Глава-1. Трудный день.
Эпиграф: А Богом быть, и правда, не легко...
1.1.1.Сашка.
Каждый хоть раз кого-нибудь бросил. Каждого хоть раз бросили. Все всех бросают.
- Саша!..
Нет ответа.
- Саш, ты вообще слушаешь?!
Тишина тугой струной. Ну не хотел он слушать, ох, не хотел. Да и говорить тоже, но все-таки:
- Я тебя слушаю.
Как по телефону… но такие вещи телефоном не удовлетворяются. Шевельнулось и царапнуло, в такт незаметному вздоху и неозвученой мысли.
Чтобы слово стало правдой, его обязательно должен был кто-то слышать. А ей очень было нужно, чтобы ее слова, все ее слова, стали правдой.
И она продолжала, успокоившись. Продолжала с настойчивостью дантиста на все лады повторять одно: «нам надо расстаться». А Сашка - слушал. И молчал. Он не понимал, почему им "надо" расстаться, и зачем говорить столько слов, вместо трех, тоже не понимал. Неужели она думает, что будет недостаточно ясно? Увы, тут все предельно просто и однозначно. Ничего такого.
Но она очень много еще говорила. Сашка сам всегда предпочитавший молчать следил за ней с нарастающим чувством болезненной нереальности – разве это возможно – такое количество слов с одного человека? Но она все не останавливалась, говорила и говорила, заговаривалась, притом очень ловко и методично вворачивая что-то про Любовь.
О! Дайте одиночества, если нет анальгина! Куда там… И Сашка терпел. Он прекрасно понимал, что перед ним разыгрывали спектакль. И текст необходимо было прогнать до конца. Единственный зритель с удовольствием пропустил бы выступление, да выбора не было. Итак, он сидел в партере, деля внимание между развороченными внутренностями и сценой. А то что она выбрала темой монолога любовь (излюбленную и вечную тему всех актрис и актеров) – это Сашке было понятно, а ей простительно. Наверное, мы все мним себя гроссмейстерами чувств. Играла, правда, артистка так себе. От этого Сашке делалось еще муторнее. Все равно как пытаться изображать какой-нибудь акцент, опираясь исключительно на анекдоты. Чем дольше она говорила, с тем большей ясностью и растущим ужасом Сашка понимал, что она совершенно не представляет себе то, о чем говорит с таким пылом и самозабвением. Или, просто путает это с чем-то другим. Может с чувством собственности. С привычкой. С обязанностью. С чем угодно. Люди часто принимают за любовь что-то ей даже не сродное… А ведь Сашка умел любить. Для него это было естественно, как дыхание. Однако, он, хотя и не подозревал об этом, человеком не был… И был сбит с толку и с ног, потому что и представить себе не мог, что она-то, оказывается, не умеет любить вообще.
Спектакль был окончен через час с небольшим. Зрителю милостиво разрешили убраться вместе с его измотанным нутром, горьким языком и синими глазами.
Но разве она была виновата в том, что над Сашкиной головой всегда шел дождь? Разве в этом мог быть виноват хоть кто-то?
Сашка шел под проливным серым дождем по празднично-золотым квадратам солнца. Наступал мокрыми кроссовками на уши солнечным зайчикам. Они удивлялись и притихали, глядя ему в след. Только они и видели дождь над Сашкиной головой. Солнце ревниво било его по глазам, но оно не могло заставить его щуриться. Его обступал дождь, плотный и шепчущий. Шепчущий бесконечно…Он смотрел на лица прохожих, проступавших мутно сквозь водяную пелену. Лица носили темные стекла и морщились старательно от ярких и яростных лучей солнца. На Сашку косились неприязненно. Дождь не видели, не понимали. И не хотели ничего видеть и понимать… «Наркоман», сцедил толстый встречный дядька, пихнувший Сашку локтем. Сашка не ответил и не обиделся. Он был дождем, а дожди на людей не обижаются. Они только идут и плачут, плачут и идут, глядя в никуда, никуда не глядя…
Но девушку…Девушку не заметить было не возможно. Над ней тоже шел дождь, а в руках у нее был огромный зонт. Черно-фиолетовый такой зонтище.
