Название: Слэшеры
Примечание: стёб, нецензурная лексика
Размер: примерно 2000 слов

1. Опастная Пантера

«Он подошёл к нему ззади и начал страсно целивать в губы»
Леночка допечатала предложение и растроганно подумала: «Какое сильное начало!» Её собственные губы, которые она закусывала в процессе старательного творчества, потеплели и припухли. У Леночки было полное ощущение того, что это её «страсно целивали».
Несколько месяцев назад Леночке стукнуло четырнадцать, и родители наконец-то сняли для неё ограничения на интернет. Леночка тут же погрузилась в пучину фанфикшна по ссылкам, которые аккуратнейшим образом собирала уже года два и которые ждали своего звёздного часа. Вместо дополнительных знаний по биологии, физике и географии, Лена в неограниченных количествах поглощала фанфикшн. Особенно её очаровал слэш, полностью избавляющий от мук ревности к раскрашенным сучкам типа Гермионы Грейнджер, которые в канонах имели наглость оказываться рядом с великолепными мальчиками и мужчинами.
Что могло быть прекраснее и чище любви двух сладких юношей? У Леночки теплело на душе, когда она читала очередной снарри, она плакала искренними счастливыми слезами над своей первой прочитанной слэш-энцой. Ничего очаровательнее и милее она не видела и видеть не хотела. Тогда она поняла, в чём её истинное призвание писать! Писать, писать, писать много-много слэша.
Сразу к высокому рейтингу она приступать побоялась. Написала несколько миников-эрок и с замиранием сердца отправила их на приглянувшиеся ресурсы. Лайки и комментарии её сильно воодушевили. Ненаписанная энца бередила душу. «Сейчас или никогда» — решительно сказала себе Леночка накануне переводных экзаменов и принялась за дело.
Дело отягчалось полным незнанием предмета. Однажды она с подружкой смотрела настоящее гей-порно, но они так хихикали и дурачились, что образовательный момент фильма прошёл мимо них. Но Леночка свято верила: настоящему автору сердце подскажет, как и что написать. Вспомнив о своём неугасимом таланте, уверенность в котором постоянно подкреплялась лайками и хвалебными отзывами, Леночка родила ещё одну фразу:
«Он сарвал с него одежды, поциловал его в губы ещё один раз... и... (ой, чо щас будит, мне так стыдно писать, мама, но это моя первая нца!!!) Гарри стал нежно обкусывать машонку Драко».
Лена остановилась, чтобы перевести дух. Она прикрыла глаза, воображая, какое неземное наслаждение должен был получать счастливый обладатель мошонки. После этого всё пошло как по маслу. Лена вспоминала прочитанную ранее энцу и «щедрые дырочки», «влажные ворота» и даже «томительные брачные вопли» сыпались в текст как из рога изобилия. И Богиней этого рога была она, Леночка. Самое большое сомнение у неё вызвало то, как поименовать детородный мужской орган. "Член" ей было писать стыдно, а "пися" звучало как-то по-детски. Наконец, Лена собрала свой талант в кулак, и в текст, уверенно толкнувшись, по-хозяйски вошёл «гиганский стручок».
Лена счастливо вздохнула и дрожащей рукой разместила на форуме под ником Опастная Пантера свою «САМУЮ_САМУУЮ ПЕРВУЮ ЭНЦу, ой, отка не бейте, ахахахаха, таааак стыдно, но такаааакк хотелось написааааать. Лаффки всем, приятного читения!!!11».
Внимание её привлёк новый рассказ с рейтингом NC-17, появившийся на форуме одновременно с её свежим шедевром. Лена недавно поняла, как приятно и полезно оставлять комментарии под чужими произведениями, которые, к сожалению, сначала нужно было прочитать. Она сходила на кухню за сладеньким, которое помогало ей осиливать чужие тексты и, вернувшись, принялась за чтение нового фика.

2. Люцифира

Ирина наконец-то уложила своих архаровцев спать. Подлец-Толик после вчерашнего с самого утра сбежал на все выходные на рыбалку, так что Ирина была оставлена наедине со своей истерзанной, измученной душой. Весь день она удерживала слёзы, чтобы не пугать детей, держалась молодцом. Хоть это было нелегко, так нелегко! Ирина сделала себе кофе, села перед родным ноутбуком и, наконец, разрыдалась. Плакала она навзрыд, искренне, но тихо. Слёзы текли ручьём и никак не желали останавливаться.

...Жизнь подарила ей чудесного, любимого мужа, умненьких детишек – пятилетнего Лёшку и семилетнего Вадика, на которых Ирина не нарадовалась, интересную и не очень обременительную работу. Кроме того, у Ирины было любимое хобби — интернет. Но вчера — вчера её мир рухнул. Дело было в том, что её любимый Толик последнее время зачастил в "Контакт". Ирка не выдержала и слазила на его аккаунт, пока он был в ванной. В переписке она ничего не обнаружила, да и в списке друзей не было криминала. Зато в самом компьютере, в открытой папке, которая обычно была скрыта, она обнаружила гигабайты, бесконечные видеофайлы с... порнографией. Ирина судорожно всхлипнула и передёрнулась, вспомнив об этом. Её Толечка, золотой отец и примерный муж, смотрел порно. Ирина никак не могла в это поверить. Это выходило за все рамки. Она была в таком ужасе от найденного, что даже не составила себе труда замести следы — так и осталась сидеть на стуле перед толькиным компом, как прикованная. Когда Толик вышел из ванной, его ждала полновесная истерика. Толик обозвал её дурой, вину свою признавать отказался и понимать всю глубину Ирининого ужаса — тоже. Собрался и к трём часам ночи, под незатухающими Иркиными упрёками и слезами, уехал на рыбалку. Ирина упала на кровать и проплакала до утра, не заметив, как уснула. Весь день она была как зомби, на автомате действовала, безжизненно улыбалась своим мальчишкам, а её сердце сжималось от мыслей о том, что будет, если они раскопают папины постыдные тайны. Сейчас ей было немного легче, она твёрдо решила больше не плакать, утёрла слёзы, допила кофе и открыла браузер. Жизнь сразу показалась не такой уж скверной штукой. Сеть всегда спасала Ирину, была волшебной дверью в сад удовольствия, отдушиной и развлечением.

Ирина быстро просмотрела новости и даже нашла в себе силы оставить от имени Люцифиры парочку ироничных комментариев под последними творениями горе-авторов на форуме. Когда она открыла самую заветную вкладку, на душе у неё стало легко и радостно, довольная улыбка заиграла на её скорбных губах. Иринины верные читатели написали целую гору приятных комментариев:
«Любимый мой Автор! Когда же продка??? Сил нет терпеть!» «Люцифирунчик, я так волнуюсь! Что будет с Дэвидом дальше? Продочку скорее, пожалуйста!» «Автор! Какие они у вас замечательные, это сразу видно ПО-НАСТОЯЩЕМУ — никакой грязи, вы просто блеск! Продку!»

— Сейчас, сейчас, котики, уже пишу, — прошептала Ира, наливая себе ещё чашку кофе, и принялась за дело:
«Алекс улыбнулся, облизнув головку члена Дэвида. Он смотрел в лицо любовнику и буквально прожигал его своими агатовыми глазами. «Хочешь?» — спрашивали его подрагивающие веки. Дэвид закрыл глаза и глухо застонал: — Трахни меня ртом, давай!»...

