вычитанное и обдуманное:

«Ушла из жизни»
De mortuis aut bene, aut nihil.
Хилон

«6 июля 2011 года на двадцать шестом году жизни Светлана Николаевна Добрина, должность, любимая дочь, верный друг и талантливая сотрудница, ушла из жизни».
- Ужас какой!..
- Бедненькая…
- Какая молодая!
- Что же случилось? – сочувственно заахали и заспрашивали вокруг, хотя весь завод и так уже знал: молодая должность покончила с собой.
- Дура, - фыркнула Рита, отворачиваясь от некролога, только что приклеенного к стене проходной завода. 
Все с непониманием и неодобрением стали бросать на нагловатую девчонку презрительные взгляды. Могла бы и промолчать. Кто-то хотел одёрнуть нахальную Ритку, да передумал: с этой бывшей студенткой лучше не связываться – весь завод уже так считал.
А Рита, злая и языкастая Ритка, никогда не умевшая держать язык за зубами, повторила:
- Дура. Но всё-таки молодец.
Спрашивать, почему она так считает, тоже не было желающих: никого в этом городе не интересовало мнение Риты, и наводнившие проходную люди заспешили вдруг на свои рабочие места, стараясь поскорее проскользнуть мимо белого листа А3 со скорбными строчками некролога. Зачем было с самого утра смущать честных рабочих такими мрачными новостями?..
Постепенно проходная освободилась от спешивших людей. У информационного стенда осталась стоять одна только Ритка. Маленькая, взъерошенная, курносая решительная девчонка с колючими тёмными глазами, всегда упрямо и честно глядевшими из-за огромных очков. Рита засунула руки в карманы широченных штанов под безразмерной футболкой (ей вечно плевать было, как она выглядит), и, бросив ещё один испепеляющий взгляд на листочек с печальным известием, прошла через двери, отдавшись во власть трудовых будней.
Я знала, как проходит её рабочий день. Ни с кем не болтая попусту и лишь обмениваясь замечаниями, касающимися работы и только работы, эта странная девчонка «не от мира сего», «синий чулок», трудилась незаметно, избегая излишнего внимания. Сухая и неприветливая, она молча выполняла свою работу, и её сослуживцы, уж я-то знаю, я сама слышала их разговоры, считали её гордячкой, высокомерной стервой, которая не слушает никого.
В обеденное время Ритка предпочитала забираться в самый дальний угол столовой, как можно дальше от сплетен и пересудов, достигавших пика в перерыв. Быстро справившись с обедом, она стремилась скорее вырваться из помещения и спешила во внутренний дворик завода, к высоченной трухлявой липе, под которой Ритка садилась прямо на землю и до конца обеденного перерыва смотрела в небо. Ритка мечтала. Она любила мечтать о том, что, может быть, когда-нибудь этот мир станет хотя бы немного лучше.
Потом работа возобновлялась, и девушка с удовольствием справлялась с ней, в полном одиночестве и с едва заметной улыбкой на тонких губах. Ритка очень любила свою работу.
Каждый день около четырёх часов вечера Ритка отрывалась от своего задания и рассеянно оглядывалась по сторонам, будто только что впервые увидев цех. Она смотрела на старые наручные часы, только теперь поняв, почему вокруг уже никого нет, и быстро завершала работу. В половине пятого Ритка выходила из проходной одна из последних, и не спеша шла домой.
Пару раз в неделю, возвращаясь домой, она обязательно заглядывала в палатку «Союзпечать», что стояла вплотную к двухэтажному офису какой-то фирмы, и покупала один карандаш с ластиком в форме пингвина на конце. Этих карандашей дома у Ритки было уже великое множество. Сотня, должно быть, в ящике письменного стола, в стакане на столе штук двадцать, на работе ещё пара десятков… На моём столе тоже успели появиться эти странные карандаши с пингвином-ластиком на конце…
Ритке срочно надо было перестать покупать их, но она ничего не могла с собой поделать: возвращаясь домой, она проходила мимо злополучной «Союзпечати» и останавливалась рядом с ней, помимо воли заглядывая в низкое окно двухэтажного офиса. Потом, спохватившись, Ритка затравленно оглядывалась, единожды в сутки боясь, что её заметят, подскакивала к палатке, придумывая себе повод, по которому она якобы остановилась здесь, и покупала очередной ненавистный уже карандаш с пингвином.
