По сложившейся уже традиции, голосование "тёмное".
Прошу не проходить мимо!

Тема первого тура - Не прозевай.

Первая миниатюра

---------------------------------------------------
Лариса в очередной раз застыла над работой, погрузившись в оцепенение путаных размышлений. Она снова и снова пыталась решить головоломку, заданную ею самой себе.
Вот опять она копалась в памяти, выуживая детали, чтобы хоть немного прояснить отправную точку своей ошибки. Где, когда и что она сделала не так? Почему не заметила, как появился этот клубок, который она вроде и хочет распутать, но только еще больше вязнет в многочисленных нитях, появляющихся из него и незаметно опутывающих тело, мозг, сердце? Неужели кому-то удается жить так, чтобы воспоминания не мешали, а помогали им разобраться в себе? Наверное, есть такие… Только Лариса, видимо, не из их числа.
Как это ни банально звучит, а женщине не давали покоя ошибки молодости. Они назойливо суетились в памяти, заставляя испытывать досадные уколы разочарования и стыда. Какой же пошлой может быть молодость! И даже глупость не оправдание этой пошлости. Ну зачем она осталась тогда на той пьянке в подсобке магазина? Корпоратив, как это теперь называют. Поддалась на уговоры «мудрых» подружек, утверждавших, что ей тоже надо расслабляться, «не всё Никитке гульбанить». Откуда взялся там этот Толик? Чем он мог ее привлечь?... А потом это унизительное «прижимание к стенке» сестрами мужа: «От кого Вадика нагуляла?»
Тогда Лариса плевала на всех, особо не церемонясь. А сейчас по-настоящему стыдилась себя тогдашнюю. Глупость, непомерное самолюбие, эгоизм – теперь они возвратились болью. Болью, которая заставляет плакать, реветь, выть, на стенку лезть, - оттого, что видишь ты себя молодую в своем сыне, главными чертами характера которого стали именно глупость и эгоизм. Самолюбие? Нет. На себя ему плевать. В том смысле, что лучше свою жизнь он делать не хочет.  Ну, а на близких ему плевать еще больше. Сколько бы Лариса с ним ни билась, сколько бы ни пыталась как-то устроить в жизни, а в ответ получала только пресловутую неблагодарность. И приложить-то Вадим себя ни к чему не может. И цели-то у него никакой нет. Работает то там то сям. Семью потерял, сына вот уже года полтора не видел.
Ну, в кого он такой? – так и хочется спросить. Да, самое простое и соблазнительное – это сослаться на всемогущие и неумолимые гены… Какой он был-то, этот Толик? А, собственно, никакой. Обычный мужлан-пьяница, ничего особенного из себя не представляющий. Но с годами Лариса научилась не искать оправданий и не выгораживать себя. И в том, что теперь творилось с ее сыном, виновата была она и только она.
Упустила она сына. Прозевала тот момент, в который пора было выпустить его руку и перестать решать его проблемы. А ведь муж предостерегал ее, пытался сам влиять на Вадима. Но Лариса своим властным характером отвоевала главенствующее место в семье. Никита возражал, только когда напивался. Но он любил жену, а к детям иногда не знал, как подойти. Вадима он растил, как родного сына, но всё же инициативу оставлял за женой. Всё-таки непросто ему далось прощение измены.
А Вадимка – он ведь такой увалень был с рождения. Послушный такой, покладистый, в глаза заглядывал, жался к матери. Провинился – безропотно выслушивал все упреки и наставления. Лариса всегда за него заступалась: перед мужем, пытавшимся проявить строгость, перед  дочерью, слегка раздражавшей ее своей самостоятельностью и независимостью, перед учителями, постоянно сетовавшими на несносное поведение Вадима, перед милицией, наконец, ловившей его в компании с товарищем за разведением костров на чердаках или за метанием в прохожих ворованных из магазина яиц.
Что это было: слепая материнская любовь или желание облегчить себе жизнь? Ведь второе тоже не исключено. Ларисе проще было самой решать проблемы сына и считать их чепухой, детской шалостью, чем проявить к нему утомительную в своей непреклонности строгость и учить справляться с трудностями самостоятельно.
А теперь вот: клубочек-то всё больше и больше. Детки-то всё старше. И бедки-то у них всё серьезней. И если дочь с бедками своими сама справляется, не осмеливаясь переложить хоть часть их на Ларису, то сын ВСЕ свои бедки и беды взвалил на плечи матери. И как из этого вырваться, как изменить что-то так, чтобы Вадим не прозевал свою жизнь? Очень страшно думать о том, что нет никакого средства, которое сумело бы исправить ошибки молодости. Очень хочется верить в существование решения головоломки, надо только не отчаиваться.