3. Черный Гладиолус

Брутальный бисексуал, гроза интернетов и слэшер с пятью тысячами подписчиков Чёрный Гладиолус разносил в клочья чью-то очередную пародию на слэш. Он был на пике искромётности, втаптывание в грязь несчастного автора было в разгаре, как всё снова испортила мама:
— Машка! — противным голосом рявкнула она с порога, громыхнув железной дверью, — опять посуду не помыла, стыдоба! Тридцать пять лет девке, за собой убрать не может, вот я сдохну, как жить-то будешь?
«Скорее бы», — мстительно подумал Чёрный Гладиолус, но из образа Машка уже вышла. Назло противной приставучей маме она осталась сидеть в кресле, лениво сёрфя интернет. Кресло жалобно кряхтело под центнером Машкиного веса, но не ломалось. Мать раздражённо загремела на кухне посудой.
Машке стало грустно и скучно. Надо было писать проду к её эпохальному эльфийскому фанфику, но уже месяц Машку одолевали сплин и неписец, о чём Чёрный Гладиолус меланхолично и брутально плакался в бложике своим пяти тысячам подписчикам. Машка считала, что безупречно изображает брутального бисексуала в сети. С её двумя филологическими образованиями это было проще простого. Фокус состоял в тщательном анализе речи подобных людей и умелыми вкраплениями в неё мата. С матерщиной у Машки были некоторые проблемы, иногда ей казалось, что она вставляет её не к месту. Что делать, в ближайшем окружении не матерился никто — ни мама, ни кот. Машка вздохнула, запихала в рот половину шоколадки (чёрной!) и открыла документ с недописанным слэшем про пресветлых эльфов. Итак... Лийорундалг говорил Эйэйфонриенцу: «Какой у тебя охуенный хуй, моя дырочка трепещет в нетерпении». С точки зрения Машки, именно так бы стал писать про пресветлых эльфов какой-нибудь брутальный бисексуал. Но дальше — был ступор.
Пришёл кот Линдир. Полными мудрости глазами он посмотрел на Машку и сел ссать в углу на какую-то книжку в мягкой обложке. Машка с воплем запустила в тупую тварь пустой пластиковой кружкой. Кот, взмякнув, скрылся за дверью. Машка грузно поднялась и взяла в руки спасённую книжку. На обложке красовалась полуобнажённая деваха и страстный мачо. Машка задумчиво закрыла большим пальцем титьки нарисованной девахи, и её осенило. Она села за комп, отлистала страниц пять и впилась глазами в книжный текст.
И дело не пошло, оно полетело! Все «истекающие соком щёлки» романа Машка заменила на «сочащиеся нектаром пиздатые дырочки», а «торчащие соски» на «охуенные хуи», заменила имена по ходу текста, иногда путая их местами для пущей загадочности, а остальной текст перепечатала без изменения. Машка раскраснелась и раздухарилась. Чёрный Гладиолус поднял в ней свою гордую голову...
— Манька! Мусор выброси!
Чёрный Гладиолус скрипнул зубами и снова оставил Машку в одиночестве разбираться с мамой и мусором.

4. Олежка

При взгляде на Олежку ни у кого не возникало вопроса о его ориентации. Не потому, что он был манерным пидором, но исключительно из-за особой печати порочности на его лице, которая в совокупности с нервным ртом опытного минетчика всегда создавала верное впечатление об Олежке.
Подростком и юношей он избежал камнг-аутов — в них просто не было нужды. Даже его прабабка на застенчивое, но твёрдое «Бабуля, я — гей» и то прошамкала: «Да уж знаю».
Была у Олежки большая и чистая мечта о большой и чистой любви, которая продлилась бы всю жизнь. Но в силу особенностей характера Олежки, дольше полугода и меньше чем с двумя партнёрами отношений он не имел лет с пятнадцати. Чтобы как-то насытить душу романтикой, Олежка писал зарисовки из своего гей-быта, умело сплетённые с фантазиями. На выходе получались потрясающие по силе чувств и накалу интриг драмы, за которые продали бы душу сценаристы Боливуда. При описании постельных сцен Олежка старался себя сдерживать, так что выходили они совершенно непотребными и разнузданными, выдавая в авторе знатока дела. Серёжка-бармен, один из его последних любовников, прочитал эти рассказы с большим интересом и предложил: «Кинь в сеть, пусть народ порадуется и обдрочится». Олежка пожал плечами и разместил рассказы на первом попавшемся сайте. Диня, его второй любовник, помог ему разобраться с категориями энца и неэнца, оридж и фанф, агнст и флафф и прочим, от названий чего Олежка неконтролируемо начинал ржать.
Через два дня, отправившись в халате на босо тело попить водички в разгар оргии выходного, Олежка вспомнил о размещённых рассказах и решил почитать отзывы. Он устроился за кухонным столом, с отеческой улыбкой прислушиваясь к ахам и охам, доносившимся из комнаты-траходрома, налил себе лонг из Серёжкиного шейкера, "припудрил носик" порошком и приступил к чтению.

Первый же комментарий поверг его в недоумение. Некто Люцифира писала: «Ой, автор вообще знает, как живой МУЖСКОЙ член выглядит? А то читать смешно и грешно». Олежка, который за свою тридцатилетнюю жизнь передержал в руках (и не только) больше мужских членов, чем иной уролог, и точно знающий, как оживить самый вялый из них, поперхнулся лонгом.
Второй комментарий поднял его брови до самых залысин. «Опастная Пантера» писала: «Автор!!! Как можно песать такую гадость??? не бывает в жизни такого!!! Настоящие гомосесуалы так себя ни видут!!! Они все нежные лапули, а у вас какието арангутаны, фу».
После третьего комментария он забился на столе в припадке хохота.
Чёрный Гладиолус написал очень длинный и непонятный разбор его рассказа, где фигурировали слова типа «нарратив», «фокал» и «морфема», а в конце подвёл итог:
«Знаю я таких специалистов-хуеболистов, нахуй. Судя по тому, что автор вообще не имеет представления о сексе гуманоидов и о том, как, ебать меня в сраку, говорят настоящие мужчины, я делаю, блядь, вывод, о том, что это хуйло — очередная школьница, возомнившая себя мужиком. Адьё, мокрощёлка!»
Голые Серёжка и Диня возникли в дверях кухни, с тревогой глядя на подыхающего со смеху Олежку.
— Олежа, ты чего? — спросил Диня.
— Того, блядь, — всхлипывая ответил Олежка, — что я, оказывается, трахаюсь с двумя гетерастами и педофилами... — он помолчал, потом добавил, снова разражаясь хохотом, — потому что я вообще — несовершеннолетняя школьница.

Он тихо сполз на пол, обессилев от смеха и икая, пока Диня и Серёжка быстро читали открытые комментарии. Поржав ещё четверть часа, на этот раз втроём, они ушли обратно, заканчивать прерванное. Утирая слёзы со щёк, Олежка удалил рассказ с сайта и больше никогда ничего в сеть не выкладывал. Разве что на поржать.

Название: Кот и Пёс
Краткое содержание: Шарик был кошкой. Всегда, сколько себя помнил.
Примечание/Предупреждения: нецензурная лексика, трэш, издевательство над Шариком и Матроскиным
Размер: примерно 1200 слов