И только два человека на всём белом свете знали, что не в карандашах было дело. Как-то Ритка проболталась мне, своей единственной подруге, о том заветном окошке офиса. Однажды и я заглянула туда, проходя мимо.
В небольшом кабинете, отъехав от стола с компьютером, на стуле качался симпатичный парень едва ли намного старше моей Ритки, и под весёлый рок-н-ролл воображал себя гитаристом, «играя» на швабре. Тут к нему кто-то вошёл, и парень, сразу приняв серьёзный вид и отбросив швабру, вернулся к работе.
Ещё были выходные, и мы с Риткой гуляли, ходили по магазинам, или же она, закрывшись дома и не желая никуда выходить, читала книги и пила свой кофе. Как я уже говорила, она любила мечтать, и потому часто оставалась дома в одиночестве, где никто не мешал ей думать, смотреть старые фильмы и листать толстые книжки.
А после выходных снова начинались будни, и Ритка снова возвращалась домой с очередным карандашом с пингвином.
Я часто заходила к Ритке в гости: эту вздорную девчонку я любила искренне и нежно, не замечая ни внешней отчуждённости, ни мнимой мизантропии. Я любовалась этой отчаянной девушкой, когда она садилась напротив и наливала чай. Вроде бы спокойная и невозмутимая, Ритка где-то там, внутри, была воителем. Она ненавидила этот мир за фальшь, ложь и зло. Как Диоген, Ритка любила говорить: «Плохих людей я не люблю за то, что они творят зло, а хороших – за то, что позволяют им это делать».
Ей незнакома была зависть, и, когда она говорила о чём-то со злобой и грустью, это было лишь непонимание, неприятие законов мироустройства. Ритка рассуждала: «Я и рада была бы завидовать, желать того, что есть у других, тогда бы у меня была цель, я бы шла к ней, добивалась её и была бы счастлива. Но мне не нужно чужого. Я только ненавижу этот мир и этих людей за высшую несправедливость: почему им повезло родиться под счастливой звездой и теперь удача всегда с ними, а кто-то родился, когда ни одной звезды не было на небосводе? Ненавижу, потому что не понимаю, и никто не может мне объяснить: почему так?.. И так ведь – всю жизнь: у первых есть всё, а у последних…». И Ритка обводила взглядом свою убогую комнатёнку в общежитии, как бы недоумевая, отчего этот мир так несправедлив и жесток. 
Но убогую эту комнатёнку любила я больше всего на свете: это была вселенная в картонной коробке.
Ритку будто по стенам здесь размазали… Но отнюдь не в пугающе-буквальном смысле слова. Внутренний мир моей подруги отпечатался на веки вечные на стенах этой комнаты.
Здесь было всё: высказывания великих людей, написанные чёрным маркером прямо на обоях, какие-то крупные и мелкие рисунки, быстро набросанные тут же, маркером, приклеенные наспех тетрадные листы с какими-то заметками, оторванные на улицах афиши, открытки, приколотые булавками, прибитые гвоздями галстуки и старые грампластинки… комната сумасшедшей, комната гения. Микровселенная в малюсеньком пространстве общаги.
В тот день, когда в проходной вывесили некролог, я зашла к Ритке.
- Будешь чай? – предложила подруга, встречая меня у порога. – С ништяками!..
Ништяки – это всякие сладкие угощения к чаю, если кто не знает.
- Буду, - откликнулась я и вытащила торт из-за спины. – А ништяк у меня с собой!