---------------------------------------------------

Вторая миниатюра

---------------------------------------------------

В кафе было пусто. За столиком у окна сидела единственная посетительница, и на чаевые обслуживающему персоналу надеяться не приходилось. К тому же дамочка по мимолетному впечатлению, похоже, относилась к категории людей, у которых еще до подачи счета все подсчитано. Такие любят устраивать официантам проверки на вшивость «Не обсчитали?».

Женщина уже около часа сидела над давно остывшей чашкой кофе. Блондинистая девушка-бармен, рассматривая на свет протираемые бокалы, сначала хотела ее турнуть, а потом махнула рукой. Все равно никого нет, так пусть сидит, может, ждет кого? Хотя непохоже: для деловой встречи было рано, а для свидания посетительница была старовата. Но выглядит, надо сказать, неплохо. В противоположном углу барной стойки вещал радиоприемник: ди-джей надрывался, расписывая прелести предстоящих выходных. Идти в другой конец зала, чтобы унять навязчивый голос, не хотелось, поэтому барменша просто прибавила звук у рядом стоящего музыкального центра. Голос Барбры Стрейзанд «Cry me a River» заполнил небольшое пространство кафе.

Светлана Валерьевна думала о том, что через неделю у нее день рождения. Надо что-нибудь придумать для коллег и устроить вечер для самых близких дома – муж не любил шумных сборищ. Хотя, будь ее воля, она бы вообще с легкостью пропустила эту дату. Но нельзя, 45 лет, юбилей, как никак. Последние три дня, стоило ей появиться в офисе, как все присутствующие замолкали и отправлялись выполнять сотни и тысячи важных и неотложных дел. А она не знает, что думать… То ли все заняты подготовкой именинного сюрприза, то ли обсуждают последние сплетни, связанные с трехдневной давности Томкиным визитом. Ах нет, Тамары Николаевны.

То утро начиналось как обычно: встать, привести себя в порядок, приготовить завтрак, разбудить мужа и детей, выпить кофе – и на работу. Все шло в раз и навсегда заведенном ритме до того момента, как в ее кабинет белой (а, вернее сказать, крашеной) лебедью вплыла одна из ее сотрудниц, Тамара, считавшая себя на правах старой знакомой другом семьи. Знакомы они были действительно давно, еще с поры института.
– Привет, Светуль, как дела? – пропела та, но в глубине серых глаз явственно сверкнул холодный стальной огонек, – Как выходные провела?
– Да как обычно… (С чего бы тебе интересоваться, – мелькнула мысль). Смотрели с мужем какой-то фильм, скучнейший, даже названия не помню.
В кино она действительно, в кои-то веки была. Вот только названия не помнит не потому, что скучный, а потому, что сидела в последнем ряду совершенно дурная от счастья, чувствовала себя 16-летней девчонкой, внезапно вырвавшейся из-под родительской опеки… А рядом был вовсе не Игорь.
– Вот как… А я в воскресенье в N-ск ездила по делам. А там же выставка эта под открытым небом, которую уже месяца два рекламировали, современное искусство, что ли?.. Думаю, вот Светка бы обрадовалась, ты ж у нас вроде как ценительница?
– Поздравляю. Ну ценительница – это громко сказано, мне просто нравится. А ты ж вроде как равнодушна?
– Только не в этот раз. Мне так понравилось! Ты и представить не можешь!
(Вдвойне странно: представить Тамару на выставке, да еще и в полном восторге. Что же здесь не так? Гнетущее ощущение все усиливалось).
Томкин голос разве что не срывался в предвкушении рассказа о своих впечатлениях.
– Иду я мимо каких-то размалеванных летающих тарелок, и, вдруг, вижу нашу Светочку с каким-то мужчиной… Я уж, ненароком, подумала, что ты своего тюфяка выволокла на культурную программу. Ан, нет. парень-то совсем не Игорь. Молоденький совсем, симпатичный такой брюнетик. Почем отхватила, подруга? И Светочку нашу за талию так нежно обнимает, а она ему головку на плечо склонила. Идиллия, одним словом.
Светлане показалось, что воздух в кабинете внезапно превратился в дрожащее желе. После двух попыток втянуть в себя вязкую массу, она оставила эту затею. Вот оно, вот то плохое, чего она ожидала, вот, то к чему она долго готовилась, но сейчас не знала, как реагировать.
– Ты ошибаешься, – на шее судорожно забилась голубая жилка, – В воскресенье я никуда не ездила, ни на какой выставке не была и вообще не знаю, о чем ты говоришь.
– Я тоже так подумала… Решила тебе подарок купить, день рождения ведь скоро. Звоню домой, думаю, спрошу у Светки, что ей больше нравится: размалеванные НЛО или прочее прикладное искусство? А трубку берет Игорь, Светы, говорит, нет, она на выходные к матери уехала. Странно, не правда ли? А парочка так никого вокруг не видит, целуются, счастливые… И это наша пуританочка, примерная семьянинка! У которой только при упоминании о сексе румянец проступает! Ничего себе, думаю, наша Грымза Павловна себе преемницу нашла…