Шарик был кошкой. Всегда, сколько себя помнил. Это не значило, что он буквально имел девятнадцать пар хромосом вместо тридцати девяти или относился к семейству кошачьих, а не собачьих. Но вот так. В душе он всегда был кошкой. Наверное поэтому с Матроскиным у них постоянно царило большее или меньшее взаимопонимание. Они жили вместе уже двадцать лет, страшно подумать, а уж сказать. Старые были оба, но не дряхлые, нет. Сжились за это время, так что и представить себе не могли, как один без другого будет. И на соседей внимания не обращали. А уж сколько кривотолков ходило среди местных котов и собак. Виданное ли дело — коту с собакой в мире и согласии жить. И с течением времени это сдержанное, но возмущённое роптание со стороны местных не угасало нисколько. Мастроскин на котов и котят, которые мяукали ему вслед возмущённые ругательства и нравоучения, не реагировал никак — у кошек это лучше получается, а Шарик по молодости, да и по зрелости, нагонялся местных псов по самое горлышко. На какое-то время они замолкали, но уважать Шарика больше не начинали, так что потом все лающие насмешки возобновлялись, возобновлялись и драки за свою пёсью честь. Последний год не было случая, чтобы к Шарику пристала какая-нибудь уличная шавка с очередным визгливым «Позор рода собачьего!», он и отвык от этого. Должно быть потому, когда старый Полкан, валяющийся в пыли на дороге на водокачку, лениво гавкнул ему вслед: «Так и живёшь с котом, што ли?», Шарик от растерянности остановился и ответил, вместо того чтобы молча пройти мимо.
– Котоёб блядский, – зевнул Полкан как-то даже дружелюбно. Но на Шарика как помрачение нашло после этого. Очнулся он, сидя на скулящем Полкане, который хрипел о пощаде. У самого Шарика, впрочем, вид оказался тоже помятый — ухо переломано, бок прокушен.
Шарик слез с Полкана, сопровождаемый его воем, и похромал домой. На душе было погано, кошки скребли. Точнее одна — его внутренняя кошка.
Матроскин встретил его беглым взглядом поверх очков. Он починял старые одеяла на зиму.
– Опять подрался? – спросил он, когда Шарик прохромал к кадке с водой и вылакал целый ковш. – И когда ты, Шарик, научишься хуй забивать на этих блохоложцев?
Он сокрушённо покачал головой и перекусил нитку.
Шарик влез на печку, теперь Матроскину были видны только его худые облезлые лапы с неряшливыми когтями (у котов-то они аккуратно втягиваются в подушечки, как всем известно).
– Не могу я так больше... Не могу, – глухо пролаял с печки Шарик. – Сил моих нет.
– Собака лает, ветер носит, – поучительно ответствовал Матроскин, забрасывая готовое одеяло в сундук и принимаясь за новое. – Блять, ты своими когтями все одеялы нам подрал, гандон ты блохастый.
– Да не в собаках дело, – тоскливо сказал Шарик.
– А в чём же это тогда дело, скажи, пожалуйста? – поднял бровь Матроскин. Помолчали: – Сука тебе нужна, Шарик, – сочувственно сказал Матроскин. – Посейчас от тебя тоска одинокая шибает.
– Не нужна мне никакая сука, – взвыл Шарик уявзвлённо. — И ты туда же! Я с тобой живу, ясно? Мне с тобой... хорошо, вот! Сам-то чего без кошки, а?
– Оооооооо, – протянул насмешливо кот, принимаясь аккуратно штопать очередную дыру. – Так я ж тебе не сука, меня ебать нельзя, Шарик, ты пойми это. Мы с тобой — друзья-товарищи...
– То-то и оно, – в сердцах крикнул Шарик, замотался в одеяло и больше ничего не говорил.
Матроскин тихо напевал себе под нос и что-то обдумывал.
Проснулся Шарик от того, что кто-то довольно энергично долбил его в задницу, смачно шлёпая яйцами по его облезлым костям.
– Матроскин, – обалдело со сна прохрипел Шарик. – Ты чо делаешь?
– Я тебя, Шарик, в жопу ебу, – объяснил кот, не сбиваясь с темпа.
– Дак... да как же... – Шарик понимал, что нужно сопротивляться, что теперь его даже котоёбом не назвать... что это конец всему.
Но сопротивляться сладкому томительному удовольствию, которое он получал в процессе, не имел сил. «Строчит, как швейная машинка... от же ж блять», – подумал Шарик стыдливо и блаженно. Слова кота «А я и машинкой могу» стремительно приобретали новый смысл. Шарик только покорно закрыл глаза и начал подмахивать коту. Матроскин, сладострастно урча, ухватил его зубами за загривок, наращивая темп, и Шарик понял, что так хорошо ему ещё никогда не было. Внутренняя кошка отчаянно мурчала и царапала ему когтями грудь изнутри...

Письмо от дяди Фёдора пришло месяц спустя. Было оно полно искренней тревоги за друзей детства.
– Ты смотри, – сквозь зубы процедил Матроскин, глядя в очках на письмо. – По городу уже всё распиздели, а.
– Читай, читай, – встревоженно потребовал Шарик, завернувшийся в штопанное одеяло, и стал вытягивать тощую шею, приподнимая одно ухо, чтобы было лучше слышно. Он стоял на печке, потому что сидеть последний месяц ему не было никакой возможности, так раздолбил ему бампер кот.
Матроскин начал монотонно зачитывать письмо:
– Дорогие наши Матроскин и Шарик, мы живём хорошо, просто замечательно, у нас всё есть, так что перехожу сразу к делу: Матроскин, перестань трахать Шарика, это некошерно. Шарик, не дури, мы высылаем тебе суку. Сука хорошая, ласковая и разговаривать не умеет. Трахай её, сколько душе вздумается, не позорь себя, будь кобелём, а не кошачьей сучкой...
– От блядь, – пролаял Шарик обиженно и испуганно.
– Не перебивай, – попросил кот строго и глотнул чаю. – И не ссы, – добавил он, глянув на пса поверх очков. Шарик притих, Матроскин продолжил читать.
– Здоровье у меня не очень, месячные замучили, хоть на стену лезь. Матроскин, свяжи мне ещё один пояс из шерсти Шарика, старый сел. А есле у Шарика будут котапёсеки посли Мотроскена, то адново астафьте мне, я ево в класе покжу и Мишка обделаиця с завести, а зоологичка исправет мне пару в четвирти.
И подпись: Драг-квин Катя Фарик.

– Куда сел? – недоумённо гавкнул Шарик и почесался. – Какой ещё квин?
Кот нахмурился и перечитал несколько последних предложений:
– Опять всей семьёй писали, обмудки, – резюмировал он и сложил письмо вчетверо, отложил его на стол.
– А где сука? – боязливо косясь на пустой конверт, как будто из него могла вылезти ласковая и неразговорчивая невеста, спросил Шарик.
– Сука бандеролем придёт через неделю, если я что-то понимаю в почте России, – почёсывая горло, изрёк кот.
– Что ж мы с ней делать-то будем?! – всплеснул лапами Шарик и забегал по хате.
Матроскин спокойно встал, надел передник и принялся варить варенье из черники.
– Суку, мы, положим, выебем, – снисходительно ответил он, насыпая сахар в таз. – Ну и в целом на хозяйство приладим... Не лишняя будет, дом охранять. То, что ласковая, даже хорошо. Лаской всех заебёт, почище того скворца-дегенерата. Никто к нам не пройдёт.
– Ага, – с тоской в глазах ответил Шарик. – А что если... дядя Фёдор приедет?
– Ну и пускай приедет, – пожал плечами кот. – Что он нам такое? Это он в стриптиз-баре среди своих трансвеститов командовать может, а мы ему не подчиняемся. Катя Фарик, мать его в дырку...
Шарик перестал бегать и смотрел на Матроскина полными надежды и любви глазами.

Сука и в самом деле прибыла через неделю курьерским поездом. В дом её доставил лично Печкин. Он недоверчиво покрутил носом, пока Матроскин невозмутимо расписывался на бланке. Шарик боязливо выглядывал с печки. Сука улыбалась и махала хвостом. Судя по запаху, у неё был разгар течки.
– Говорят, содомируете помаленьку? – кашлянув, спросил Печкин.
– Пошёл вон, импотент слюнявый, – сурово ответил кот. – Не все же с велосипедом без седла сношаться должны.
– Я тебе понамекаю! – взвился Печкин. – Я тебе понамекаю, сука полосатая!!! Щас же напишу вашему мальчику, чтобы он тут разобрался с вами, приживалами!!!
Он развернулся, прыгнул на велосипед с любовно отвинченным седлом и покатил вниз по улице. Матроскин с грохотом захлопнул дверь. Сука гавкнула.

– Гелла! – зычно рявкнул кот. – Подь жрать!
Сука вылезла из будки и, оставляя на снегу цепочку следов, радостно потрусила к коту. Пока она ела похлёбку из миски, Матроскин пристроился сзади и разок прострочил её с самого утра. Шарик ревниво наблюдал за ним из окна. Сам он к суке не притронулся. Из принципу.
– Новый год скоро, – вздохнул кот, вернувшись в дом и снимая валенки. – Наши пидорасы, небось, опять приедут на природу водку жрать.
Шарик съёжился под одеялом. Он ужасно растолстел за последние девять месяцев.
– Давай их эта... не пустим, – жалобно пролаял он.
Матроскин откинул одеяло и потрогал его живот.
– Шевелятся, фулюганы, – удовлетворённо отметил он и накрыл Шарика снова, поцеловав его в лоб.
– Не ссы, блохастый, всё будет в ажуре.
За это время от дяди Фёдора пришло ещё несколько писем, все уговаривательно-ругательные. Одна повестка в суд за нарушение прав животного и пять анонимных угроз. Матроскин оставался невозмутим.