Все люди словно обтекали ее, расступались, как струи дождя, натыкавшиеся на купол зонта.
Сашка замедлил ход. А потом и вовсе встал как вкопанный посреди тротуара.
Девушка отсчитала последние, звонкие шаги-щелчки. Остановилась, вплотную подойдя к Сашке. Запрокинув голову, посмотрела ему в глаза. Не улыбнулась. Протянула зонт. Сашка оторопело взялся за гладкую деревянную ручку. Девушка взяла его под руку.
Дальше они пошли вместе. Под дождем. Под зонтом. Под зонтищем.
1.1.2.Анюта.
Она проснулась как всегда ровно за полминуты до того, как сработал будильник. Будильник она не терпела, очевидно, подсознательная мысль о том, что ее ждет отвратительный звук с самого утра, и заставляла Анюту просыпаться. Поэтому она уже много лет, с самого детства исправно заводила эту адскую машинку, хотя непосредственно от трезвона, не просыпалась уже давно.
Итак, она проснулась и в который раз убедилась, что опять во вторнике. Сначала она не понимала, что с ней происходит, но как-то раз, ей в руки попала старая книжка, и спустя некоторое время ей стало ясно, что она, как и несчастный полковник не может вырваться из плена одного и того же дня. Для полковника это был понедельник, а, поскольку Анюта, если верить маме, родилась во вторник – для нее это был вторник.
Анюта сварила кофе и отправилась пить его у окна. За окном шел дождь. Ее вторник был на редкость дождливым. Если бы кто-то вздумал пожалеть Анюту, он остался бы не понят. Анюта бы с легким недоумением пожала плечами, и осторожно, как не вполне здорового человека обошла бы этого кого-то ( а он бы разумеется тут же мгновенно и смертельно оскорбился ). Но, к счастью, никто не знал, что Анюта застряла во вторнике. Сама она себя не жалела. Вообще никогда. На все беды и неурядицы она реагировала довольно равнодушно – мол, ну что ж делать, всякое случается. За это ее многие любили. Очень приятно общаться с человеком, который ни разу не попытался нагрузить тебя своими проблемами или плохим настроением, да к тому же еще отличается олимпийским спокойствием и метким, легким, как дротик в руке мастера дартса, чувством юмора.
Может, Анюте и хотелось бы кому-нибудь пожаловаться на что-то, но только еще с детства она твердо уяснила – некому жаловаться. Некого любить или не любить. Некому ничего объяснять и никому ничего не объяснить. Дело не в том, что вокруг действительно никого не было. Были, конечно, но в воображении Анюты, все люди находились каждый в собственной комнатке, мягонькой, тепленькой, без окон и с полной звукоизоляцией. Дверь там правда была. Одна. И открывалась только снаружи. И Анютка давно знала, кто именно войдет в эту дверь, когда она откроется. Но не боялась.
Так она и жила в этой своей теории, возведенной в аксиому. Что интересно, с течением времени, она не только не разубеждалась в своих взглядах, но находила им все больше подтверждений. Все книги, которые ей довелось прочитать, были об одном. Все песни, которые она слушала, звучали в унисон с книгами, а уж то, что творили люди…
Но сегодня она собиралась на свидание. Да-да. На настоящее свидание. С тем единственным, с кем она только и могла встретится в своем глухом коробке. С тем единственным, с кем она не могла не встретится. Ждать ей надоело.
Она допила кофе, вымыла чашку. Оделась, как ей подсказала интуиция, максимально подходяще для такого случая, привела в порядок короткие волосы, взяла с потолка свой зонт ( на улице просто ливень) и вышла из комнаты.