Галина Павловна, а во внутрифирменном обращении – Грымза, была начальником маркетингового отдела их фирмы по продаже медоборудования, через три месяца собиралась на пенсии и посему была в активных поисках заместителя. В начальники все прочили Светлану Валерьевну, потому что Галина очень уж уважала людей семейных и благополучных. Нет, конечно, Светка была хорошим специалистом, но среди равных выделялась именно семейственностью. Одиноких Галина не жаловала, поэтому Томке с ее десятилетней давности разводом повышение не светило. Зато на Светкино место она претендовать вполне могла.
– Сте-е-е-рва, – мысли метались, словно стая вспугнутых птиц, и грохот их крыльев мешал сосредоточиться, – Из-за чего? Из-за должностной прибавки к фамилии? Из-за возможности хоть чуть-чуть почувствовать себя выше остальных? Но суть-то от этого не изменится, и работа останется прежней…
– Вот я и думаю, почему кому-то все: и муж, и любовник, и карьера; а кому-то – ничего? А может, я и вправду ошиблась… Только ведь, наверное, старая подруга – акцент на слове «старая» был очень явным – поднимаясь по карьерной лестнице, знает кого порекомендовать на свое место?..
Это был уже ничем неприкрытый шантаж, и Тамара прекрасно это знала. Но ощущала себя в безопасности: уволить без участия Грымзы Светлана ее не могла, а, уж если до того бы дошло, Тамара не преминула бы поведать начальнице еще более красочную версию своих выходных. О повышении можно было бы забыть. Но, если честно, не этого боялась Светка, на работу она уже давно ходила по инерции. А боялась она перемен. Ничего хорошего они, как правило, не несли. Боялась, как та старуха из сказки, остаться у разбитого корыта. Боялась осуждения, и, больше всего, что никто не поймет, почему успешная, счастливая женщина вдруг подалась на сторону.

В тот день ситуацию спас звонок с производства. Никогда еще она так не радовалась их внезапно возникшим проблемам. Звонок позволил ей сыграть озабоченность делами фирмы практически достоверно и выпроводить Тамару из кабинета. Но на ее выжидающий взгляд теперь Светлана натыкалась повсеместно. Конечно, выполнить «просьбу» Тамары не составило бы особого труда – у руководства она была на хорошем счету – но, как знать, не захочет ли чего-нибудь еще? Козыри были у нее на руках. Светлане нужно было сделать выбор. Именно поэтому она ушла сегодня в обед и теперь ждала Андрея в каком-то отдаленном от центра кафе. Все должно закончиться, больше так продолжаться не может. Она даже подготовила речь. Тщательно отрепетированная в ванной, она была противна ей своими мелодраматическими эффектами и трагическими паузами, но другого способа расстаться Светлана придумать не смогла. Она как всегда подошла к делу обстоятельно и серьезно. Но стоило только подумать, что она будет произносить все эти слова не самой себе, как горло словно стягивали душным, пыльным шарфом. Потому что, в первую очередь, Андрей был нужен ей, а не наоборот. Это было ее наконец-то исполнившееся желание, загаданное когда-то в новогоднюю ночь. Она вообще не понимала, зачем свободному, симпатичному, неглупому 28-летнему парню роман с 45-летней женщиной? Но, боже мой, никогда она не была так счастлива, как в эти шесть месяцев! Сначала их отношения даже трудно было назвать любовными: несколько недель, встречаясь, они просто говорили, говорили, говорили… Обо всем: о том, почему Стинг лучше Битлз, почему Россия – не Европа и никогда ей не станет, почему замолчал Сэлинджер, почему советское кино с годами не стареет и вызывает ностальгию по колбасе за рубль пятнадцать, есть ли будущее у современного общества и почему им так не хочется там жить? А потом она приходила домой, говоря, что завтра снова задержится, потому как работы много. Впрочем, мужу было все равно, если тот вообще оказывался дома, у него тоже было «много работы». А дети начинали свою жизнь, в которой уж совсем не было места материнским придурям.