Что-то разбудило Мастроскина ночью. Он поворочался, потом встал и пошёл на кухню попить воды. С печи послышался сонный лай Шарика:
– Ты чего?
– Ёжи ж божи, – протянул кот, выглядывая в окно. – Шарик, никак наша Гелла вора поймала...
– Как так, вора? – испуганно спросил тот.
– А вот так, – Матроскин полез на полати, спрыгнул со старой берданкой в лапах и принялся любовно заряжать её солью. – Сам глянь.
Шарик, кряхтя, сполз с печки, придерживая живот (чисто шарик) и осторожно отодвинул краешек занавески на окне.
Через небольшую проталину на покрытом морозными узорами стекле Шарик рассмотрел мужика в маске американского президента Ричарда Никсона, который трахал Геллу. Рядом сиротливо лежал пустой мешок для награбленного. Отказать Гелле было невозможно, во всей деревне держался один Шарик, это правда. Вот и неудачливый грабитель пал жертвой суки.
Матроскин крякнул и щёлкнул затвором, запрыгивая в валенки.
– Я пошёл...
– Осторожнее, – прошептал Шарик и прижал уши.
– Хенде, блять, хох, – рявкнул кот, наставляя ружьё на голый зад вора, который ритмично двигался туда и сюда. Гелла томно повизгивала и, кажется, подмахивала.
– Здравствуйте, – праздничным баритоном, отдуваясь провозгласил мужик в маске. – Угадайте, кто я?!
– Дик Фаллосович Никсон, человек и хуй, – сурово ответил кот и взвёл курок.
– Матроскин, не стреляй, это ж я, – взмолился вор. – Дядя Фёдор... Ох и забористая сука, не врал Печкин.
Кот сплюнул в снег, ружьё не опустил.
– А какого ж хуя, дядя Фёдор, ты пытаешься в родимый дом проникнуть в маске и с мешком?
– Новый год же скоро, – неубедительно соврал дядя Фёдор и кончил. Гелла завыла.
– Через две недели, мудила, – отбрил кот. – Считаю до трёх, ну? Рааааааз...
Дядя Фёдор торопливо натянул штаны. Ненасытная Гелла вилась у его ног, требуя ещё. Уловив жадный блеск в глазах дяди Фёдора, кот скомандовал:
– Гелла, место, фу, Гелла.
Сука поджала хвост и убралась к себе в будку, из темноты загадочно поблёскивая глазами на дядю Фёдора. Тот проводил её сальным взглядом.
– Слушай, Матроскин, дружище, – начал дядя Фёдор, стягивая дурацкую маску.
– Но-но, стой, где стоишь, – пригрозил кот, покачав стволом.
Дядя Фёдор поднял руки:
– Тут говорят, Шарик ощениться должен...
– Никому он ничего не должен, – отрезал Матроскин. – Тебе-то что?
– Ты знаешь, сколько это стоит? – проникновенно спросил дядя Фёдор. – Межвидовой гибрид, селекционеры золотом плакать будут.
– Сколько? – подозрительно спросил кот, включив мысленный калькулятор.
Дядя Фёдор сказал.
– Охуеть, – подвёл итог кот.– Ты в деле, если прибыль идёт семьдесят на тридцать процентов, ты меня понял?
– Грабитель! – воскликнул дядя Фёдор.
– Не нравится, проваливай.
– Ладно, ладно...
И Матроскин опустил ружьё, и они вошли в дом и выпили по стописят для согрева. И Шарику о подробностях разговора ничего не сказали, а наврали, что дядя Фёдор хотел украсть самого Матроскина, но пересмотрел взгляды на жизнь и больше так не будет. Утром дядя Фёдор уехал на первой электричке.

Через две недели, в канун нового года, в дверь постучали.
Матроскин отложил гитару и открыл дверь. На порог прыгнул мужик в маске Фреди Крюгера.
– Здравствуйте! – зычно гаркнул он. – Угадайте, кто я?
– Ты долбоёб, – прошипел кот. – Только детей, блять, спать уложили.
– Где котопёсики?! Где?! – завыло что-то за спиной у мужика, и в избу протиснулся щуплый пацан в розовом лыжном комбинезончике со стразами. Он прямой наводкой побежал, не снимая лыж, к печке, где обосновался Шарик и их с Матроскиным шесть детей.
– Деньги где? – вполголоса поинтересовался кот у Фёдора.
– Подавись, – ответил тихо дядя Фёдор и сунул ему в лапу оставшиеся три тысячи долларов. У Шарика родилось восемь щенкотёнков, двоих кот и Фёдор продали — одного в Голливуд, другого в НИИ генетики и селекции. Бизнес обещал быть успешным.
– Что бы мы делали без нашего Простоквашина, – растроганно воскликнула Катя, жена Фёдора, и полезла обниматься с котом.
Сын Фёдора — тётя Петя, который мечтал стать девочкой, довольно тискал слепых ещё котопёсиков и выяснял у Шарика кто из них мальчик, а кто девочка и считает ли Шарик это справедливым.
Шарик что-то отвечал, лаял, смеялся, его внутренняя кошка громко мурчала и истекала молоком. Шарик был абсолютно счастлив.

AscarD200 это издевательство и глумление 

tac а приходи.

Ведь есть и такие. И много. Пнуть, за косу дёрнуть. Потому что нельзя быть на свете красивой такой.

Ну ясно, мальчик больной

Круг седьмой

— Возраст?
— Восемнадцать...
— Аборты были?
— Нет...
— Ребёнка оставлять будете?
— Что?..
— Девушка, вы глухая? Я спрашиваю: рожать будем или на аборт, пока не поздно? — Пухлая врачиха выразительно посмотрела на Аню. Ане стало противно и страшно.
— А я точно?.. — пролепетала она, ненавидя себя саму за эту робость. — Мы же всегда предохранялись...
— Стопроцентное предохранение даёт только воздержание, — отрезала врачиха и посмотрела на Аню так, что та мгновенно прочитала в её взгляде, все мысли о «ранних потрахушках». — Десять недель у тебя, красавица. Ещё немного протянешь и будет поздно, по кускам ручки-ножки выковыривать из тебя будут, за большие деньги... А так я тебя без очереди пропихну... Ты ж студентка? Ну вот... Записать тебя на вторник?
— Я... я не знаю... — ответила Аня, глядя на врачиху с плохо скрываемым ужасом.
— Ну как хочешь, — разочарованно сказала врачиха, отталкивая от себя пухлый журнал с записями. — Если папаша тебя назад приведёт — вот, — она сунула Ане в руку бумажку с телефоном, — три дня место за тобой придержу. Три часа и готово, оплата по прейскуранту, наркоз отдельно.
— Спа-сибо, — выдавила из себя Аня, одеваясь.

