Ты летишь, и тебе
Дарят звезды свою нежность

В очередной раз хлопнули створки входной двери, и две пары ног, детских и взрослых, бодро и весело шагнули внутрь. Барбосик озабоченно махнул хвостом. На него опять не посмотрели. Все это ему не нравилось, он устал; отойдя от двери, он клубочком свалился на пол, мелко подрагивая кончиком хвоста. Не обратившая на него внимания девочка у витрины просила у отца пирожное. От его плаща тянуло сигаретами и транспортом, но девочка нежно цеплялась за рукав и не переставая говорила, а мужчина слушал и улыбался, и купил целых два пирожных и кофе. Счастливая девочка потянула его вглубь зала к свободному столику. Барбосик отвернулся от них и почти сразу был выгнан за дверь кафе пришедшей уборщицей.
Поставив на нагретое им место ведро с всхлипнувшей от сотрясения и немножко разлившейся водой, она намотала на швабру тряпку и принялась шумно тереть пол, шутя с кем-то, кого он теперь не видел из-за двери. Сырой камень отвратительно запах множеством прикоснувшихся к нему когда-то ботинок, и лежать на нем теперь тоже было бы неуютно.
Барбосик с полчаса простоял на улице и побрел к летнему кафе напротив.
В этом кафе не было дверей, зато и посетителей сегодня было мало. Барбосик помнил, что вчера ему перепало здесь два куска сервелата, только не видно было той девушки, что их дала. Вместо нее за крайним столиком сидела женщина, молодая и светловолосая, с ровными зубами и непонятными серыми глазами. Она непрестанно улыбалась, с какой-то даже жадностью, но глаза у нее оставались грустные и неуверенные. Рядом с ней сидел мужчина в пепельном пиджаке; сигаретами от него не пахло, и барбосик подошел поближе. У мужчины был мягкий тихий голос и пшеничные брови, а его штанина не пахла ни кошкой, ни детьми.
-Ну и что же ты предлагаешь, - шутливо заметил мужчина, - Немедленно прекрати нервничать, я же все вижу.
-Мальчишки очень устали, я думаю, - подперев щеку рукой, женщина смешно скривилась, - Отвезла их вчера на дачу, и теперь будет скучно, осталась у меня одна Олеся, и тоже пропадает в своем университете и прилетает ко мне на час-два, - Помолчав, она нараспев повторила, - Надо их наконец было отвезти на дачу, мы только в начале лета и были там. Их дед уже изругал меня последними словами за то, что в этом году ему не судьба увидеть внуков. Мне кажется, даже в школу их не отпустит, заявит по телефону, что они у него остаются на лишнюю пару дней, как тогда, когда Артем заболел. И хоть приезжай, хоть не приезжай – приедешь днем, а их не найдешь, умотали на речку или на озеро за ротанами.
-Больные, - уточнил мужчина.
Его собеседница кивнула.
-Ну а кто против. Пусть едут, Степан Валерьевич накормит их медом на завтрак и даже, если особенно повезет, блинами.
-Я-то с ними не поеду, - женщина с неодобряющим видом потянула молочный коктейль через трубочку. По ее сине-белой кофте в полоску бегали тени, отчего она казалась совсем школьницей, и барбосик, устроившийся у стены, быстро устал глядеть на нее и разлегся, распластав ухо по полу.
-Разве это так уж необычно?
-Володя. Владимир. Ты посеешь в них…
-Дух свободолюбия? 
-Дух рецидивизма!
-Нет. Это чувство красоты. Вот представь - утро, еще даже не рассвело, а вода вокруг темная – северное море - и как перламутр поблескивает там, где должно встать солнце, под розовой полосой. А полоса ядреная, как твоя вчерашняя свекла. Плохо разве, а, Вера?
-Свеклой я их и дома накормлю. Не убедил.
-И дед твой будет сидеть рядом не шевелясь, как старый и мудрый учитель, и изредка говорить: не так насаживаешь. А еще реже: не пускай гладыши, распугаешь рыбу, глупый. И тишина.
-А тишина как что?