- Тебе карандаши нужны? – по пути на кухню спросила Ритка. Вечный вопрос. Я грустно улыбнулась, покачав головой, и отказалась. Значит, Ритка всё никак не решится познакомиться с тем парнем-гитаристом.
Мы вскипятили чайник, заварили себе чаю, и отправились в её комнату. Мою любимую комнату.
Болтали мы с Риткой долго, как всегда, обо всём и ни о чём: до сих пор не могу не удивляться, как же так можно: говорить, говорить, говорить…. Упиваться разговором с умным человеком, а потом даже не помнить, о чём, собственно, шла речь…
И вдруг Ритка сказала невпопад, как обычно с ней и бывало:
- Я сегодня некролог видела. Девчонка с собой покончила…
- А… да, я тоже видела, - кивнула я. Мне даже не сделалось грустно. Да и Рита как-то так спокойно об этом сказала, словно её это тоже не трогало. Люблю я такое отношение к жизни и к смерти: зачем убиваться по тому, кого ты даже не знаешь?..
- Ты знаешь, как? – спросила Рита.
- Повесилась, говорят.
- М-м-м…- кивнула подруга.
Мы помолчали.
- Дура, - вдруг сказала Ритка и вздохнула, уткнувшись носом в пустую чашку, в которой ещё было тепло от только что выпитого чая.
- Дура? – я немного удивилась. – Почему?
- Не знаю, - пожала плечами подруга. – Конечно, это здорово – вот так вот взять и уйти от всех проблем и неудач. Но я считаю, что сдаться и убить себя может только слабый дурак, неспособный справиться со своими проблемами.
- Да?.. А мне казалось, что решиться на подобное может только сильная личность. Добровольно покончить с собой… - не согласилась я, покачав головой, и так и не закончив предложения.
Но Ритка упрямо качнула головой.
- Нет. Убивают нерешённые проблемы. А кто их не может решить? Верно, ты сам. Значит, самоубийца – это слабое существо. Даже не личность.
- И вообще, - подумав, продолжила рассуждать Ритка, - я думаю, что человек не имеет права убивать себя. И дело тут вовсе не в церкви, религии и всяком там спасении души. «Грех» не в том, что самоубийца отнимает жизнь, якобы дарованную ему Богом, и забрать которую может будто бы только Он. Самоубийца виновен не перед Богом, - категорично заявила девушка, взмахом руки словно запретив мне прерывать её. Однако я и не собиралась. Я заинтересованно смотрела на распалявшуюся Ритку: к чему же она клонит?
- Раньше я считала, - говорила Ритка, - что человек, наложивший на себя руки, имел на то полное право: ведь это была ЕГО жизнь, и он вправе был прервать её тогда, когда захочет.
Но это не так. Жизнь человека принадлежит не только ему. И забудем про Бога, которого, может быть, и нет вовсе. Жизнь человека принадлежит также его родным и близким. Людям, любимым им, и людям, любящим его. Человек не имеет права убить себя, пока есть кто-то, нуждающийся в нём. Если ты действительно любишь кого-то, нужно стараться как можно меньше огорчать его.
Только появившись на свет, ребёнок разделяет своё право на жизнь со всеми своими родными. Чем человек старше, тем больше у него совладельцев. Убивая себя, человек тем самым лишает прав своих совладельцев на его собственную жизнь. Это – ущемление прав. А значит – преступление.
Я слушала монолог Ритки с немым восторгом: цепь её логических рассуждений поражала своей простотой и правдивостью. Поражала!.. если бы не одно «но».
- Ты права, Рита, - наконец сказала я. – Ты честно и правильно говоришь… Но…
- Но? – прищурилась с интересом Ритка, готовая защищать свою теорию.
- Но дело в том, что ситуации в жизни бывают разные, - мягко сказала я. –И что верно для одного, для другого – ложь. Это касается и самоубийств. Возьмём эту девчонку с завода. Разве ты знаешь, что с ней было?