1.1.3.Локки
Этот город мог бы быть картинкой, но он не был даже фотографией, хотя особенно сегодня был достоин и того и другого. Погода стояла абсолютно невероятная. Небо ясное, синее, облачка были похожи на очень тонкие мятые салфетки. Мозаика тени в липах, и кленах, обрывки звуков в ветре. Запахи городского лета: пыли, зелени, асфальта. Шум шин новых блестящих машин. Гул людей гуляющих, шагающих, спешащих, бегущих, ждущих. Город до невозможности был похож на игрушку. Все было ярким и добрым. Машины гудели, люди улыбались, светофоры загорались зеленым, стоило ей приблизится к очередному перекрестку. Солнца было так много, что свет стал густым, как золотое масло. Приходилось с некоторым усилием проходить сквозь его упругую пелену.
В нужное время в нужном месте из клубов солнечного дыма выплыла белозубая улыбка Локки. Локки был улыбкой. Все его существо заключалось в этом состоянии губ и глаз. Остальное казалось всего лишь приложением. Дополнением к улыбке. И сейчас вся эта улыбка посвящалась ей, потому, что Локки был ее другом. Очень приятно, когда тебе улыбаются, вы не находите?
На самом деле, Локки звали Ромой, но об этом мало кто уже помнил. И меньше всех он сам. Кстати, откуда взялось это, банальное в общем-то прозвище, история умалчивает, но приклеилось оно к Ромашке насмерть – это факт.
С Локки они уже очень давно были знакомы, еще со школы. Разные люди в разное время бывали твердо убеждены, что они – парочка, но ничего подобного – из года в год она и Локки убедительно доказывали окружающим, что дружба между парнем и девушкой возможна. Даже если парень такой красавчик, как Локки, да и девушка не самая страшная мымра на земном шаре.
Сейчас они топали по их любимой улице, радуясь настоящему сухому асфальту под ногами (период затяжных дождей кончился только недавно), и щурясь от того рода удовольствия, которое можно словить, только ошиваясь по солнечному городу в выходной день в хорошей компании…
…Пока Локки расколупывал свое мороженное, ухитряясь одновременно с этим удерживать от падения сразу четыре бутылки пива, рядом проехала машина, удачно и полностью переместив ближайшую лужу, аккуратно на чистые, светлые Ромкины брюки. От огорчения Локки уронил одну бутылку. Она не разбилась. Этот факт, почему-то опечалил его еще больше.
- Даже на удачу не раскокалась, - со вздохом объяснил он и, препоручив ей пиво и мороженное, принялся усердно очищать свои штаны.
- Локки, твое мороженное капает, - известила она, спустя пару минут.
- Я счастлив, - отозвался Локки и критически оглядел брюки, которые приобрели равномерный серый тон, от размазанной им грязи. Он отобрал у нее пиво и мороженное, которое она предупредительно распечатала.
Они продолжили свой неторопливый моцион. Через пару десятков шагов, когда Локки не успел проглотить еще и половины, мороженное оторвалось от палочки и плюхнулось им под ноги. Локки несколько секунд смотрел на молочно-белую лужицу, в которую, как корабль в пучину моря погружался быстротающий шарик. На лице Локки за эти секунды промелькнула целая гамма всевозможных эмоций. В конце-концов, он приподнял брови, и, как бы смиряясь с неизбежным, бросил и палочку в центр белой лужи.
- Что-то не везет сегодня, - сказал он, скорчив гримасу.
- Главное, чтобы на экзаменах повезло, - философски заметила она.
- Это–то да! Это точно. – он заулыбался.
Но в этот день Локки точно не везло…
День приближался к вечеру. Они двигались по направлению к ее дому - Локки провожал.
- Еще по мороженному?, - предложил он, когда они поравнялись с одной из подворотен
- Ну давай, по последнему,- со вздохом похлопала по животу она.
- Ейн момент! – жизнерадостно пообещал он и исчез в подворотне, где скрывался один- из их любимых магазинчиков.