-Ну придумай, что все я стараюсь. Про то, чтобы рыбу не распугал, он, конечно, будет говорить Алешке – Артем серьезный, он советов себе давать не позволит, да и наловит больше деда, еще и на спор его подобьет. И может быть, раз за утро дед расскажет им, как нашел настоящий клад на вон том островке и как они с его лучшим другом Сергеем Петровичем, тогда еще просто Серым-Косточкой…
-Неа, папиного друга зовут Максим Викторович, а раньше он был просто Мотыль.
-Не перебивай, или совсем чушь рассказываю? – барбосик, лениво глядящий в потолок мимо лица мужчины, заметил, как к его виску от глаза пробежали морщинки.
-Я от тебя вообще такого никогда не слышала, серьезный человек хуже Артемки!
-И однажды ночью они вдвоем сбегут переплывать речку и искать клад. И конечно же, начнется дождь, а они, доплыв до островка, перевернут лодку и спрячутся в ней…
-Ну и не страшно. Я их учила даже костер на мокрых дровах разводить.
-А не утонут?
-Нет, куда  им. Это очень сложно – утонуть, если ты всю зиму болтаешься в бассейне.
Взгляд женщины остановился на графине на столе, стал требовательным и растерянным одновременно.
-Неспокойно мне не за них, понимаешь? А больше за тебя, я уеду, а ты здесь будешь заниматься самоедством. И есть не будешь, потому что все это тебе не важно. И вообще, я соскучилась.
Вера отвернулась. Барбосик уснул. И снилось ему, как к притихшему и почти обезлюдевшему кафе подъехала вчерашняя «Акура», и трое студентов снова принялись отмечать чей-то день рождения. Напротив сидели две подружки, и они позвали его и угостили. А студенты тоже что-то придумали и взяли его на колени, и один долго махал перед барбосиком руками, больно задел его по носу кольцом с мудреной и непонятной псу надписью «Спаси и сохрани», так что он взвизгнул, но никто не заметил этого.
Другой, который взял его на руки, смеялся и подзадоривал:
-Зажигай, Сильвестр! - и мерзко свистел в ухо.
И барбосик крутился у него в руках, пряча в зеленую куртку оцарапанный нос, а его не отпускали.
…Что-то рядом стукнуло, и барбосик открыл глаза.
Женщина, по-видимому, только что закончила рассказ о работе. С прямой спиной и разгоревшимися глазами она была чудесно живой, настоящей, и барбосик понял, что и сквозь сон слышал, как повышался и понижался ее голос, как вторил ей мужской.
-Как же плохо, что тебе невозможно взять отпуск даже после двух командировок, - вкрадчиво и укоризненно сказала женщина, повязывая легкий шарф.
-А ты?
-А я теперь возьму. Не хочу пачкаться с этой историей, пусть сами разбираются,  - женщина встала и взяла сумку. Мужчина там, наверху, поставил на стол пустую чашку и резко отодвинул стул. Барбосик даже дернулся.
-Ой, осторожней, - произнесла женщина, кивнув в его сторону. Тот, кого она называла Владимир, обернулся. Барбосик в первый раз увидел его лицо не в профиль, и вежливо махнул хвостом.
Женщина присела к нему и потрепала темную шкурку.
- Смотри, какие у него глаза грустные,- заметила она и медленно спросила, - Возьмем? - барбосик не поверил и зевнул. Рука у женщины стала грязно-серой.
-Ну вот и испачкалась, - заметил Владимир из-за ее плеча.
-Здесь не страшно, - вызывающим тоном отозвалась женщина и  улыбнулась, - Пес. Пошли.

Олеся уже долго шла вдоль зеленого забора садового товарищества, помахивая полупустой сумкой. Встречных прохожих не было, а были ягоды на ветках, свешивающихся через ограды и оградки слева и справа. В конце концов Олеся не выдержала и покусилась на один из кустов смородины, который особенно вылез вперед, перегораживая ей дорогу на уровне лица. Быстро оборвав ягоды, она сунула их в рот.
Старая бесхвостая овчарка в соседском вольере глухо тявкнула, не сводя с нее глаз. Сквозь проволочную сетку они были недобрыми. Олеся поворчала, передразнивая ее, и толкнула калитку.
Дед был глуховат и с первого раза ее не услышал. Олеся нашла его за домом – дед пропалывал грядки.