- Действительно, - медленно кивнула Рита. – Не знаю.
Мы опять помолчали.
- И всё-таки интересно: зачем? – задала вопрос  «в воздух» Ритка.
- Что – зачем? – не поняла я.
- Почему она повесилась? Молодая ведь…
Я пожала плечами и налила себе ещё чаю.
- Много говорят разного… - обронила я. Ритка неожиданно заинтересовалась:
- И что говорят?
Я быстро и с удивлением взглянула на подругу. Странно, обычно ей было глубоко фиолетово, что там люди говорят. Как всякий умный человек, Ритка отличалась равнодушием к слухам. А тут…
- Ты же знаешь, слухи… - медленно проговорила я. – Кто во что горазд сочиняют…
- Не верю я, что ты не знаешь правды, - усмехнулась Ритка. Я хмыкнула. Да, Рита знает, у кого искать истину. Я с половиной города знакома лично: работа такая. Да и характер.
- Знаю, - кивнула я. – Мы были знакомы лично. Но говорят о ней столько, что тошно становится…
- Так что говорят? – настойчиво спросила Рита, и сквозь толстые стёкла очков на меня прямо и выжидательно посмотрели её умные глаза.
- Так тебе слухи тоже рассказать? – удивилась я. – Зачем?
- Хочу знать… - проговорила Рита, - насколько плох наш народ. Жив человек – ничего о нём не слышно. А умер – и сплошные толки. И одно другому противоречит…
Я согласно кивнула.
- Так что? Был у неё кто? Муж? – принялась выспрашивать подруга.
- Я тебе лучше сама всё расскажу, а ты сиди и слушай. Договорились?
- Договорились. Рассказывай.

Светлану знало немного людей. Вроде бы выросла она в семье простых рабочих, всю жизнь трудившихся на заводе. Света могла нормально устроиться в жизни: закончить институт, пойти на завод, и с высшим образованием в кармане обосноваться там до самой старости.
Кажется, так всё и случилось. Окончив какой-то институт хоть и не с красным, но с хорошим синим дипломом, Света устроилась работать должностью на заводе.
Она была милой такой скромной девушкой, ничем не выделявшейся из толпы: ни внешними, ни какими-то внутренними качествами. Среднего роста, всегда аккуратная и приветливая, она прилежно работала, но каких бы то ни было особых карьерных вершин не достигла. Не сильно напрягаясь, надеялась однако, что вот оно, повышение, совсем скоро придёт… а время шло, особого таланта не было, находились более успешные и расчётливые соперники, получавшие повышения и назначения на новые должности… Её должности.
А семья… тем временем родители состарились и переехали в деревню. О самой Светлане распустили теперь немало слухов: одни говорят, что муж у неё был, другие, что не было вовсе. Те, что утверждают, якобы был, тоже никак не могут договориться: кто-то уверен, что муж был алкоголиком, и даже бил Свету; кто-то говорит, будто, напротив, замечательный человек её муж, добрый, внимательный. А третьи спорят: от хорошего мужика не повесишься. И вообще, мол, брак фиктивный был.
Даже о детях распустили слухи: то ли не было их потому, что не успели ещё, то ли не могли просто… А кто-то убеждает, что двойня у неё родилась мёртвая, потому девка спятила и руки на себя наложила.
Ещё говорят – недавно её родители умерли. Погибли в аварии: разбились на машине. Конечно же, и это сильно на девчонку повлияло…
Есть и такие, кто уверен: всё бы ничего, нормальная молодая семья была, но Света вдруг  начала с ума сходить: депрессии, нереализованные желания, знаешь, амбиции и прочее… Говорят, лечилась, принимала таблетки. Потом бросила, начала пить… ну, и скатилась вот…

- Так где же правда? – растерянно спросила Рита, и я грустно улыбнулась её нетерпеливости.