Ну неужели это такой страшный грех – почувствовать себя счастливой? Пусть в скрытой стороне жизни, если в официально доступной не повезло… Просто так сложилось. Если теория, что в жизни человеку лишь раз выпадает шанс быть счастливым, верна, то она свой шанс обошла стороной. По молодости, по глупости, или еще как. Или, может быть, шанс был вот такой половинчатый. Она порой ловила себя на мысли, что «а ведь я – эгоистка», ведь многие вокруг живут хуже. А ей что? Муж не пьет, материально обеспечены, дети здоровы, тьфу-тьфу, что еще желать? А она желала… С недавних пор она начала вглядываться в лица, а вернее в глаза, встречавшихся ей посторонних женщин. Видела разные: отчаявшиеся дикие или счастливые, томные, с любовной поволокой и голубоватыми тенями, залегшими вокруг век… Но их было меньшинство. Абсолютное меньшинство. Все больше взглядов были пустыми и серыми, и лишь на дне некоторых еще робко плескалась надежда. Такие глаза она сама каждый день видела в зеркальном отражении.

Глупая и вредная теория про один-единственный шанс. Глупая и вредная. Именно она убивает надежду. Но так уж, видимо, было воспитано ее поколение, да, видно, и не ее одно. С детства мать твердила свое «Не прозевай». Заезженная бытом, рано постаревшая женщина боялась, что единственная дочь повторит ее судьбу. И в то же время сделала все, чтобы так оно и случилось. Училась Светка хорошо, благодаря скорее не наставлениям матери, а усидчивости и неплохим способностям. Много читала, украдкой бегала в кино и на танцы. В общем, обычное детство. Но когда Светка в восьмом, кажется, классе увлеклась театром, стала ходить в драматический кружок, а их преподаватель (из числа многообещающих, но быстро спившихся  молодых столичных дарований, а потому переведенных в штат ведущего провинциального театра) сказал, что «у девочки, определенно, есть данные», шанс не прозевать, казалось бы, обрел реальные очертания. Поступать поехали вместе. Слава Богу, хоть хватило ума не афишировать столь грандиозное событие. В театральный Светка, конечно, не поступила. Ее хваленые данные совершенно поблекли перед красотой и разбитной удалью девчонок московских и приехавших с разных концов страны, но с четкой целью. Да и не актриса она никакая, это Светка и в свои семнадцать понимала, а в свои сорок четко знала, что с главными ролями: любящей дочери, заботливой жены, внимательной матери – справилась «на отлично», и никто из зрителей не смог бы уличить ее в фальши. Только вот играть в последнее время становилось все труднее.

Неизвестно откуда всплывшими связями мать устроила ее в мединститут, и Светка осталась в Москве. А дальше была просто сказка о Золушке: случайная встреча на общестуденческом вечере с будущим дипломатом, мальчиком из профессорской семьи. Вот он шанс – не упусти, не прозевай! И принц женился, правда, благодаря не хрустальной туфельке, а незапланированной беременности. Ладно, хоть институт успела с грехом пополам закончить. В огромной профессорской квартире Светка не прижилась. Нет, ее не обижали, не тыкали происхождением, (эту тему вообще старались деликатно замолчать), просто включили в общий строгий семейный режим: 7:30 – завтрак, 8:00 – провожание мужа, получившего благодаря родительским стараниям неплохую госдолжность, на работу с обязательным поцелуем и желанием удачи… Общению с сыном в этом распорядке уделялось четко три часа в день, с часу до четырех (в которые он, как обычный ребенок его возраста, спал). В остальное время забота о ребенке доверялась людям более сведущим в трудной науке родительской любви. «Не то ты своим бессмысленным тетешканьем мальчика испортишь». Единственное, чему Света научилась у свекрови – это всегда, независимо от обстоятельств, хорошо выглядеть. Два года декрета представлялись сейчас каким-то туманом, пропитанным приторным запахом французских духов и натертого паркета.