Когда она вышла из поликлиники, её жутко мутило и трясло. Впрочем, мутило её уже две недели. Она потому и пошла к терапевту — решила, начался гастрит на нервной почве. А терапевт её отправила к гинекологу и вот — десять недель... Аня завернула за угол поликлиники и дрожащими руками достала и прикурила сигарету. Был конец августа, но ветер дул по-осеннему холодный. Аня пыталась осознать ситуацию. С ребёнком она потеряет место на бюджете, куда в июле поступила с таким трудом... Где она будет жить? На что она будет жить? Что скажет папа? И самое главное — что скажет Илья? Она невольно посмотрела на телефон врачихи, написанный на бумажке. Потом вдруг до неё дошло, что беременным курить нельзя. Она ойкнула и быстро выбросила недокуренную сигарету в урну. И неожиданно для себя разрыдалась, поняв, что не хочет делать аборт, что не сможет по своей воле позволить убить то, живое, что уже зачато, даже если оно сломает ей жизнь. Но что, если Илья попросит?.. Что, если мама и папа её уговорят? Прошло несколько минут, она успокоилась как могла и тут же, нащупав в кармане жетон, пошла к телефону-автомату. Она звонила Илье домой, отчаянно надеясь, что трубку возьмёт именно он. Трубку поднял Илья.
— Привет, — сказала она.
— Ань? Что-то случилось?
— Нет, — сказала она и разрыдалась снова. Нестойким оказалось её спокойствие.
— Аня? Аня? Ты что? В чём дело? — тревожно спрашивала трубка искажённым голосом Ильи.
— Я... беременна, — почти прошептала Аня в трубку. — Ты слышишь?
На том конце провода повисло молчание. Потом Илья ответил:
— Конечно, слышу... Только почему ты тогда плачешь? Я рад... Немного рано, конечно, ну и что?
Аня утёрла слёзы и несколько раз шмыгнула носом:
— А как же вуз? И... вообще всё?..
— Ладно, давай так... это не телефонный разговор. Ты молодец, что мне позвонила сначала... Давай встретимся у гаража, хорошо? Поговорим нормально?
— Ладно... Пока.
Аня повесила трубку на рычаг и почувствовала, что всё может быть и в самом деле не так плохо, как ей казалось. Сначала Аня шла быстро, хотела попасть к гаражу как можно скорее, но потом невольно замедлила шаг. Кое-что оставалось действительно плохим. В ту первую ночь, в единственную ночь, когда они не предохранялись, Аня была почти уверена в том, что провела её не с Ильёй, а с Саней. Она убеждала себя, что ошибается, но на деле не сделала ни единой попытки выяснить это хоть как-то. Возможности были. Но Аня боялась ими воспользоваться. И вот теперь перед ней с потрясающей и отвратительной ясностью вставало понимание, от которого она не могла больше отмахиваться: в ту ночь она была с Саней, и ребёнок был тоже его. Шанс, что Илья был отцом этого ребёнка — исчезающе мал, с Ильёй они предохранялись всегда. И что делать теперь? Признаваться Илье? В том, в чём она не уверена до конца? И как ему это объяснить? Сказать Сане? Эту мысль Аня отмела мгновенно. Она не хотела быть с Саней, то, что произошло в ночь выпускного, было случайной ошибкой, итогом опьянения... И чего-то ещё, возможно. Но это «что-то» больше не посещало Аню... Но как быть с ребёнком, если он и правда Санин? Мысль об аборте также претила ей, значит, придётся его оставить и любить, чей бы он ни был. Он же не виноват, что так вышло... Потом Ане пришла в голову дурацкая идея о том, что если Илья и Саня близнецы, то это всё равно, что один человек, с одним набором генов, и ребёнок, значит, всё равно от кого... Она помотала головой, не позволяя себе бредить. Потом Аня начала думать о том, как она справится с материнством и беременностью... Носить ребёнка, рожать его, растить — это пугало Аню, она сама ещё совсем недавно была ребёнком, а теперь ей придётся стать матерью, и она понятия не имела, как с этим можно справиться... С такими невесёлыми, выматывающими мыслями она подошла наконец к старому облупленному гаражу. Илья уже был там. Аня остановилась, почему-то не решаясь к нему подойти, но и мысли её остановились тоже и ненадолго перестали её мучить.

Круг восьмой

Неясное, но приятное предчувствие томило Илью с самого утра. Он проснулся рано утром и открыл окно, откуда пахнуло солнечной осенью, врывавшейся в август. Илья поймал себя на том, что улыбается, как последний дурак, тополю, который рос напротив дома. Жизнь показалась особенно прекрасной именно сегодня. Всё было хорошо. Скоро они с Аней уедут учиться, общежитие ей дали, и он уже договорился с соседом по комнате Лёшкой, так что жить они с Аней будут вместе. «А будет ещё лучше», — шептал внутренний голос, и Илья ему верил. Не было повода не верить.
На подоконник спикировала божья коровка. Илья загадал — если коровка улетит, то его предчувствие точно сбудется, если свалится — то нет. Он щёлкнул по красно-чёрному жуку ногтем, и божья коровка, расправив крылья, взмыла в воздух. Илья чуть не расхохотался от радости, что сбылось его глупое детское гадание.
Он умылся, оделся и, не завтракая, выскочил в город — прогуляться до парикмахерской. Когда он, свежеподстриженый, вернулся через пару часов, на кухне сидел Саня в одних шортах и неторопливо пересчитывал рассыпанные на кухонном столе красные охотничьи патроны. Илья сделал себе бутерброд, налил чаю и сел напротив, мимолётно удивившись, как далёк он стал от Сани за эти годы. Сосед Лёшка казался ему более родным, чем собственный брат.
— Когда едете? — спросил он, подразумевая Санину с отцом традиционную осеннюю охоту.
— Нескоро ещё, — коротко ответил Саня, не поднимая глаз. — Готовиться заранее нужно.
Илья не успел откусить от бутерброда второй раз, как зазвонил телефон. Саня не шелохнулся. Илья, чертыхнувшись, встал, вытер пальцы о кухонное полотенце и снял трубку. Звонила Аня. Илья нервно ходил с трубкой по кухне, стараясь говорить спокойно и даже весело. Присутствие Сани его сковывало. Он не мог говорить свободно, тем более о том, о чём было нужно говорить сейчас. А Саня и не думал проявлять деликатность и уйти, казалось, ему нет никакого дела до этого разговора, что он не слушает и не слышит его, погружённый в подсчёты патронов. Наконец Илья условился с Аней встретиться у гаража (на голубятню после того случая они не ходили, конечно) и повесил трубу. Он долго стоял рядом с телефоном и смотрел куда-то сквозь стену, глубоко задумавшись. Аня беременна. Пока он успокаивал её, заставил себя отложить собственные переживания и вопросы на потом. Когда разговор закончился, вопросы и переживания хлынули в голову потоком, мысли прыгали с пятого на десятое. Что ему делать? Бросать учёбу? Жениться? Искать работу? Где жить? Переводиться на заочку?.. А может... аборт? Но он не будет её заставлять, давить на неё. Тем не менее, он будет рядом в любом случае. Илья потряс головой и потёр пальцами переносицу. Они ведь предохранялись каждый раз, как это могло произойти? Он рассеянно взглянул на Саню и неожиданно наткнулся на ответный, пристальный взгляд. Взгляд этот был не читаем для Ильи. Саня быстро пустил глаза на патроны, и ни один мускул не дрогнул на его лице. «Либо не слышал, либо не понял, либо ему пофиг», — с некоторым облегчением решил Илья.
— Сань, — позвал он и, не дождавшись отклика, спросил: — Можешь дать мне ключи от гаража?
— Лови, — глуховато ответил Саня и, достав ключ из шортов, бросил его, не глядя, Илье. Илья поймал, пробормотал «спасибо» и вышел в прихожую. Он сунул ноги в туфли и ушёл из квартиры, громыхнув в замке ключом.
Илья недолго ждал Аню. Она всё замедляла шаг, подходя к гаражу, а потом и вовсе остановилась, не дойдя всего несколько шагов. Она была очень бледной, какой-то встрёпанной, со сжатыми в нитку губами. И смотрела она на него так, как будто ждала оглашения приговора. Илья сам подошёл к ней и первое, что сделал — это обнял.
— Всё будет хорошо, — сказал он обычное бессмысленное утешение. — Всё будет хорошо.
Всё равно, что говорить, главное, говорить спокойно и ласково.
Аня судорожно вздохнула в его руках. Илья подвёл её к гаражу и, одной рукой продолжая её обнимать, отпер его.
Илья зажёг тусклую лампочку под потолком и закрыл дверь. В гараже стоял только Санин мотоцикл, отец держал свою машину в мастерской. Зато тут была куча разнообразного хлама: старые и новые автомобильные детали, инструменты, тряпки, верёвки. Илья редко заходил в гараж. Это было царство Сани.
Он усадил Аню на низкий табурет, заляпанный старой белой краской, сам сел рядом на корточки. Какое-то время они молчали. Илья держал её руки в своих. Он заговорил первым:
— Просто скажи, чего ты хочешь сама? Оставить ребёнка? Оставим... я переведусь на заочку, буду работать. Поженимся... Квартиру снимать будем. Года через три ты сможешь поступить снова, а может, и место за тобой оставят... А если не хочешь оставить, я тоже пойму. Всякое в жизни бывает, у нас будут ещё дети...
Аня внимательно слушала его и не перебивала. Глаза у неё были воспалённые, красные от слёз. Сказала она то, чего он никак не ожидал услышать.
— Это не твой ребёнок, Илья.
Несколько секунд он молчал, укладывая в голове то, что она сказала.
— Чей? — спросил он наконец, стараясь поймать её взгляд. Аня молча смотрела в сторону и кусала губы. Илья совершил гигантское усилие, чтобы остаться спокойным и не сорваться. В нём острой болью отозвалось это «не твой ребёнок». Такого удара он не ждал. Но он только стиснул зубы: ребёнок ни в чём не виноват, Аня сейчас не в том состоянии, чтобы выяснять отношения. О себе он подумает потом, сейчас главное не это.
— Ань, — снова начал он. — Это всё равно, ты главное скажи — сейчас ты хочешь быть со мной или с отцом ребёнка?
— С тобой... — еле слышно ответила Аня, не глядя на него, и вдруг заговорила быстро и горько, торопясь, проглатывая окончания фраз: — С ним... Я бы никогда... Это была ошибка... Случайно вышло... Я дура... Прости, пожалуйста... Я больше никогда...
Она заплакала. Илья встал на колени и обнял её.
— Уже всё, — сказал он. — Не нужно ничего объяснять, это прошло. Этого больше не будет. Будем вместе... Только никогда больше... Никогда, хорошо? Обещаешь?
Аня кивнула, содрогаясь от рыданий.
— Выращу, как своего... У нас ещё будут дети, слышишь? Всё будет хорошо... Что делать, раз отец твоего ребёнка оказался... — Тут он сбился и задумался на секунду, потом осторожно спросил: — Ань, а настоящий отец вообще в курсе?
Она отстранилась от него, открыла рот, чтобы ответить, но тут дверь в гараж распахнулась от пинка. Вошёл Саня. В руках у него было охотничье ружьё:
— Теперь в курсе, — сказал он и щёлкнул затвором.