Она страшно не любила лазить по подворотням, подвалам и метро, так что осталась на солнышке лениво поглядывать на прохожих и проезжих.
Локки заскочил в магазин, сверкнул улыбкой на продавщицу, та вдруг заулыбалась в ответ ( представьте, что должно произойти, что бы наши, отечественные ларечно-магазинные продавщицы начали улыбаться клиентам!).
- Два сахарных рожка, пожалуйста, - монетки брякнулись о тарелочку.
- Пожалуйста, - не переставая улыбаться , подала мороженное продавщица.
Локки выбрался из подвального помещения магазинчика и направился по тихому темному дворику к арке, за которой, как за волшебной дверью в сад разливалось солнце, кипели разные шумы, ходили машины и люди, и ждала его она.
Дорогу ему преградил какой-то бритоголовый парень, еще несколько подошли с разных сторон. Локки невольно притормозил.
- Слышь, хач, ты, бля, какого хуя по нашему району, ходишь? – поинтересовался один из бритых.
И что на это можно было ответить? Локки не испугался. Он в такие ситуации раньше не попадал. Его даже в детском садике никто не обижал. Все что сделал Локки – это растерянно улыбнулся бритому.
- Гля, - с изумился другой – оно исчо и ржет, сучка…Я че, бля, смешной охуенно?
Первый удар пришелся прямо в лицо Локки… Избивали его умело и с удовольствием…
Что-то Локки долго не возвращается. У нее пропал уже всякий интерес к проходящим и проезжающим. Она пару раз переступила с ноги на ногу и нехотя вошла под арку, во дворик…
- Знаешь, могло бы быть и хуже, - с трудом растянул разбитые губы в гримасу улыбки Локки, - спасибо продавщице – она их спугнула. Милицией застращала.
Она ничего не говорила, на лбу у нее залегла глубокая морщина. Локки произносил слова с усилием, а выглядел просто кошмарно.
- Ты же дзюдоист…или как там… - глухо говорила она, - как же ты им позволил?..
- Тхэквандо.
- Какая разница…
- Ты думаешь, что я трус? – вдруг догадался он и пораженно посмотрел ей в глаза. – Да?
Промолчала, но отвела взгляд.
Молчал и Локки.
Он все еще сидел на земле, а продавщица скрывалась в недрах магазина – за перекисью пошла.
- Вот же твари! – орала она вернувшись, - малолетки гребанные. Птушники безмозглые – заняться им нечем!
- Да понимаете, - втолковывал ей Локки с потешно-пасторским каким-то энтузиазмом, - вы на них не злитесь, - им по-другому никак…Да и вообще, они же скин-хеды – у них повод был – у меня вид-то, ну… не совсем русский…- подумал и добавил отважно ни к селу ни к городу, - я тоже в ПТУ учусь.
- Да шо ж ты их еще и защищать будешь? – всплеснула пухлыми ладошками продавщица. – Сволочей этих! Да шоб йм... – она долго разорялась на тему «шо б им» конкретно стало, не забывая обмазывать Локки перекисью со всех сторон.
Локки осторожно ( от боли ) смеялся, шутливо махал рукой на продавщицу.
Ленка почесала зудевшую щеку и только тогда заметила, что плачет.
1.1.4.Митькина крыша.
Был ранний вечер. Митя стоял на краю крыши одиннадцатиэтажки и смотрел в дымку города. Задумчиво смотрел. Ему было хорошо. Ветер тихонько перебирал складки его пиджака. Ерошил перья. Теплый такой ветерок. Мыслей особо определенных в голове сегодня не водилось. Вечер был прекрасен в своей необязательности. Митька вздохнул и от удовольствия зажмурился…Через пару минут глаза пришлось открыть. Острое ощущение чужого взгляда промеж лопаток не спутаешь ни с чем. Он осторожно, нехотя повернул голову. Ну точно. Неподалеку, со старательной небрежностью опершись о бортик, на котором он стоял, примостилась совершенно незнакомая, но весьма обаятельная девушка. Пожалуй, даже молодая женщина лет 25-ти. Митя неприязненно молчал.