- Ты же сама просила тебе все слухи рассказать, - пожала плечами я и посмотрела на часы. Было уже поздно, и нужно было уходить. – Но мне пора: уже одиннадцать. Я потом тебе дорасскажу светкину историю. Только добавлю, что, одним словом, такой незаметной девчонки, должно быть, свет ещё не видел. Ни с кем не общалась, ничем не интересовалась. Как будто при жизни уже умерла. Вот ей всю жизнь и придумали…
Ритка помолчала. Я думала, она скажет что-нибудь, как-то ответит, но нет: даже провожая меня, она не проронила ни слова. Глубоко, видно, задумалась моя Ритка.
- Ну ладно, пока! – на выходе попрощалась я и пообещала зайти к ней в скором времени. Кажется, она немного расстроилась, но виду не подала.
- Пока!.. – рассеянно сказала она, закрывая за мной дверь.
Потом я пару недель не могла освободить вечер для встречи с Риткой. Но я постоянно издалека наблюдала за ней – все ведь на одном заводе работаем – и часто сталкивалась с её коллегами.
Судя по болтовне тёток, что работали с нелюдимой Риткой в одном цехе, моя подруга начала меняться. Уже меньше избегала людей, и в обеденное время садилась со всеми. Да и внешне вроде бы изменилась. Но всё так же убегала под свою липу и подолгу смотрела в небо, да всё так же покупала карандаши с пингвинами, и раздавала их уже сослуживцам.
Вскоре я увидела и внешние перемены, произошедшие в Ритке.
Когда я постучалась в её комнату в общежитии, дверь мне открыла какая-то другая, «обновлённая» Рита. Старые огромные очки сменили новые, лёгкие и изящные, а вместо унылого домашнего костюма на ней было лёгкое летнее платьице.
- Ритка! – ахнула я. – Тебя не узнать!
- Да вот… - смутилась девушка. – Зашла сегодня в магазин и не удержалась. Только вот примерила – и ты постучалась… Ну как?
- Замечательно! Я впервые тебя в юбке вижу! Тебе очень идёт!
- Ага, бежит, - отмахнулась Рита и, оставив меня одну, ушла переодеваться.
- Чай? – вернувшись уже в привычном мне скучном сером костюме, спросила она.
И снова мы пили чай и болтали, но теперь уже Ритка выжидательно смотрела на меня, терпеливо ожидая продолжения истории.
- Так чего ты от меня хочешь? – наконец прямо спросила я. – Ещё слухов про Свету? Или правды? И зачем тебе это нужно?
- Расскажи мне правду о ней, - попросила Рита. – Зачем?.. Не знаю и сама. Но чувствую, что мне сейчас это очень нужно. Очень, понимаешь?
- Почему?
- Не могу сейчас точно сказать, - вздохнула подруга, - но что-то во мне изменилось после твоего рассказа о ней… Продолжай! Пожалуйста, продолжай! Обо мне поговорим после.
И я рассказала.
Рассказала о том, что неглупая в целом девушка Света никогда не была выдающейся личностью, и дело не в том, что для этого не хватало таланта или ума: были и у Светы какие-то неразвитые задатки. Но выдающейся она быть не могла. Потому что не хотела.
Она всегда боялась быть замеченной, предпочитала отсиживаться в тени, потому что думала, что тогда вокруг неё поднимется суматоха, ей станут завидовать, придётся принять на себя слишком много ответственности, с которой она не справится, и ещё кучу причин придумывала себе Света, лишь бы только не выйти из-за чужих спин. Понятие «боязнь сцены», наверное, ближе всего описывает характер Светы. Хотя – нет. Света не боялась. Она просто избегала внимания: ей достаточно было и того, что она имела.
Но родные не понимали, почему их умная скромная девочка не может продвинуться дальше простой должности, и постоянно мучили её расспросами, требовали, чтобы она добилась успеха и заняла руководящую должность. Света и сама понимала, что рядовой служащий – это не лучший вариант в жизни, но менять что-то боялась и не хотела. Давление со стороны родителей и осознание собственных способностей толкали её вперёд, но страх перед полноценной яркой жизнью и ответственностью, которая непременно легла бы на её плечи, пугали девчонку, и она оставалась на своём месте, не сетуя на свою долю.