-Ооо, ну наконец-то! Заждались, - по старой привычке, которую он приобрел, когда еще была жива бабка, дед начал от лица двоих. Олеся обняла его, прижавшись к морщинистой давно бритой щеке, – Заждались, - повторил для верности Степан Валерьевич.
Обогнув дом, они ткнулись в закрытую дверь, и дед долго искал по карманам куртки ключ. Олеся молчала, наслаждаясь бьющим в глаза солнцем, и чувствовала себя спокойно и в первый раз за день знала, что торопиться  не только не требуется, но и совсем некстати.
-Заходи и садись, - приказал дед.
Олеся послушно вошла в прохладную комнату, сняла туфли и по половичку, на котором дед или не видел, или по-мудрому делал вид, что не видит мелкие листья и комья паутины, добралась до ряда стульев, из которых только два не были заняты связками газет.
Дед сунул ей доску, хлеб и колбасу порезать и вернулся в сад поискать, чего бы принести еще. Олеся быстро справилась с колбасой и отложила нож в сторону. Степан Валерьевич покричал, что помогать ему сейчас не надо, и раз больше делать было нечего, Олеся сидела на стуле, болтала ногами и разглядывала дом.
Старый белый буфет с потрескавшейся краской ей нравился всегда, хотя бывала она здесь редко. За стеклами, почему-то очень чистыми, стояли граненые стаканы, под каждым из которых можно было найти скрученную в тугое кольцо бечевку, пару гвоздей и винтов или разные сверточки. 
Дед вернулся, откинул с середины комнаты палас и теперь в погребе искал маринад, а Олеся нарезала и посолила мокрые хрустящие огурцы, сногсшибательно смотревшиеся на черно-белой газете, и юркнула в маленькую комнату с книжными шкафами.

Дед вернулся, слегка шаркая правым тапком, отобрал у нее книгу, унеся в комнату к нехитрому обеду «взять потом», и принялся расспрашивать. Олеся совсем недавно снова приехала в этот город, помня его лет до десяти. Она радовалась, что на окне на тонкой нитке  паутины все так же свисала шкурка высохшего паука, и не могла остановить поток речи, а дед смотрел на нее и даже не улыбался, а боялся что-то пропустить или не понять. Олеся выражалась непривычно, и в конце концов Степан Валерьевич, не желая отставать от нее, раскинул на столе бархатные голубые альбомы и долго и сбивчиво рассказывал, кто это и где это. Олеся переспрашивала, и он отвечал невпопад, но интересно.
Девчонка смотрела на подколотые на булавку к пегим картонным страницам фотографии с резными краями, чувствуя под пальцами свитер старого друга, и тоже половину прослушала.
Люди на фотографиях отличались от теперешних. Они снимались в саду на стуле или стоя в комнате у стены. А самое главное – они снимались почти всегда парами или большой разномастной семьей. У самой Олеси было мало таких фотографий, все ее друзья были запечатлены на парте, с руками, сложенными пистолетом, и, в общем, со сверстниками.
И она не трогала альбомы, боясь их испортить и пожевывая кольцо колбасы, которую дед не ел.

Барбосик бежал рядом сам, боясь отстать, и  только иногда в пролетах останавливался понюхать коврик, и его звали и ждали. Эти двое поднимались по лестнице удивительно быстро. Когда Вера открыла квартиру, барбосик сразу сунул нос в коридор, но попятился и на цыпочках вернулся на лестничную площадку. Шедший последним  Владимир сунул его обратно.
-Заходите, - весело пригасила их Вера.
Квартира оказалась трехкомнатной, дверь в ближайшую комнату была прикрыта, и барбосик  прошел в другую по длинному узкому коридору. Здесь было темновато и пахло сливами. Барбосик все-таки для начала шмыгнул под стол.
Владимир прошел следом и включил свет. Он, наверное, очень часто бывал в Вериной квартире, или был гораздо смелее барбосика. Он шутил про Артема и в ванной чинил кран. Потом вдвоем они сочинили длинный список того, что нужно купить, – пока добирались сюда с барбосиком, про это забыли. Ждали Олесю, но она позвонила и сказала, что задерживается. Владимир только фыркнул.
-И где твоя племянница? Все, я ушел в магазин.