- Привет, - легко заговорила гостья. Гостья, потому, что крышу эту Митька не без основания считал своей, - удивительный вечер сегодня!
- И что же в нем такого удивительного, - помедлив, прохладно поинтересовался Митя.
- Ну, - охотно начала объяснять девушка, - не каждый день можно встретить на крыше заброшенного дома человека, одетого как для банкета или похода в театр.
- Для таких мероприятий одевают обычно белую рубашку, - возразил Митя,- а я в черной, и похож скорее на ” Менеджера среднего звена”, который вышел из офиса покурить.
- А ты куришь? – живо поинтересовалась она.
- Нет, - почему-то нехотя признался Митя,- и, кстати, может я вообще и не менеджер среднего звена.
- А чем ты занимаешься? – Вот неугомонная!
- А почему я должен чем-то заниматься? – чуть нервно огрызнулся он.
- Как же – учиться, работать…М-м…все люди занимаются чем-то, - она старалась поддерживать легкий открытый тон беседы, но и сама чувствовала, что не очень-то у нее выходит.
- Все люди, - усмехнулся Митя, - а я может не все люди. А может я и не человек вообще! – неожиданно закончил он и мрачно уставился в даль.
- А кто же ты? - удивилась она.
- Может я - демон, - театральным голосом сообщил он.
- Ну да, а я ведьма, - рассмеялась она.
- Все может быть, - пробурчал Митя, - по крайней мере, они тоже все рыжие…
Слово за слово, очень скоро Митя с удивлением обнаружил, что гостье, кстати, звали ее Вика, удалось вытянуть всю историю его многотрудной жизни и даже больше. Самой при этом о себе почти ничего не открыв.
- Может, ты все-таки спустишься, - равнодушно предложила она, наконец, - мало радости общаться с твоей спиной. Да и голову приходится высоко задирать.
- Спасибо, мне и тут не плохо, - мигом похолодевшим голосом отозвался Митя, - забирайся лучше ты ко мне. Места много. – Он великодушно подвинулся.
Вика неопределенно хмыкнула и выдала:
- Надеюсь, ты прыгать не собираешься?
Причем по ее тону ясно угадывалось – уж в этом факте она сомневается куда меньше, чем в шарообразности Земли.
Митя поперхнулся воздухом. Он растерялся. Его смутила постановка вопроса. Он никогда и не думал ни о чем подобном. Он беспокойно повел лопатками. Крылья затрепетали. Митя осторожно заговорил:
- Э…Послушай, вот если человек заходит в море, это же не значит, что он непременно идет топиться, - Вика внимательно молчала. Митя продолжил:
- А если ты боишься высоты, это не значит, что я собираюсь свалиться с крыши.
Теперь надолго замолчала Вика. Митя уже догадывался, что она, скорее всего психолог, подосланный из больничного комплекса, окна которого выходили как раз на Митькину крышу. Воспылали желанием предотвратить гипотетический суицид. Митя хмыкнул. Молчание затянулось, стало откровенно неловким, и Вика засобиралась домой.
- Ну ладно, я пожалуй пойду, - сказала она, - а ты?
- Я, пожалуй, тоже, - твердо ответил Митя, пожал плечами, расправил крылья и слетел с крыши.
1.1.5.Артем
Артем сидел на полу, опершись спиной о диван, курил и думал, что определенно в любой записке, как таковой, есть нечто таинственное. И уж тем более в записке найденной в запертой полке, запертого стола, стоящего в запертой комнате, однокомнатной квартиры, принадлежащей одному человеку. Артему собственно.
