Вот, решил поздороваться и, помятуя одно из правил Бойцовского Клуба, выкладываю один из свежих своих текстов.
***
Осколок пришёл в себя после сильного удара о паркетный пол, и хотел было закричать, но вовремя понял, что кричать ему нечем. Он только и мог, что лежать, да пытаться вспомнить хоть что-то из прошлого. Попробуй нарисовать у себя в воображении песочные часы, представь, как песчинки сыплются сквозь небольшое отверстие, соединяющее два сосуда. Есть начало: момент, когда ты переворачиваешь часы, и первая песчинка падает вниз; и есть конец: верхний сосуд оказывается пустым. Так вот, песок в часах Осколка только-только начал сыпаться, и прошлого у него пока что не было. Было только начало ознаменованное громким звуком удара и самым настоящим салютом из подобных ему.
Наверное, если бы он мог думать как человек: словами и картинками, то он бы думал примерно следующее:
«Здесь… совсем не уютно, и как-то пусто. Я не знаю что я такое, но я знаю что я – это Я, а значит я - есть. И если я был тогда, когда я думал о том что я – это Я, значит… я буду и сейчас. Наверное, это и есть жизнь, ведь я понимаю своё «сейчас», своё «было» и своё «буду». Наверное, кроме меня больше ничего нет?.. Нет, я не уверен. Что-то же ещё должно быть кроме меня. Я не могу понять откуда я знаю это, но самого этого странного знания мне почему-то достаточно чтобы верить».
Так Осколок лежал на полу до тех самых пор, пока человек не вернулся в свой дом и, увидев тот бардак, что творился на полу в его комнате, раздосадовано плюнул и тут же ушёл снова. Но быстро вернулся, с веником и совком в руках. Он смёл веником весь мусор сначала в одну кучу, которую затем собрал в старый проржавевший совок с жёлтой рукоятью.
За то время, когда человек убирался, Осколок, возможно мог бы прожить целую жизнь и многое понять сам о себе, но он, к сожалению, не смог. Но зато, он наверняка понял бы, что может говорить с другими, такими же лишёнными души как и он. Потому что в его голове есть слова и если он точно знает, что он – не один, то значит, возможно, эти слова сможет понять кто-то ещё?
«Здесь есть кто-то ещё?..» – отправил он белый самолётик мыслей куда-то в бесконечность вокруг и стал ждать ответа.
А в то время человек задержался с совком в руке, на полпути к потрескивающей дровами печке-буржуйке, отвлечённый телефонным звонком. Вроде бы, глупая случайность, но эта случайность – он бы наверняка понял – продлила маленькую, придуманную жизнь Осколка. Счастливая случайность, правда?
«Здесь есть Мы!» – внезапно, ответом вернулся целый хор голосов, словно встрепенувшаяся из травы стая разномастных бабочек метнулась в разные стороны.
«Кто Вы?»
«Мы – это все Мы. Мы – это и ты тоже»
«Нет… всё совсем не так. Я – это я, и совсем не Вы. Как я могу быть собой и вами одновременно?»
«Значит… ты не помнишь, верно? Нам кажется, что просто не можешь вспомнить. Мы угадали? Правда? Правда-правда?» - если бы голоса этого хора звучали, то их звук был бы писком.
«Угадали… угадали! Я правда не помню, ни того кто я, ни того кто вы. А уж тем более не понимаю того почему вообще должен что-то вспоминать» - наверное, Осколок фыркнул бы.
«Ты обязательно должен вспомнить кто ты! Обязательно-обязательно должен! Иначе тебя нет. Иначе нас нет! Иначе… ничего нет! Ничего-ничего! Иначе-Иначе!» - галдели неизвестные разноцветные голоса.
Тем временем человек закончил говорить по телефону и звонко брякнул трубкой, положив её на гнездо. Шаркая тапочками, он приближался к кухне, нёс в согнутой руке совок полный мусора. По старчески кряхтел и шмыгал носом.
«Но как мне узнать, кто я?..» - продолжал беседу Осколок.
«Ты должен спросить! Спроси у того кто знает слова. Все-все слова… он знает!»
«Вы, извините, о ком?..» - осколок, наверное, свёл бы брови.
Ответом ему была тишина. Наверное, голоса совещались. Осколок снова впал в задумчивость, а усталый человек уже был на кухне. Он положил совок на табурет, стоящий рядом с печкой и, мешал покрытой копотью кочергой угли в топке.
«Полагаю, они подразумевают меня» - совсем новые слова, уверенные и чёткие – как ноты вырывающиеся из-под пальцев хорошего пианиста.
«Кто?!.. Ты?!.. Ты совсем не похож на…»
«Остановись. Твои инсинуации беспредельно глупы, ведь я отлично понимаю, что я не похож ни на кого. Более того, в отличии от тебя, я знаю кто есть я, какого моё прошлое и… представь себе, я знаю, что ждёт меня дальше».
«Ты похоже очень мудр…».
«А то!».
«И ты знаешь кто я?» - Осколок не знал надежды, но это была именно она. Говорила его словами.
«Конечно. Ты – Осколок и они…» - разноцветные писклявые голоса словно зашуршали, поняв, что он имеет ввиду их: «…тоже осколки. А – я Перо».
«Ну конечно же! Всё так просто… Теперь мне всё точно ясно».
«Уверен?» - Перо, на счастье, точно знало, что такое сарказм.
«Да… но всё равно что-то подсказывает мне, что я – это не просто осколок».
Сосредоточенное молчание не услышит даже человек – у него нет звука, но есть ощущение, которое невозможно описать. Его можно попробовать только представить. Попробуй… представь сосредоточенно молчащее Перо. Перо, которое может быть впервые мешкало. Подбирало слова.
«Ты прав. Сейчас – ты осколок, но раньше был совсем не им… мне кажется, я даже знаю кем ты был раньше. Точнее, частью чего. Да… ты был частью…».
«Какой частью? Чего частью?! Скажи же мне» - Осколок не знал трепета, но слова его трепетали.
«Прости… Мне кажется, что я забыл…» - слова ответа, словно выцветали на глазах.
Старик закончил с углями, кое-как встал, скорее по привычке схватившись за поясницу и, взяв совок, резким движением отправил его содержимое прямо в кишащую языками пламени буржуйку.
Мгновения полёта мусора по дуге летящего в огонь, только для нас с тобой – несколько мгновений. Для Осколка же, эти мгновения были чуть дольше, достаточно долгими, чтобы успеть различить слова:
«Я вспомнил! Я знал ту, чьей частью ты был раньше… я, ведь, знал твою Мать…»
«Мать?..» - Осколок бережно повторил последнее слово, точь-в-точь скопировав его.
«Да… она была Чернильницей. И знаешь… я всегда любил её. Хоть ты и не поймёшь, что значит...»
В тот момент – когда огонь уже касался их – Осколок, наверное, был бы счастлив. Но он, как ты понимаешь, никогда не был человеком и поэтому ему не дано ни радоваться, ни плакать.
Прожорливый огонь, будто с радостью принял в себя мусор. Всё что могло сгореть – сгорело: полыхнув умерло перо, после чего бумага превратилась в мельчайший чёрный пепел, окурки от сигарет сопротивлялись чуть дольше, но и они тоже сгорели. Не умерли лишь осколки хрусталя. Они просто уснули, и у них было право на это - ведь их история подошла к концу.
Печка пыхтела, силясь разлить тепло по всему дому, а старик сидел неподалёку от неё, курил и морщинистыми руками гладил чёрного кота. Чёрного, как самые чёрные чернила на свете...
Всё по наитию. Говорят, что мне либо учить - либо искать корректора постоянного.