Круг девятый

Саня стоял на пороге и молча рассматривал их лица. Дуло ружья он направил на Илью.
— Встать, — отрывисто скомандовал он. — Спиной к стене. Оба, живо.
Он нашарил позади себя створку двери и захлопнул её, задвинув засов одной рукой.
Саня понял достаточно, когда слушал разговор Ильи по телефону на кухне, и, когда тот ушёл к гаражу, недолго сидел над патронами. Как будто кто-то командовал им, нашёптывал ему, подсказывал, толкал под локоть. Он сунул в карман несколько патронов, вышел в прихожую, накинул на голое тело ветровку, надел сандалии, достал с полатей отцовское ружьё и вышел из квартиры.
Закрывая дверь, он заметил знакомую сероватую бумажку, почти вывалившуюся из почтового ящика. Повторная повестка в военкомат. Саня машинально вытащил её и сунул в карман. Он никогда не задумывался над парадоксом, почему он, человек, настолько любивший оружие, игры в войну, так не хочет служить в армии. В армии США он служил бы сколько угодно, но в нашей, по мнению отца, творились «хуйня, мотня и ересь». Саня был согласен. Он думал об этом, пока шёл к гаражу, на ходу заряжая ружьё. Как только он увидел красную облупленную стену, все мысли из его головы исчезли. К дверям гаража он подошёл, очень тихо ступая, так что ни один камешек гравия не хрустнул под его ногами. Он прислонился к холодной металлической створке ворот с облезшей краской и прислушался. Они были там, внутри. Они разговаривали. Тихо, но он мог различить каждое слово. Он не знал, чего ждёт, что хочет услышать, чего не хочет, что он должен услышать и чего не должен. Он просто стоял с заряженным ружьём наперевес и слушал, прикрыв глаза. Чем дольше он слушал, тем большее презрения испытывал к Илье. Он всегда знал, что брат — тряпка, но не подозревал, что до такой степени. Проглотить измену своей маленькой белобрысой шлюхи, изъявить готовность растить неизвестно чьего выблядка, как собственного ребёнка... Всё это было выше понимания Сани. Когда он услышал: «...настоящий отец вообще в курсе?», то как будто по незаметному сигналу распахнул дверцу и вошёл внутрь, понятия не имея, что собирается делать. Понимание пришло само.
— К стене, — повторил он, шевельнув стволом. Илья медленно поднялся на ноги. Аня не шелохнулась. Она сидела на табурете, прикрыв живот руками, и смотрела на Илью. Илья поднял руки ладонями вперёд:
— Сань. — Его голос звучал очень спокойно, Саня мимолётно удивился этому. — Давай...
— Заткнись, — оборвал его Саня. — Ты уже наговорился сегодня.
Но Илья не обратил на его слова внимания:
— Давайте просто обсудим всё спокойно, — продолжил он, глядя прямо в глаза Сане.
— Что мы должны обсудить? — неожиданно для себя сорвался Саня на крик. — Как она трахается? Кто из нас с тобой ебётся круче? Могу сказать, что подо мной она орала громче, чем под тобой, я слышал... — Горло Сани свёл спазм, он захлебнулся воздухом и не договорил.
Илья с прежним неправдоподобным, гипертрофированным спокойствием заговорил снова:
— Сань, опусти ружьё, всё нормально. Всё будет хорошо. Только опусти ружьё.
Сане показалось, что он как будто старается загипнотизировать его, как будто Саня для него сейчас был бешеной собакой, опасным животным, обезьяной с гранатой.
Аня всё так же глядела только на Илью. Даже в такой ситуации она смотрела не на Саню. Она никогда на него не смотрела. Это тоже задело его. Илья всё говорил и говорил. Слова его были полной бессмыслицей, сопливой ерундой. Но Саня знал, как заставить его заткнуться:
Перебивая поток слов брата, он нажал на курок. Грохнуло, руку заломило от отдачи — он неправильно держал ружьё. Илья умолк на полуслове, странно крутанулся на месте, раскинув руки крестом. Его отбросило к стене, куда его так настойчиво приглашал Саня. Илья сполз вниз, оставляя за собой широкий кровавый след. В его глазах навсегда застыло выражение недоверчивого удивления: неужели всё, вот так?
Аня тихо охнула и бросилась к нему, стиснула руку, звала его по имени, щупала пульс на шее. Это было бесполезно. Саня точно знал, что Илья мёртв. Он знал наверняка. Аня тоже быстро поняла это. Не отпуская руку Ильи, она молча повернулась к Сане. Саня неторопливо, не спуская с неё глаз, перезарядил ружьё и щёлкнул затвором. Их взгляды встретились. Он думал, что она начнёт говорить о его ребёнке, но она молчала. В глазах Ани не было ни страха, ни мольбы, ни раскаяния, которых ждал Саня. Одно только незамутнённое ничем... презрение. Как будто и для неё он не был человеком, как будто он какой-нибудь... враг, нелюдь. Фашист.
Саня сжал губы, скорчил невольную гримасу, которую, он знал, всегда корчил, стреляя, и нажал на курок второй раз. Снова грохнуло. Отдача была меньше. Он держал ружьё иначе. Анина голова мотнулась. Не издав ни звука, Аня упала на Илью, как кукла с обрезанными нитками.
Саня вдруг почувствовал, что ноги его не держат. Он сделал два шага и сел на тот табурет, где недавно сидела Аня. Он почувствовал её тепло. Саню трясло. Глядя, как белые волосы Ани быстро пропитывались красным, он скинул с себя нога об ногу сандалии. Он высоко запрокинул голову, держа ружьё между колен.
«Вот и не нужно отмазываться от военкомата», — подумал он, засовывая ствол ружья себе в рот и прилаживая большой палец босой ноги к курку. Третьего выстрела он не услышал.

Хы, да, нужно поправить, спс

Да, была такая мысль, хотя там дальше в принципе описание будет.

Ну она же уже вылезла. Но в принципе да, можно было тут подробнее расписать.

Мой опыт против твоего 

Ну, выражаясь языком символов, Сашка и Илья - один человек И Сашка точно не аристократ. Он разрушитель.
Кроме того, он проиграл - Аня выиграла, Илья выиграл. Убить не значит решит проблему.

да, это верно. Герои планировались быть показаны от 12 лет до 14 лет. Но секс несовершеннолетних запрещён Там должно было быть всё чуть иначе. Увы.