Он выпустил дым, покрепче стиснул сигарету зубами и, щурясь, еще раз перечитал записку. Написано, точнее накарябано, в ней было все то же, а именно:
«Артему. Сигнал. 55566\8865\4848…==+ Не по Ленина. Ость.Укре..НННН
Ойку.ХЩ.999990000867555=++++((0099»
Артем перекатил сигарету в другой уголок губ и поднял брови. Бред, он бред и есть. Еще и почерк детский какой-то. Одно ясно – адресована записка ему. Но как эта чертова бумажка могла попасть сюда?!! Он поднял глаза к потолку и выпустил дым. Коротко звякнул телефон, заглох и, подумав секунды две, испустил самую отвратную трель из возможных. Артем, не поморщившись и не отрывая глаз от бумажки, снял трубку и лениво протянул: "Алле..."
Десяти минут не прошло, а он уже гнал по улице, выжимая последнее из своей древней, как ковчег, Волги. Мама снова попала в больницу. Артем тихо, матерясь на себя в который раз, за то что переехал в отдельную квартиру, все поддавал газу. Вспоминал, как мама энергично убеждала его переехать, кричала, что она прекрасно отдохнет одна, а ему до работы близко будет, и не нужно каждый день ездить, а то у нее сердце не на месте – как он гоняет, да еще и передачи эти про автокатастрофы…Конечно он понимал, что мама делает это для него, а сама-то совсем не хочет чтобы ее Артемка от нее уезжал, хоть и на другой конец города. Он эти ее фокусы научился просекать еще с пятого класса. Просекать-то научился, а вот противостоять соблазну – черта с два. После пары часов жаркого спора он «сдался», «уговорился». Закрыл глаза в очередной раз на мамины наивные психологические трюки. В четверть века, знаете, хочется уже пожить отдельно от родителей…А тут еще предложили квартиру по-дешевке…Артем чертыхнулся, обозвал себя бараном и ублюдочным эгоистом. И все гнал, гнал. Он ловко перестроился в другой ряд - срезать через Ленинскую...На лобовое стекло ветер бросил и прижал бумажку. Артем резко затормозил... Ехавший сзади чудом не врезался в темин и так уже мятый бампер, улицу разорвало матерящимися автомобильными гудками...Ему было все равно. Тему прошиб пот. "Я ж тебе, говорила, идиот: Только не по Ленинской" категорично заявляла намертво прилипшая к лобовому записка. Та самая. Которую он дома оставил. Артем не сошел с ума. Он глубоко и медленно сделал пару вдохов-выдохов, и стиснув зубы поехал давать крюка по Октябристов. И уже ни о чем не думал вообще. В такой ситуации это было по меньшей мере опасно. Наконец показалась больница. подъезжая, он мельком отметил на соседней улице толпу народа и пару скорых..."Авария что ли," подумал Тема и сделал еще пару дыхательных упражнений, продолжая яростно подавлять все мыслительные процессы и проезжая мимо загроможденной людьми и машинами Ленинской улицы.
Домой он вернулся через четыре часа. Про записки, аварии и прочую хрень он и помнить забыл. Не разуваясь, прошел в комнату и сел мимо кресла. Думать и дышать было лень. Закурил. Телефонный звонок подкинул его, как разряд тока. Звонили, Конечно из больницы "Д-Да. Он... то есть я...то есть, моя...Записываю..." Он лихорадочно зачирикал карандашом по подвернувшемуся клочку бумаги..."Спасибо вам большое, я все записал...да...до свидания.." Он повесил трубку. Сердце колотилось. Взгляд случайно упал на стол - он записал новый телефон реанимации на ТОЙ САМОЙ записульке. Ну и пусть, тупо пробубнил мозг, а рука рефлекторно потянулась, что бы взять бумажку. Бумажка в руки не далась. С высокомерной грацией Королевы Английской записка ОТПЛЫЛА ПО ВОЗДУХУ в сторону от Артема. Да так она непринужденно и по светски это проделала, что Тема не удивился, а разозлился этому фортелю. "А ну!"- грозно сказал он и сделал шаг к бумажке, лежащей на воздухе, аки на суше. Записка отлетела еще на метр. В голове у Темы, похоже что-то все ж таки нарушилось, так как он вдруг представил вместо рук у себя изрядной мощности вентиляторы, дуновения которых объясняли возмутительное поведение зарвавшегося клочка бумаги. Но руки были на месте и выглядели вполне рукоподобно - мерзкую записку больше не оправдывало ничто, и Артем настойчиво потянулся к той снова. План был прост: "Загоню стерву в угол - оттуда не уйдет". Вот и угол. Торжествующий Артем сделал последний шаг к бумажке. Бумажка презрительно шурша в свою очередь ВПЛЫЛА В СТЕНУ. Опешивший Артем очень звонко сказал вслух: "Но Это же не честно". И от обиды непереносимой поперся в стену сам.