Преодолев молчаливое неодобрение и поджатые губы свекрови, Светлана устроилась работать медсестрой в ближайшую поликлинику. Ближайшая, чтобы сохранить в неприкосновенности ритуал встречания-провожания на работу супруга. «Дура, – в коллективе ей был поставлен единогласный диагноз. – С такими-то связями могла и получше место найти». Потом родилась Катька, история повторилась, за тем исключением, что работать Светлана пошла через год и в дальний больничный городок, что дало ей возможность выходить из дома раньше мужа. А еще через два года тщательно налаженный быт профессорской семьи рухнул, родители мужа стали обычными пенсионерами, связи потеряли всякое значение, а Игорь – работу. Надо отдать ему должное, он не опустился, как многие его знакомые. Пару-тройку лет перебивался случайными заработками, обеспечивая, впрочем, семью, так как над Светкиной зарплатой можно было только смеяться, а потом организовал строительную фирму, благодаря которой через десять лет брака, у них появилась отдельная трехкомнатная квартира. И Светка, наконец, вздохнула свободно. Вернее хотела вздохнуть – не получилось. Налаженный быт стал и ее клеткой. Ей иногда казалось, что вся их семья – просто соседи, мало знакомые друг другу люди, волею случая обедающие за одним столом и спящие в одной постели. С сыном контакт она так и не наладила, слишком сильно было влияние родителей мужа, а может, что вернее, слишком слаба она. С каждым годом Сашка все больше походил на Игоря, и Светлана со страхом ждала, когда же в его сетях запутается девчонка, похожая на нее. И она ничем не сможет ей помочь. Но, кажется, Сашка был слишком умен, для того, чтобы вот так попасться. У Катьки сейчас – трудный возраст, влюбилась, наверное, вон уж которую неделю ходит как в воду опущенная. Вот бы она посмеялась, узнав насколько ее проблемы схожи с материнскими.

Однажды Светка была уже готова все бросить, забрать детей и уехать к матери, но тут грянул кризис. Игорь буквально ночевал на работе, пытаясь удержать фирму от банкротства, нанести ему в этот момент еще один удар (он же прибывал в полной уверенности, что у них нормальная семья), Светка не могла, пожалела. И осталась. А через полгода общая институтская знакомая нашла ее с предложением о работе. Света ушла из больницы, окунулась с головой в работу, и уже через три года была начальником отдела городских продаж. В семье все более-менее успокоилось. Но обидная тоска в ней росла, год от года заковывая все живое к ней в толстый костяной панцирь. По совету знакомых она обращалась и к психологам, и к прочим аналитикам, призванных уравновесить весы желаний, только они ей мало помогали. Умом-то Света понимала, что жаловаться ей не на что.

А потом появился Андрей. Как-то промозглым осенним вечером, возвращаясь с работы, она, решив прогуляться, пошла в обход бульвара, прилегающего к их дому с северной стороны. Шла как обычно, погруженная в себя, и наткнулась на молодого человека с букетом цветов. Порядком замерзнув, он приплясывал на месте, перекидывая цветы из руки в руку. Извинившись, Светлана пошла дальше, но уже через несколько метров парень ее нагнал, сунул в руки букет со словами: «Девушка, вам грустно, я вижу, мне тоже, но давайте сегодня вечером я буду грустить за нас двоих». Видно, принял ее за свою ровесницу. Так они познакомились.

И сейчас это знакомство надо прекращать… Иначе все, как там «что нажито непосильным трудом» полетит к черту. Света усмехнулась, туда ему и дорога. Как же хочется сейчас оказаться на необитаемом острове, где можно наслаждаться жизнью, не боясь, что общество в один прекрасный день выломает двери и ворвется, чтобы разрушить виноградники и распугать коз. Ну почему, почему в тот момент, когда она начинает чувствовать себя счастливой, судьба выкидывает очередной фортель? Ей хотелось зареветь от обиды как в детстве, но плакать она разучилась еще в профессорской квартире.

Барбра допела, но река слез так и не вышла из берегов. Белая роза легла на недопитую чашку кофе. Светлана подняла глаза и в очередной раз выпала из реальности.
Через два часа глядя в подернутые дымкой, обведенные голубоватыми тенями, счастливые глаза, отражавшиеся в зеркале, Светлана сделала выбор.