<b>Я же Бог</b>

<i>размер: примерно 2000 слов
предупреждения: секса не будет</i>

Инспектор реальности фанфиков по семьдесят восьмому округу материализовалась в рабочем поле. Это был последний фанфик на сегодня и она мечтал разделаться с ним как можно быстрее.
– Ввести персонажей, – негромко скомандовала она в микрофон беспроводной гарнитуры. В темноте рабочего поля немедленно возникли трое: длинноволосый и крючконосый мужчина, одетый в чёрный балахон, рисованный подросток с жёлтыми волосами и рыжебородый полуголый субъект, который тут же уставился на Инспектора бесноватым лукавым взглядом. Мужчина в чёрном попытался обратиться к Инспектору по-английски, подросток принялся экспрессивно выкрикивать какие-то японские слова. Инспектор подозревала, что это были ругательства.
Она аккуратно занесла в блокнот: «Персонажи – Северус Снейп, Ичиго Куросаки ...» Инспектор задумчиво подняла глаза на рыжего.
– Локи, – любезно подсказал рыжий на чистейшем русском языке. – Новенькая?
Инспектор растерянно замигала и едва не выронила ручку.
– Мнэ... - протянула она. – Сегодня первый день... А как вы?..
Локи доброжелательно ощерился.
– Ну я же Бог, – сказал он со сдержанной гордостью.
Инспектор покачала головой и дописала: «Локи».
[MORE=читать дальше]Пока не был включён фильтр нивелирования культурного контекста, персонажи были максимально каноничны – Снейп говорил только по-английски и не был похож на Алана Рикмана, Ичиго был двумерным, а Локи полностью соответствовал представлениям о нём древних скандинавов. Поэтому Инспектор больше удивилась не его догадливости, а тому, что тот говорит по-русски и явно в курсе реальности фанфикшна.
– Ну я же Бог, – повторил Локи, явно читая мысли Инспектора и улыбнулся ещё шире. У Инспектора появилось нехорошее предчувствие по поводу этого фанфика и не только потому, что, судя по набору персонажей, ей предстояло общение с махровой Мэри-Сью, а они утомляли Инспектора частым желанием убивать Зверя-Обоснуя. Охота на него была делом не из приятных.
– Загрузить фокального персонажа, – обречённо скомандовала Инспектор, следя за тем, как Ичиго безуспешно пытается высвободить меч, а Снейп аппарировать. – Нивелировать культурный контекст.
Сигнал прошёл и в рабочем поле возникла Она.
«Фокальный персонаж – оригинальный», – без удовольствия записала Инспектор.
Брюнетка в щеголеватом, почему-то ковбойском, костюме нежно-лилового цвета, в ярких блёстках, с голубыми крыльями за спиной была типично-неземной красоты и с «огненно-палевыми глазами, в которых ютился живой и гибкий ум, проникающий в самую суть вещей» (как гласила аннотация от автора, появившаяся тут же в блокноте). Она сидела на осёдланном страусе и надменно-кокетливо озирала свои будущие жертвы.
– Что здесь происходит? – сухо спросил Снейп, снова обращаясь к Инспектору.
– Фанфикшн, – коротко ответила Инспектор. – Постарайтесь расслабиться.
– Агггггррррррх, – зло сказал Ичиго и перешёл на отборную русскую матерщину. Локи одобрительно зацокал языком, явно удерживая смех.
Мэри милостиво кивнула Локи и кинула ему страусиные поводья, грациозно соскочив с птицы на землю. Соблазнительно пошатываясь на сапогах с невероятно-неустойчивыми гигантскими шпильками, она приблизилась к Инспектору, опасно накренившись, стянула с рук перчатки кожи лилового крокодила и протянула ей узкую девичью ладонь.
– Интермедия Блицкриг, эсквайр и вдова Великого Князя,– обворожительно улыбнулась она, демонстрируя зубы со стразами. – Моё почтение, Инспектор.
Во взгляде её светилось явственное: «Завидуешь мне, сучка!»
«Не новичок, – отметила Инспектор про себя. – Старше двадцати, почти наверняка, низкий доход в реальности, комплекс серой мышки, средний ай-кью, неудовлетворённость половой жизнью». Она изобразила на своём лице подобие ответной улыбки и перешла к делу:
– Место действия?
– Прерии Юты, – приветливо ответила Мэри-Интермедия и добавила: – Вестерн.
– Страусы не водятся в Юте... – начала было Инспектор и осеклась, увидев, как вытянулось личико Мэри и как задрожала её хорошенькая нижняя губка.
– Даже вы, – всхлипнув, сказала она. – Даже тут критикуют... Даже до написания я не могу... не могу расслабиться... Страусы – это аллегория! Вы знаете, как трудно найти изюминку для фика?! Удивить читателя?!
«Ещё и как знаю, – подумала Инспектор, вспоминая прочие зубодробительные аллегории, которых она насмотрелась за день».
Между тем, рабочее поле преобразилось в красную бескрайнюю прерию с редкими клубками перекатиполя и юркими серыми ящерками, сновавшими по потрескавшейся земле.
«Больше похоже на Марс, – подумала Инспектор».
– Жанр? Рейтинг? – отрывисто спросила она Интермедию, приготовившись записывать.
– Приключения, гет, слэш, насилие, групповуха, расчленёнка, смерть персонажей, энцэ двадцать один, – прощебетала та.
Инспектор бросила взгляд на прислушивающегося к разговору Снейпа и отметила, как перекосилось у него лицо. Локи, стоявший рядом с ним, безмятежно чистил ногти.
– Подпишите тут, тут и тут, – сказала она Интермедии, протягивая ей стандартную форму договора. – Что с обоснуем?
Интермедия старательно расписалась красивой замысловатой завитушкой и покраснела.
– С обоснуем могут возникнуть проблемы, – застенчиво сказала она. – А что нужно обосновать?
– Как минимум единый контекст совместного пребывания героев из разных канонов.
Интермедия задумалась. Пока она думала, среди персонажей произошли незаметные, но необратимые изменения. Во-первых, все они оказались в ковбойских гламурных костюмах разной степени откровенности, во-вторых, Снейп стал выглядеть как Алан Рикман, а Ичиго странным образом обрёл трёхмерность и оказался более монголоидным, чем это предполагала рисовка (Интермедия разочаровано поморщилась, глядя на него). Локи однако черты Тома Хиддлстона не приобрёл.
– Я буду жаловаться автору канона, – холодным как смерть голосом, объявил Снейп, оглядев себя.
Ичиго замкнулся в мрачном молчании. Доволен остался только Локи.
Мэри-Интермедия нерешительно кусала полные губки:
– А можно это как-то обойти? Всего один малюсенький пропуск в обоснуе, всё остальное обосновано, честное слово!
– Нет, – непреклонно ответила Инспектор, в строгом соответствии с инструкцией. – У вас здесь слишком много необоснованного – страусы, стразы, контекст... Боюсь, Обоснуй придётся умертвить.
Мэри огорчённо цокнула язычком и села на своего страуса. Страус тут же сунул голову в песок.
– Видите, – веско сказала Инспектор. – Обоснуй вам помешает.
Мэри презрительно фыркнула и тряхнула смоляными кудрями.
– Но на страусах действительно ездят! А я – специалист по верховой езде на страусах! И все остальные тоже!
Поблизости тут же появились ещё четыре взнузданные птицы. Свободная воля персонажей начала стремительно убывать, потому что Снейп и Ичиго без слов, угрюмо, но самостоятельно забрались в сёдла. Локи заботливо подсадил на страуса Инспектора, бережно похлопав её пониже спины, и только после этого сел в седло сам. Инспектор передёрнулась и решила не оставаться в долгу. Отряд тронулся в путь, предводительствуемый Мэри. Локи держался рядом с Инспектором.
– И каково это, быть полностью бессильным перед пером любой полуграмотной девчонки? – негромко спросила Инспектор, когда страусы набрали ход.
Локи фыркнул:
– Я же Бог! Боги всегда трезво понимают, что бессильны перед норнами. Моим невысокородным коллегам приходится куда хуже в плане приятия судьбы, чем мне. При том, что в последнее время на мою долю выпадает куда больше внимания.
– Сегодня фанфиков с вами у меня ещё не было, – сдержано заметила Инспектор.
– Ещё будут, – жизнеутверждающе пообещал Локи.
Инспектор подумала, что этот Яжебог не то что спокойно, но даже с излишним энтузиазмом относится к реальности фанфикшена.
– Вас действительно радуют подобные перспективы? – Инспектор кивнула головой в сторону мрачно покачивающихся на страусах Ичиго и Снейпа.
– Последнюю вечность я провожу в сырой пещере в компании змеи и жены, – доверительно сообщил Локи Инспектору. – И уже перестал их различать. Меня легко порадовать.
– Ясно, – ответила та, быстро отводя глаза. – Сеанс психоанализа закончен.
«Вот уж, кто тут настоящая Мэри-Сью, – подумала она. – Ты смотри —  бог он!»
Выслеживать Обоснуй было гораздо сложнее, чем убивать его. Для авторов выслеживание было ещё и неприятным – след Обоснуя безжалостно освещал все несостыковки и нелепости их замысла. Чтобы найти след зверя, было необходимо ориентироваться на поведение наведённой реальности рабочего поля – например обращать внимание на флору и фауну.
– Художественное допущение, художественное допущение, – как мантру бормотала Мэри-Интермедия, зорко обозревая окрестности со своего страуса. Там, куда она направляла свой взгляд то и дело вырастали голубые или лиловые кактусы в стразах.
В некоторых местах кактусы получались сугубо зелёные и колючие – это и был след Обоснуя. И команда медленно, но верно двигалась к его логову.
– Неужели ты ей не завидуешь?
Инспектор, погружённая в уничтожение разноцветных шариков на экране телефона, вздрогнула. Локи снова ехал рядом и жизнерадостно скалил свои крепкие и жёлтые скандинавские зубы. Инспектор посмотрела на него как на психа:
– Чему тут завидовать?
– Она – творец, а ты всего лишь её обслуга, – с готовностью сказал Локи.
– Я не её обслуживаю! Я модерирую!
– Это всего лишь красивое слово для обслуги.
– Вот захочу и забаню её фанфик!
– Если ты сделаешь это вопреки правилам, то тебя выгонят с этой работы.
Инспектор оскорблённо замолчала. Локи довольно улыбнулся и продолжил:
– Я не говорю о том, что сегодня она возляжет как жена с двумя мужчинами мечты. И одним Богом мечты.
– Только в реальности фанфика, – отрезала Инспектор, пряча телефон. Играть расхотелось.
– Но это не так уж мало, поверь мне!
– Учитывая то, как она пишет, – нашлась Инспектор, – это «возлежание» будет несовместимо с жизнью, законами физики и биологии, и крайне далеко от моей мечты, – твёрдо закончила она, чувствуя себя победительницей.
– Ей достаточно написать: «и она получила несказанное наслаждение, вознесясь на пик блаженства», и это превзойдёт весь опыт плотской любви, который у тебя когда-либо был, – возразил Локи, щурясь от удовольствия, которое он явно получал от этого разговора.
– Откуда Вам знать, какой и в чём у меня опыт? – вспыхнув, спросила Инспектор.
– Тебе не возбранялось делать умозаключения о Интермедии. Чем же я ниже тебя в подобном праве? Кроме того, я знаю всё. Я же Бог.
«Ты – тролль, – подумала Инспектор. – И очень жирный». А вслух сказала:
– Ещё скажите, что я ошиблась.
– Ещё и как, – ухмыльнулся Локи, переходя на совсем современный язык. – На самом деле у автора два высших образования муж, двое детей и прекрасная работа. Тогда как ты – одинокая студентка.
Инспектор помолчала. Она была почти уверена, что Локи врёт.
– В любом случае, – заговорила она через некоторое время, – гораздо большее «наслаждение и блаженство» я испытываю, читая прекрасно описанные чувства, отношения – Булгаков, Толстой... Да мало ли вообще в жизни удовольствий лучше секса!
– Ну разумеется, – сочувственно поддакнул Локи с невообразимо глумливой ухмылкой. – Я понимаю.
Инспектору нестерпимо захотелось пнуть его страуса так, чтобы тот понёс и увёз Яжебога как можно дальше от неё. Локи тем временем продолжал:
– Неужели ни в одном фике не попалось ни одной сцены, которой бы ты позавидовала?
– Нет, – уверенно ответила Инспектор.
– Это потому что сегодня не было фанфиков со мной, – кокетливо заметил Локи. – Я же...
– Бог, – закончила Инспектор. – Я запомнила, спасибо. Но какая разница, кто ты, если о тебе пишет полуграмотный ребёнок?..
Локи открыл было рот, чтобы ответить, но тут по рабочему полю раскатился боевой визг Мэри. Инспектор и Локи синхронно повернули голову в её сторону.
В безупречном прыжке с седла Мэри перелетела полосу саксаула, оставив своего страуса перед ней.
Пространство вокруг саксаула разительно отличалось от остального. Земля здесь была нормального бурого оттенка, растения сухие и серые, даже небо казалось более блеклым. За кустами стали раздаваться звуки яростной борьбы, женский визг и звериный вой.
– Следует ли нам что-то предпринять? – с плохо скрываемой брезгливостью спросил у Инспектора Снейп.
– Она справится, – избегая смотреть на Локи, ответила Инспектор.
В это мгновение кусты затрещали, подминаемые клубком из тел, который выкатился прямо к ногам страусов. Те мгновенно попрятали головы в песок, так что наездники едва не свалились с сёдел.
Зверь-Обоснуй Интермедии был огромен. Таких Инспектор сегодня ещё не видела. «Может и правда два высших? – мелькнуло у неё в голове». Серое тело Обоснуя всё было усеяно пластинами с металлическим блеском, больше всего он напоминал динозавра трицератопса. Обоснуй казался железным и непобедимым, однако Интермедия неплохо справлялась с ним: её миловидное личико исказила совершенно зверская гримаса, на зубах, лице и волосах её была кровь Обоснуя. Она вгрызалась в его плоть, откусывая и проглатывая от Обоснуя огромные куски грубой плоти. Обоснуй яростно ревел, но не мог сбросить с себя озверевшую Мэри и крики его становились всё глуше.

