Снежные ангелы

Жизни, раскидавшей нас по разным городам, посвящается.

Шоколадные конфеты таяли прямо в пальцах, чай был горяч и черен, настольная лампа смотрела вниз. На желтоватой обшарпанной батарее сушились варежки и шарфы, в прихожей оттаивали четыре пары зимних ботинок. Телевизор светился пестрыми картинками и молчал.
Учебная четверть ползла к концу.
Длинный Никиткин нос был печально опущен вниз; Никитка скучал. Светка круглыми от восторга глазами смотрела на Димку, пересказывая ему какой-то фильм. Димка тоже скучал, а может, и не скучал, мне со своего места за компьютерным столом было не очень видно; лампа мешала.
Мама вплыла в комнату с блюдом пышных пирожков, забрала конфетные фантики и снова оставила нас четверых зимнему уютному полумраку. Светка одарила пирожки страдальческим влюбленным взглядом, и Димка, как-то ехидно хмыкнув, пододвинул блюдо к ней.

(Через пять лет Светка наберет шестнадцать килограммов, превратившись из стройной спортивной девчонки в ленивую и медлительную знойную красавицу).

Никитка хрустел карамельками, отстраненно просматривая – наверное, в тысячный раз – мой детский фотоальбом. Нас четверых – вместе – на тех снимках еще не было; Димка пришел в нашу школу в пятом классе, Светка – в седьмом. Наша единственная общая фотография стояла в деревянной рамке на столе, у меня под носом, в круге оранжевого лампового света. Фотография была сделана совсем недавно, в школе, в один из тех дней, когда болел наш учитель физики и некому было его заменить. Инициатором этой импровизированной фотосессии была Светка; на снимке мальчики стояли с независимым видом, совершенно ясно было, что – стесняясь. Я смотрела то на эту фотографию, то на увлеченных действом чаепития одноклассников. А Димка разглядывал Светку, увлеченно жующую пирожок.

(Четыре года спустя эти двое встретятся и проведут вместе первую и, наверное, последнюю свою ночь. Дело будет такой же снежной зимой, и на батарее, наверное, так же будут сушиться варежки).

Разговор не клеился.
Суббота неумолимо заканчивалась, и оставалось только пить горячий чай, есть пирожки, пачкая свитера норовящим убежать жидким повидлом, и лениво чему-то улыбаться.
С ботинок на коврик у порога уже натекла большая грязная лужа, шарфы высохли, варежки были влажными и горячими. В очередной раз протягивая руку к батарее, я думала, как же моим одноклассникам, наверное, будет неприятно одеваться в мокрую одежду, когда они соберутся идти домой.
Никитка предложил назавтра пойти на каток, и Светка поддержала его воодушевленным чавканьем. Димка засмеялся.

(Через три года я столкнусь с Димкой на том самом катке, упаду коленками в щербатый лед, и только через несколько минут до меня дойдет, кто же сбил меня с ног. Но Димку я в тот день так и не разыщу).

Мама снова зашла в комнату и сказала, что снегопад закончился. Никитка засобирался домой, Светка дернула Димку за рукав, и они тоже потянулись в коридор.
Я стояла, прислонившись спиной к косяку двери, ведущей на кухню. Надо было проводить их троих хотя бы до автобусной остановки, но мои ботинки, побывавшие в самый снегопад на трехчасовой прогулке, уже не годились даже для таких коротких путешествий. Приходилось стоять в коридоре, держать высохшие шапки и свалявшиеся варежки, а еще Светкину сумку и Никиткин мобильный телефон.
В коридоре было тесно, маме тоже почему-то хотелось лично убедиться, что дети, уничтожившие весь выходной запас пирожков – уйдут. Из кармана Никиткиной куртки торчал угол открытки, которую мы со Светкой подарили ему неделю назад, в день его рождения.

(Пять лет спустя, разбирая шкаф с учебниками, я найду совсем другую открытку, врученную мне Никиткой в первом классе по случаю Восьмого марта. Об этом я напишу Никитке в смс-сообщении в его далекую Москву – и не получу ответа).

Светка помахала мне на прощание, и ребята ушли.
Мама, облегченно вздохнув, упала на диван и объявила: «За своими друзьями убирай сама!». И я понесла на кухню пустые тарелки и чашки с мокрыми чайными пакетиками в них.
Расправившись с посудой, я села за сочинение по литературе, отстраненно возмущаясь какими-то странно веселыми и раздражающими воплями за окном. Сочинение не писалось. Голоса за окном становились громче и знакомее, пришлось выйти на балкон. Светка, Димка и Никитка под окнами моей квартиры радостно размахивали руками, что-то кричали и пытались добросить до меня снежки. Потом Светка упала навзничь в сугроб и, глядя на меня блестящими черными глазами, повозила туда-сюда руками по снегу – как будто взмахивая крыльями. Димка подал ей руку, и когда Светка встала, на снегу остался ее силуэт – с крыльями вместо рук. Снежный ангел.

(Через четыре года на чужой кухне я застыну у окна, откинув голову на Никиткино плечо, и мы оба будем смотреть, как на заснеженной улице четверо бесшабашно счастливых школьников играют в снежки. Темная кухня, горячий чай, Никиткины руки – вот и все, что я запомню с нашей последней встречи).

Когда в половину второго ночи я собиралась лечь спать, домучив скучное сочинение, что-то подтолкнуло меня подойти к окну. Ангельских силуэтов на снегу было три. Рядом с крайним валялась Никиткина забытая перчатка.
Даже теперь, вспоминая все то, что было и чего не было, я не могу с точностью сказать, кого из своих снежных ангелов я любила больше.
Правда, через неделю их засыпал новый снег. И все вместе они уже никогда не появлялись под моими окнами.
Наверное, они улетели к нынешним десятиклассникам.

9 – 10 ноября 2007.

Отредактировано Тиу (2009-12-20 22:01:20)