НОЧЬ  У  КОСТРА
                                               
Тихо у пруда.
В устье ручья, где серебряные, холодные струи заканчивают свой бег, соединяясь с темной, ленивой, никуда не текущей водой, бобры поставили плотину. Cлышны бывают всплески. Это мохнатый  нырнул, ударив хвостом по воде.

Небо уже не яркое, все еще лазоревое в вышине - с опадающей на землю темнотой, еще бередит землю стихающим ветерком. Шевелятся кусты, шуршит лягушка в траве и кивает ветвями ива при последних уходящих порывах.
Темнота глядит на тебя любопытным взором и кажется, будто – недобрый у нее глаз, будто есть за ней кто-то еще, кто спрятан до срока.
Зашевелились ежи-топтуны, заходили в траве и слышно их фырканье.
Крики ночных птиц - странные, плачущие как будто от тоски или потери,  заставляют повести плечами, прислушиваясь. Словно бы холодом повеяло от  кустов орешника, где у небольшого болотца, гнездится выпь и пролетает
прозревшая к ночи сова.
Становится неуютно.

Старик берет спички в глубоком кармане, заготовленный загодя мох и зажигает на нем, в ворохе соломы и сухих прутиков яркий, быстрый огонек. Пламя вылизывает чернеющую подстилку, занимается на ворохе лучин, но мало его еще, и может оно угаснуть совсем - тогда подсыпает дед щепок, и пламя растет, устремляется вверх, блестя в глазах и создавая волшебные тени.

Вот уже горит и хворост вовсю,  пора бросать поленца для жаркого костра.

- Акк! – ёкк! – доносит слабый ветерок обрывки выкриков.
Это конные пастухи, завидев костер, перекликаются промеж собой.

Дед Илья кладет сбоку огня бревнышко, чтобы на ночь оставались угли и немного тепла и, расставив треногу над костром, спускается к пруду, к мосткам.
У воды, встав на колено на краю широкой доски, где берут воду рыбаки, пастухи, да случайный путник, дед задержался и замер на мгновение.
Красота слияния звезд в небе и на воде, обращение уходящей во тьму природы в загадочный, усыпанный далекими огнями, мир – остановило его, заставило замереть пред картиной таинственного мирозданья.
По небу, по звездам, планетам и проглядывающему в вышине Млечному пути пошли волны и рябь.
Старик зачерпнул воду и вытянул вверх, с натугой - уж не молод, полный котелок. Постояв, глядя на колыхающийся в воде ночной  небосвод, понес свою ношу на пригорок, к веселому костру.

Голоса становились ближе. Возвращались пастушки. 
Дед развязал зубами полотняный мешочек с пахучей крупой.
Заворчало нутро человеческое, захотелось положить в рот ложку горячей, благоухающей каши или наваристого супа.
Отсыпал меру в котел и стал чистить бережно, как только старики умеют,
крупную картошку – срезая тонко шкурку, выковыривая каждый глазок
острым ножичком. Очистил, зачерпнул миской лишку воды из котла и промыл в ней картошку.  Кубики нарезал разной толщины, как положено в поварской науке. Это чтоб и развар был, и кусочки – на разный, стало быть, вкус.
Подождал чуть, глядя на звезды, творя молитву — помоги, Боже, в добром деле, и бросил картошку в котел.

Недолго на хорошем-то огне закипает.
И вот  уже  забулькало, закружило пену, запахло - не на огонь только, а и на идущий во степь запах стали съезжаться конные.

- Как там, дед, варево?
- Угощенье – первый класс! – отвечал дед Илья, - Тыква, сало, ананас…
Две лягушки, три индюшки, куфня хранцузская, матри не сблюй…

Мужики судачат радостно, проголодались…
Кони храпят, фыркают громко, к воде хотят. Пошли поить.
А небеса разверзлись, мать честная!
Каждую звездочку уже видать, да Млечник-то – рушником через голову, да сквозь все небо и Стожары сияют…
А у них то – скопище -  звезда на звездочке и звездной пылью пересыпано.
Жар идет от него, и вправду, ладони можно греть этим светом.
Кто-то вспомнил, как сочинение в школе писали, про Стожары вот эти.
Кижка вроде такая есть, так и называется. А про что там — никто не помнит.
Спорить стали, да недолго — ужин ждет, брюхо увещевает: дескать, иди — насыться. Коли вышибло тебе ветром степным память дырявую, так что спорить-то? Ну, книжка. Хорошая, знать, книжка — раз в школе ее учат.

Вот и кони напоены, стреножены и черные их громадины, бросая тени, стоят в стороне. Прямо слоны, а не лошади - меняет их вид темное пламя костра.
Колышутся, блестят и  шевелятся тенями их удивительные, ладные, летучие тела.

Старик побросал уж тушенку, да лаврушку, да перец горошком, а еще раньше – луковицу большую покрошил, с корешками.
Корешки свои у деда, особые, а вкус дают – будь здоров!
Пальцы себе объешь, коли голоден.

Навалились дружно на еду, только постанывают от удовольствия, хвалят.
- Могуч повар, век другого не надо.
Радостно старику, когда угодишь вот так-то, приятно…
Хлебает весело, вместе со всеми и посматривает уже на свой чубук.

Своими руками из вишни вырезал сколько уже лет назад – и не помнит дед. Много чего повыветрилось из головы,  не мудрено – чай, восьмой десяток уж, а все крепок: живет на воздухе, пил дед в меру всегда, и не тужит вот, и в ночное еще ходит со всеми.

Добавка роздана, опустел котелок, брошены в стопку миски. Ослабел народ. Перекурить желает, пока чай будет закипать.
Достает дед Илья любимый чубук, отсыпает самосада ядреного и дымит, ровно индеец какой.
Завидно даже, но никто не просит – дай, мол, дёрнуть. Не любит этого дед, злится, чего, дескать, удовольствие рушить? Тебе все одно чем коптить,
а мне, однолюбу, чубук тот — и радость, и память бередит. Больше, чем простое курево. Да и дурное то дело — курева разводить. Чертям кадить... Его-то в детстве еще холод да голод заставил — а этим что неймется, кто заставлял?
Балуются, вредят себе... Так дед рассуждает...

- Матушка сказывала, - говорит старик, глядя на небеса, - Стожары те, буде, звездная кузня, их еще Ясли, что ли, зовут. Куют там небесные братья, кузнецы-молодцы, да так, что звездная пыль летит - горячая, светлая…
Куют там большие светила, а мелкие искрами отскакивают, и кузнецы эти – все в звездной пыли: светятся у них глаза, и руки, и носы их, и вся одежка ею перепачкана.

Замолчал старик, и все смолкли.
- Эх… - промолвил дед Илья, - А ить, когда-нить полетят тудысь люди. Все узнают. Да не мы это будем. Кончится жизнюшка наша ранее того. А жаль…

Засверкали ярче небесные фонари и фонарики, пробежал холодок ночной…   
И вышла к ним тишина, лишь костер трескал, да рыба в воде все играла, да сопели кони. Грели Стожары своим чудным отдаленным светом – ласково и просто, спокойствие давали.
Мол, не печалься - мир твой незнаем…и ты полетишь…Куда твоя душенька ринется, как от привязи уйдет? Кто знает? Хочется людям увидать звездную кузню, да жизнь свою, видать, не на  то тратят…
Однако, сбудется  мечта. Конечно, увидят..

И ты увидишь…всему - свое время…