Народ на крыше Артему удивился меньше, чем Артем крыше и народу. Он с минуту пребывал в ступоре, таращась на присутствующих. Наконец, парнишка, стоявший в центре, и внимательно изучавший гнусную бумажку прямо перед ним прикорнувшую, перевел взгляд на несчастного Артема и ласково произнес:
- Дебил. Радуйся, что ты во временных координатах телефончиков не на черкал, а то болтался бы где-нибудь между сегодняшним послезавтра и завтрашним позавчера...А так - она тебя еще простит...- и уже почти про себя забурчал, - Как можно так обращаться с план-схемой? Во народец...
Артем не сошел с ума, но вдруг понял, что давно уже не стоит на ногах.
1.1.6.Вечер. Олимп.
Его слушали внимательно, не перебивая. Того Джек и ждал. До этого дня они были незнакомы меж собой. Джек утверждал, что знали они друг-друга гораздо, гораздо раньше. Они сидели на Митькиной крыше. Она тоже была среди них. Она тоже слушала Джека, но не могла при этом не смотреть на окружавших ее людей. Джек, впрочем, людьми их не считал.
Вечер. День сегодня у всех был трудным. Как Джек умудрился их всех найти и собрать? Никак. Они сами пришли сюда. По одному, по двое. Просто потянулись из разных концов города к этому зданию. Задирали головы, видели на крыше силуэт Митьки (тогда еще не зная, что это именно он). Поднимались. Здоровались смущенно, порывисто или просто. Извинялись. Просили разрешения войти. Митя по началу морщил переносицу, а когда одновременно пришли она с Локки и Джеком, он уже устал сердиться. Только вскинул бровь и хмыкнул: ” Ну – Ну, мол”.
…Сейчас она украдкой посмотрела на Митю. Он стоял на краю крыши, на высоком бортике и смотрел в сторону. Делал вид, что он тут ни при чем и все ему страшно мешают. Рядом сидел Локки, рассеяно болтая ногами и теребя кончик Митькиного крыла. Сердце у нее екало. Неуютно ей, когда кто – то находится в непосредственной близости от всякого рода обрывов. Переживала не из-за Мити. У Митьки крылья, а у Локки их нет. Локки впрочем, было похоже все равно, и мало-помалу она тоже успокоилась.
Она не знала точно, то ли Митя разозлился, когда понял, что они видят его крылья, то ли был так рад, что злился за это на себя. Красивые черные крылья – не захочешь, залюбуешься. Она любовалась. Митя бросил настороженный взгляд в ее сторону.…Они впрочем, видели еще многое. Например, дождь над Сашкой и Анюткой. Те сидели вдвоем под огромным сиреневым зонтом, а устроившийся неподалеку Артем, который появился наиболее экстравагантно – вышел на крышу прямо из воздуха, брезгливо, как кот отряхался от долетавших до него капель.
А Джек все говорил…Ни один Бог не уцелел в нашем мире. Никто ни во что и ни в кого не верит. Но место Бога не может оставаться пустым. Свято место…Таков закон и некому его менять…И теперь…Ведь что-то в этом мире еще способно быть Богом.
- …Пока нам семнадцать мы – бессмертны. Пока мы бессмертны, Мы – Боги, - говорил Джек.