В итоге на работе никому она была не интересна, через неё перешагивали коллеги и шли дальше гордой поступью. Да и вообще в этой жизни Светка сидела как бы на обочине, не желая никому мешать и втягиваться в бешеную круговерть этого мира. Разумеется, с таким подходом личная жизнь у Светы не сложилась.
Вскоре все от неё не то чтобы отвернулись, а просто… забыли про её существование. «Забыли», конечно, громко сказано, но зато наиболее близко к истине. Её перестали замечать – ведь она сама так долго к этому шла. Родственники махнули на неё рукой, сослуживцы тоже, близких друзей Света и не заводила никогда, а весь остальной мир… что ж, он просто не заметил светкиного существования.
Как гордый Ларра, Света осталась одна.
Так шли недели, месяцы, годы… а тень этой девушки по-прежнему оставалась лишь тенью. Беды обходили её стороной, и слёзы не блестели в её глазах, но и праздники не появлялись на пороге её унылого домика, и смех давно уже не звучал в её квартире. Жизнь была скучна, однообразна и неизменна.
И вдруг – что мы все видим в проходной завода? – на стене висит клочок бумаги со скупыми строчками некролога. О ком они? Кто это – Светлана Добрина?.. Что, девушка-должность? Хм, не слышала. Давно уже работала, говорите? А молодая-то какая!.. И покончила с собой… жалко, да…
Жалко?.. Жалко – говорили они?
Нет, не жалко. Жалко у пчёлки, да, Рита? А Светка сделала наконец смелый шаг. Первое и последнее серьёзное решение, принять которое ей хватило духу. Самоубийство. Что ж, это был её выбор… Так она заявила о себе, и так решила она сама. И поэтому мне не жаль её. На большее её не хватило – ну и пусть. Но я рада, что хотя бы для этого решения – добровольно лишить себя жизни – ей хватило смелости. Потому что ни для чего другого она, видимо, не считала себя пригодной.
«Ушла из жизни» - не позорно «покончила с собой», не «погибла», трагично и грустно, не «умерла», покорно приняв свою смерть, а «ушла из жизни». Гордо, уверенно и самостоятельно. 
«Ушла из жизни». Красиво звучит, чёрт возьми!
«Ушла из жизни»! Слава вам, создатели некрологов!..
И пусть это страшно, пусть это не правильно – убивать себя, но, согласись, «ушла из жизни» - это отличные слова о человеке, единственным собственным решением которого было именно так дать о себе знать.

Передо мной сидела Рита. Другая Рита. Не уверенная и неприступная Рита, обороняющаяся зачем-то всегда и везде, а испуганная, бледная девчонка, в глазах у которой стояли слёзы.
Нет, не Светку оплакивала эта девушка. Она оплакивала себя.
Жизнь – вот она, рядом, только руку протяни!.. А она сидит в своём улиточном домике, обвиняя мир в несправедливости. Что толку от этого?.. Прятаться от него вечно – зачем? Неужели он так плох - этот мир, - чтобы добровольно порвать с ним все связи?..
Поняв вдруг, как это страшно – оказаться в стороне от общества, плохого ли, хорошего, позволить этой жизни забыть тебя, а потом уже быть просто не в состоянии вернуться из небытия, Рита испугалась. Испугалась не на шутку, потому что увидела вдруг в Светке себя.
И – слава богу! – не захотела так жить.

Ритка поднялась со стула, вытерла слёзы, подошла к письменному столу, и, выдернув ящик, высыпала всё его содержимое на пол.
Около сотни карандашей с ластиками-пингвинами покатились по ковру.
Ещё не поздно всё изменить. Никогда не поздно.

Отредактировано Ата (2013-03-23 17:12:13)