Вдогонку ему Вера прокричала:
-Ну и правильно, пока не вернешься оттуда, она не придет. Все равно есть нечего!
Барбосик, в одиночку исследовавший коридор, прижался к стенке. Проходя мимо него, Владимир так быстро сгреб его в охапку, что тот испуганно замер. Но Владимир только шепнул ему в ухо:
-Как тебе новый дом? Мне – нравится.
Погремел ключами, закрыв вначале не на тот замок, и ушел. Барбосик постоял у двери, громко вздохнул и пошел к хозяйке.
Вера двигалась спокойно  и уверенно. Покрошила желтые и голубые цветки в большое блюдо с водой. Приготовила салат. Погладила постельное белье.
Барбосик проводил ее на кухню, встал под столом, и на нос ему опустилась длинная синяя скатерть. Вера смеялась над ним и обещала отучить прятаться под всем, что попадается на глаза. Барбосик верил.
Отчаянный звонок в дверь принес в дом шумную девчонку, которой Вера обрадовалась. Барбосик остался сидеть под столом. Он слышал, как та открыла дверь в еще не обследованную им комнату и поставила там на пол какой-то шуршащий пакет.
Потом она громко делилась новостями прямо из этой  комнаты, встретилась с Верой уже в коридоре и сунула ей в руки еще один пакет, весело объявив:
-Дедушка передал!
Вера его взяла и молча улыбалась. Уже с кухни она прокричала, что не отпустит Олесю просто так, напевая что-то невнятное, зажгла огонь на двух конфорках.
Потом сказала, что Владимир сегодня остается у нее насовсем. Олеся обняла ее со спины и что-то тихо нашептала. Вера ушла убираться дальше.
Олеся села за стол и придвинула к себе тарелку. Барбосик понюхал ее ногу в тапке и тонкой колготке; нырнув под стол, Олеся извлекла его на свет.
-Ой,  Вера, какой замечательный!
…Вечер прошел суматошно. За столом говорили, ужинали, снова говорили и пили чай. Барбосик крутился под ногами и с непривычки всем мешался, но когда об него спотыкались, его только гладили и утешали. Наконец Олеся отнесла его на диван. Барбосика никогда не сажали туда специально, только пару раз сгоняли, и от радости он заколотил хвостом, но ему в рот сунули полсушки, и Олеся тут же принялась что-то рассказывать и только рассеянно гладила его, забыв руку у него на спине.
Под конец он уснул, а когда проснулся, Олеся в дверях прощалась с хозяевами, пообещав зайти завтра. Закрыв дверь, Вера зевнула и уткнулась  Владимиру в плечо. Тот обнял ее одной рукой, а другой выключил радио.
-Мне завтра вставать, - просительным тоном сказала она. А он ответил:
-Ты уже спишь. А мне нужно сейчас поработать.
По какой-то общей договоренности оба, не сказав ни слова, слаженно сделали все вместе: убрали со стола, приготовили ей постель и нашли большой серый плед. 
Барбосик прекратил за ними всюду ходить и снова залез на диван. После некоторых прений Владимир устроился за Вериным столом, а плед кинули на диван барбосику. Вера исчезла в комнате минут на двадцать, и стало тихо. В доме горела только настольная лампа, и Владимир раскинул на столе тетрадь и стал считать что-то и писать. Барбосик  улегся у него под ногами и задремал.
-Володь. Ну Володь.
-М? Ты же уже пошла спать? – Владимир оторвался от работы и наугад посмотрел в сторону Веры, не видя ее за лампой.
-Последний вопрос на сегодня, потому что так не делается.
-Ну давай.
Откинувшись на стуле, он спустил руку вниз, найдя мягкие уши, чуть приподнявшиеся ему навстречу.
-Ему, - Вера пошевелилась, кутаясь в одеяло, - нужно имя. Хорошее.
-А, ну если дело в этом, - с облегчением сказал Владимир, - Щенок. Щеня.
-Ты правда сегодня несерьезный. Я хочу, чтобы ты придумал.
Владимир помолчал секунд пять.
-Цыган или Дезик.
-Еще того не легче. Какой из него Цыган, ну посмотри. Пушистый, белолобый, и уши висят. А Дезик… Он потом умер. Ты что, не помнишь?