- А мне вот 25, я что, уже умер? – ворчливо перебил Артем.
Все засмеялись. Пока еще как–то нерешительно. Джек покраснел. Ему было ровно 17.
- Это все равно, в каком году ты родился, - начал он, - Я уверен, что на самом деле тебе все еще 17.
Артем скептически усмехнулся, но лоб тер растерянно. Не далее как вчера то же самое ему высказал один человек. Одна, то есть. Ты, мол, совсем не меняешься, все тот же, ЧТО И НА первом курсе.
- Ты все равно Бог, я точно знаю, - успокоил его Джек.
- Да ладно! – ехидно изумился тот, - то-то я думаю, и чего это у меня вечно все не как у людей, а я, оказывается Бог.
На этот раз все нескромно заржали в голос. Джек в очередной раз покраснел.
- А я вообще демон, а никакой не Бог, - ревниво вмешался в разговор Митя, не утерпев, и для пущей убедительности несколько раз взмахнул крыльями.
- Эй!!! – завопил Локки. Его чуть не сдуло с крыши.
Она жутко перепугалась. Но он улыбнулся подживающим ртом и махнул забинтованной лапой – ничего, мол. Джек снова скис и замолчал. Таких капризных Богов он не ждал.
- А кто тебе сказал, что ты Демон? – неожиданно подал голос до сих пор молчавший Сашка.
- Никто не сказал, я и сам знаю, - снисходительно пояснил Митя
- А вдруг, демоны – это тоже боги. Ну, вид такой, - предположил Локки.
Она захихикала. Митя недобро на нее зыркнул.
- Знаешь, а почему демон не может быть еще и Богом, - Саша мягко улыбнулся, - Одновременно.
Она слушала, слушала, и тут до нее дошло, Сам факт того, что они – Боги ни у кого сомнений не вызывает. Ни сомнений, ни даже удивления. И споры-то шли чисто о технических деталях вопроса.
Когда она очнулась от раздумий, Демона уже уговорили стать еще и Богом.
- Так что, если мы Боги, то Можем все? – задал Тема подгрызавший его вопрос.
- Ничего мы не можем, ну или почти ничего, - важно сказал Джек, - мы еще, это… Не укомплектованы. Есть еще двое наших.
- А почему они не пришли? – удивился Артем. – мы же все пришли как-то.
- Может, их сегодня просто нет в городе, - объяснил Джек - и они не успели на зов. А потом вот, когда встретим их – станем полноправными Богами, с корочкой, билетом и санкцией на сотворение миров и законов… А так…Мы больше не можем, по сравнению с людьми.
Артем ничего не понял и молчал. Тогда заговорил Локки.
- Понимаешь, ты ведь не станешь убивать каждого, кто тебя обидит. Хотя и можешь.
- Почему? – искренне удивился Артем.
- Потому, что ты – Бог, - Внушительно произнес Саша.
- Все-таки Боги могут многое, - раздался тихий голос Анютки. – Они могут позволить себе любить, не сомневаясь…Могут позволить себе не обижаться на людей и обстоятельства…
- А люди, разве этого же не могут, - разочарованно спросил Артем.
- Уже нет, - коротко ответила Анюта, глядя в сторону.
- Боги могут не щуриться от солнца, - улыбнулся ей Сашка, продолжая игру.
- Могут летать, - вставил Митя.
“Могут подставить вторую щеку…”, - подумал Локки, задумчиво теребя болячку, но его услышали все.
- Могут встретиться и узнать друг-друга, - добавил Сашка.
- Могут поверить, во что захотят, - мечтательно сказал Джек…
- Боги могут заставить звезды падать, - сказал вдруг Артем и вскочил на ноги. Он заглянул в давно уже ночное небо и защелкал пальцами.
…Семеро на крыше стояли и смотрели на бесконечный звездный дождь, обрушившийся на город без предупреждения. На город, в котором гулял ветер.