– Приятного фика, – церемонно сказала Инспектор, проставляя печать на бланк убийства Обоснуя. Мэри,  с лица и рук которой уже исчезла кровь, улыбнулась и пожала протянутую Инспектором руку. За спиной Мэри дымились обглоданные до костей останки зверя.
Инспектор невольно передёрнула плечами, вспоминая, как Мэри расправилась со зверем. Такого способа убийства она не только не видела, но и не слышала о нём.
Инспектор последний раз скользнула взглядом по рабочему полю и стоявшим в нём персонажам.
– Удачи, – коротко сказала она, не глядя ни на кого из них и не обращаясь ни к кому конкретно.
– Дор скорой встречи, – сказал Локи, улыбаясь. Что-то недоброе кольнуло Инспектора в сердце, перед тем, как она исчезла из рабочего поля.

Инспектор очнулась посреди ночи. Чувство было такое, что её грубо выдернули за шиворот из-под одеяла. Проморгавшись, она осознала, что находится в темноте рабочего поля. Она по привычке потянулась к гарнитуре, но её не было. «Что происходит?» – метнулась в голове паническая мысль.
Приглядевшись, она заметила смутный в темноте силуэт незнакомого инспектора. Он что-то тихо начитывал в гарнитуру на неизвестном ей языке.
– Простите, – робко обратилась она к нему на английском. – Я новенькая... Это какая-то проверка? Или ошибка? Я... я работаю в русском сегменте...
Очевидно, ввели нивелирование культурного контекста, потому что Инспектор неожиданно начала понимать незнакомца.
– Ввести фокального персонажа, – сказал он.
В центре поля появилось резное деревянное кресло, в котором сидел, непринуждённо закинув голень на колено, абсолютно обнажённый Локи. Грудь, ноги и руки его покрывала короткая рыжая шерсть — точно такая же по цвету, как и его борода.  Между коленей он удерживал большую миску с крупными зелёными яблоками. Инспектор только хлопала глазами, всё ещё ничего не понимая.
– Жанр, рейтинг, – осведомился чужой инспектор.
– Энцэ семнадцать, пэвэпэ, – сиятельно улыбнулся Локи и взял одно яблоко, подмигнув Инспектору, которая тут же почувствовала, что сидит на широкой кровати, застеленной чем-то меховым. Страшная догадка прошила её как молния – Локи написал фанфик! С ней! Вот почему он был так спокоен: он может жестоко мстить своим Мэри-Сью. Да он сам первостатейный Марти-Сью! На секунду у неё пропал дар речи. За эти секунды чужой инспектор успел пожелать им приятного фанфика и исчезнуть.
– В-вы... Т-ты... Не можете же в-вы... Вы не м-можете.. – запинаясь и пристукивая зубами от нервной дрожи, проговорила Инспектор.
– Ну конечно могу, – укоризненно сказал Локи, вставая с кресла и подходя к кровати. – Я же Бог.[/MORE]