедиться.
-- Она не ест совсем. К врачу идти отказывается. А ты ведь врач?
-- Вообще-то медсестра. И то, бывшая.
-- Возьми такси, я дам денег. Только сейчас... не откажи.

Джинсы, свитер, сумка. Я  вызываю такси. Сработало нечто, вроде инстинкта: мне всегда кого-нибудь нужно спасать.

Делать правильные поступки, быть хорошей, заслужить
.
В доме опущены жалюзи; из кухни противно тянет хлоркой.  Невольно вспоминается больничный коридор. Причина моего визита лежит под пледом скрюченным эмбрионом.

-- Привет, - говорю я ей в спину.

В ответ возня и натянутый  на голову плед.

-- Эй... Обижаешься на меня, да?

Она отвечает из- под пледа сухим набором звуков:
         
-- Нет.
         
-- Может повернёшься ко мне лицом? Я все свои дела отложила, потому что Питер попросил приехать.

Кэри  вскидывается и я вижу как сильно она похудела. Жу-уть!! И  как ей это удаётся?..

-- Так. Рассказывай. Что беспокоит? – я включаю «доктора» и выпрямляю спину. Попутно замечаю, что где-то ступила в собачье дерьмо, и блямба красуется на подошве туфли.
-- Я тебя сюда не вызывала, - сейчас она похожа на большеглазое животное, загнанное в угол и готовое атаковать. – Уходи.
-- Вот и славно, - я встаю и собираюсь выйти из душной комнаты, но Питер преграждает мне путь.
-- Ты должна её осмотреть, - говорит он. – Ты должна ей помочь.
-- Послушай, в ней росту почти два метра. Тебе не приходило в голову, что она – большая девочка?

Пит занимает оборонительную позицию и явно не собирается меня отпускать.

-- Так ты не в курсе... Расскажи ей, Кэри, а я покажу пару снимков.
-- Да пошли вы оба... к чёрту! – и она плюхается обратно на подушку.

Пит достаёт из ящика тумбочки какой-то гламурный журнал и протягивает его мне.

-- Смотри на разворот. Узнаешь?

На развороте обложки Кэри. Правда в таком... амплуа её трудно узнать. Монахиня... Ну да, ну да...

-- Она была фотомоделью. Мы познакомились в одном из московских клубов, куда меня притащил один русский. А теперь смотри сюда, - Пит кинул фотографию на кровать: на снимке было истощённое существо, отдалённо напоминающее Кэри.
-- Какой-то идиот посоветовал ей избавиться от пары-тройки лишних киллограммов...    Результат ты видишь.
-- Дай сюда! – Кэри бесится и хватает снимок у меня из рук.
-- Анорексия – не мой профиль, увы. Для того, чтобы установить причину, ей понадобится психолог, а не медсестра. К тому же бывшая. Я могу идти?

* * *
Пит, здоровенный мужик с волевой челюстью, похожий на древнего викинга, глядит на меня беспомощно. В другой ситуации он, вероятнее всего, сделал бы пару звонков «большим людям» и проблема была бы решена. Однако, это тот самый случай, когда «можно лошадь привести на водопой, но невозможно заставить её пить». Вот так. Если человек решил себя угробить, зачем встревать, когда сам Бог вручил ему это право? Это его, человека, выбор. Кто-нибудь может возразить, что наркоман, к примеру, не по собственной воле стал наркоманом. Или убийца не всегда является злодеем. На самом деле, на курок, равно как и на поршень шприца нажимает именно человеческий палец. В конечном итоге, выбирать всегда приходится самому. Какая неприятность. Досада какая. Дерьмо.

... Моя туфля измазана собачьим дерьмом и очень хочется домой.

-- Правда, Пит. Я ничем не смогу помочь. Найми квалифицированного психолога.

Уже в дверях Питер с мольбой в глазах просит меня позвонить Кэри и попробовать её «разговорить». Пит считает, что её анорексия носит психологический характер. Голодовка, на почве стресса, говорит он. Стресса?! Какой к чертям собачьим стресс! Баловень судьбы. Всё при ней: и красота, и молодость, и деньги! С жиру бесится. Хотя жиру-то, пожалуй, и не осталось. Кучка костей в кожаном мешке.
Рядом с ней любая среднестатистическая женщина будет чувствовать себя дурнушкой. Обделенные внешностью дамы изойдут на молекулы от тихой, чёрной зависти. Завидую ли я ей?  Нет. Заурядная внешность помогает мне прекрасно маскироваться в толпе. У Кэри с этим проблемы. Яркое оперение птиц привлекает внимание не только любителей фауны, но и браконьеров.

--  Позвони, - роняет Пит и открывает дверь.
-- Хорошо, - вздыхаю и протискиваюсь на свежий воздух.