-Он был героем.
Вера побарабанила пальцем по нижней губе, как всегда делала, когда чувствовала, что ее не видят.
-Дезик.

Часы оттикали полтретьего. Владимир отложил в сторону калькулятор и взял лежавшую рядом книгу. Спать он, по-видимому, не собирался, вместо этого зашел на минуту к Вере и устроился на балконе, свернувшись в кресле под пледом. Ночь была светлая, не очень звездная и прохладная.
Дезик положил морду на плед и скосил глаза вверх. Человек смотрел на звезды и не торопился читать, его лицо то светлело, то по нему пробегала тень, но оно определенно нравилось псу, и рядом с этим человеком, таким спокойным и высоким, он тоже чувствовал себя большим и сильным; Дезик вздохнул, зевнул и ткнулся носом в пол; счастье переполняло его, но как-то тихо, так что не хотелось шевелиться, чтобы не спугнуть его..
Проснулся он оттого, что плед уехал из-под его уха. За ночь он стал серебристым от влаги, но хозяин так и не шелохнулся все это время, Дезик знал точно. Теперь Верины руки теребили их обоих, и хотя двигаться было холодно, Дезик наконец понял, что выспался и больше спать не хочет напрочь, и сладко потянулся, выставив назад пушистую лапу. От Вериных рук на пледе остались темные пятна, и Дезик убежал от этой сырости в комнату, отряхиваться, а Вера бросила ему шоколадную конфету, и обертку пришлось рвать зубами, потому что он понял, что его просто хотят чем-то занять . Владимир кому-то звонил и страшно ругался, и обещал где-то навести порядок. Вера тоже собиралась на работу.
Готовящийся завтрак чудесно пах, так что сводило желудок.
Когда эти двое вернулись домой, не было еще полудня. Эти двое смеялись и как сумасшедшие кружились по  комнате. Дезик сердито тявкнул на них из-за кресла. Его заметили и стали мыть.

…Дезик послушно привыкал к новому имени, правда, еще не отзываясь на него, и спал на коленях у Веры. За окном в разводах проплывали сады, гаражи и дома, в электричке было не людно.
Дезик грыз поводок. На полпути до вокзала Владимир нацепил на него ошейник, хотя Дезик  и так гордо бежал рядом и даже облаял кого-то, показывая, что идет не один, а с лучшим другом. Правда, в метро Дезик обрадовался поводку, потому что все время нервничал, как бы не потеряться.

Дача встретила его блеском вымытой дождем листвы. Была Олеся. Были мальчишки. Артем оказался очень похож  на Владимира, особенно строгими глазами, только двигался еще стремительней, и Дезик его пока уважал издалека. А вот Алешка был похож на Олесю – всем: походкой, голосом, и даже руки у него были похожие на Олесины, такие же мягкие. Про голос и походку ему показалось, еще когда он с Верой и Владимиром пробирался по мокрой траве к дому.
При виде их Степан Валерьевич, вышедший навстречу, вытянулся и сделал под козырек.
-Вера. Чтоб тебя, капитанская дочка. Ты же сказала, что одна едешь.
Владимир напряженно всмотрелся в Вериного отца. Степан Валерьевич смотрел на Владимира и улыбался в усы.

Вначале все сидели на втором этаже, а потом хлынули во двор. 
Дезик скатился по лестнице вниз последним. Во дворе ставили самовар, Степан Валерьевич командовал мальчишками. Дезик подумал и уволок у него тапок. Он не знал, что значит «быть героем», но подумал, что обязательно должен быть веселым и не кусаться. И еще утащил под куст орешника свой тяжелый тряпочный поводок.
Деревья и кусты вокруг снова зашумели, и небо потемнело; Степан Валерьевич, Владимир и Вера перебрались на веранду, пока Артем и Алешка пропадали с только что забежавшими соседскими  мальчишками.
Пес прекратил грызню с тапком, заметив, что на него больше не смотрят.
-Пошли, Дезик, - Олеся взяла его на руки и понесла на веранду. Все медленно становилось на круги своя.

*Цыган и Дезик - http://www.vilavi.ru/prot/110409/110409.shtml

2.— Мааам! Мммм… — ноет Серёжка.
— Что такое, малыш? — мама Вера склоняется над коляской.
— Мммм… — продолжает Серёжка.
— Что случилось? У тебя что-то болит? — терпеливо спрашивает сына молодая женщина.
— Неееть… — мотает головой малыш.
— Ты устал? Пойдём домой?
— Неееть! — Серёжка откидывается на спинку коляски, показывая, что сейчас заревёт.
— Яблоко будешь? — лезет в сумку Вера.
— Неть. — мотает головой.
— А пить? — оставшись в полусогнутом положении и запустив руку в сумку, предлагает мама.
— Неть. — ещё раз мотает.
— Может, ножками пойдёшь? — сын достаётся из коляски и ставится на тротуар.
— Ааааа! — пронзительно взвизгивает бутуз, начинает яростно топать ножками и хвататься за коляску.
— Господи ты боже мой! — мама в недоумении, начинает раздражаться, — Ну, садись обратно.
— Неть! — опять решительно протестует Серёжка и в запале ударяет пухлой ручкой по протянутой к нему Вериной ладони.
— Да что ж ты хочешь-то, в конце концов?! — не выдерживает совсем выведенная из себя женщина. — Скажи!
Малыш в ответ только надувает губы и щёки, всем своим видом изображая недовольство. Вера некоторое время устало смотрит на сына, а потом предлагает:
— Пойдём гулять. Ты идёшь?
В ответ Серёжка отворачивается и бежит в другую сторону — туда, где бешено снуют машины — к дороге. Охнув, не на шутку испугавшаяся женщина срывается с места и успевает схватить не в меру распоясавшегося мальчишку уже на краю проезжей части.
— Аааа! Иииии! Ууууу! — верещит он, выгибаясь в руках матери и изо всех сил колотя ручками и ножками воздух. Прохожие оглядываются на шумную парочку. Кто-то усмехается, кто-то качает головой и цокает языком.
Вера, оставив уговоры, усаживает сына в коляску и разворачивает её в сторону дома. Серёжка же беспрестанно оглашает улицу полным обиды голосом:
— Неееть! Неееть! Уууу! Аааа! — и пытается выбраться из коляски. Мать, вся раскрасневшаяся, с выбившимся из-под пальто платком и растрёпанными волосами, усаживает его обратно и спешит увезти от греха подальше. А мальчишка от этого заходится в крике ещё сильнее и недовольнее, заливаясь горючими слезами. Хотя куда уж больше. Просто кошмар, стыд и позор! Ну, она ему устроит дома! Ну, она с ним поговорииит! Ещё и отцу нажалуется — пусть воспитывает. Совсем парень от рук отбился!
И вдруг Вера, прервав грозные мысли, замечает, что сын притих. Уснул что ли, утомившись кричать? Как-то уж больно резко, только всхлипывания слышны… Она останавливает коляску и заглядывает в заворожённое лицо Серёжки. Проследив взглядом по направлению, в котором уставился на что-то ещё минуту назад оравший благим матом малыш, женщина замечает на другой стороне улицы продавца воздушных шаров, обладающего целым ворохом богатств, которые заставляют гореть лихорадочным блеском глаза детей, да и взрослых обычно приводят в тихий восторг и вызывают радостную улыбку.
Ещё полчаса назад его здесь не было. О, как же рада мама Вера! Она мчит коляску в сторону разноцветного, шевелящегося на привязи у её спасителя скопища.
— Какой тебе? — спрашивает она у Серёжки.
Сын молча тыкает пальцем в синюю, соблазнительно бликующую на солнце надувную машинку, призывно вырулившую из толпы дельфинов, сердечек, Микки Маусов и других своих собратьев.
Вера, боясь спугнуть удачу, быстро расплачивается с улыбающимся продавцом, и тот торжественно вручает Серёжке петельку ленточки, на которой болтается гордая машинка.
В тишине и спокойствии мать и сын возвращаются домой: Вера — скинув себя груз размолвки, облегчённо вздохнув и отменив наказание, а Серёжка — напрочь забыв о происшедшем, занятый лишь мыслями о том чуде, что летит над его головой, преданно следуя за маленьким хозяином.