Ком в горле.

Как же я люблю поесть. Каждый день представляю запах большущего, обжаренного с обеих сторон бифштекса, покрытого хрустящей корочкой. Или аромат пиццы, коробка от которой обжигает руки. Ощутить бы хоть вкус жареных сосисок, пусть даже подгоревших.
Когда врачи нашли рак в моем брюхе, они только и твердили, что о стадиях смирения. А про то, что в итоге нельзя будет нормально питаться, даже не упомянули. Как я, черт возьми, должен мириться с их выводами, если не способен проглотить аппетитную куриную ножку?
Моему состоянию, без учета болезни, позавидовала бы любая помешанная на лишних калориях дама. Я похудел на десять килограмм, при своей здоровой сотне, и продолжаю терять вес. Но страшнее то, что желудку положение дел нравится еще в меньшей степени, чем разуму. Сначала мне казалось, что он ноет из-за болезни. Но после жалобы, и намека на обезболивающее мой врач, чуточку подумав, удивил меня:
— Это из-за голода.
— Черт возьми, так может, чтобы выздороветь, мне нужно лишь чаще ходить в ресторан?
— Похоже, у нас возникло недопонимание. У вас плохо получается не переваривать пищу, а пропускать её внутрь. Рака желудка у вас нет, во всяком случае, пока. У вас рак пищевода.
— И чем же они отличаются? Только расскажите без непонятных терминов, которые доктора вечно пишут в непонятных бумажках непонятным почерком.
— Ну, если вкратце, то рак желудка не позволяет вам насыщаться пищей, желудок будто забивается ватой уже после нескольких кусочков. Это и не позволяет нормально питаться. В вашем случае же еда просто не может нормально попадать внутрь.
— Почему вы не объяснили мне раньше?
— Я пытался, но после диагноза вы некоторое время были словно в анабиозе. Некоторые пациенты не понимают и не осознают первичный диагноз, если он оказывается страшным, это в порядке вещей. Вы ведь не имеете нормального представления о своем организме? — риторически подчеркнул доктор. — Поэтому мы готовы делать это за вас, и объяснять ситуацию столько раз, сколько потребуется. Я надеюсь, теперь вы поняли, что с вами происходит. Так что обезболивающее пропишем, когда будет действительно необходимо.
После диалога доктор, не позволив обдумать сказанное им в кабинете и расспросить себя подробнее, выгнал меня под предлогом длинной очереди пациентов. Пришлось продолжать мириться со своим исходом в койке, наслаждаясь новым лучшим другом — телевизором с мыльными операми; но никак не вкусными сэндвичами с беконом, помидорами, овощами, и густым сырным соусом без генетически модифицированных организмов.
Теперь я глотаю лишь две вещи: трубку, а потом безвкусную жидкую кашу, которая из неё льется. Больше ничего не пролезает. Однажды я решил поэкспериментировать, и заказал у своей няньки размолотый в блендере сэндвич. Она взглянула на меня как на последнего идиота, когда я уговаривал её выполнить столь экстравагантную просьбу, но все-таки, принесла мой заказ. И черт, такой мерзости во рту я не припомню со времен армейской похлебки. Может блюдо и вышло бы лучше каждодневной кашицы, но заботливые медсестры заставили разбавить его водой. Как будто цивилизация еще не изобрела соус для сэндвичей.
Скоро в меня сможет попадать только жидкость, а еще позже придется научиться питаться воздухом. Или солнцем, как пробуют некоторые умники. Придется подыхать с голоду. С голоду! Как чертов африканский малец в забытой стране.
А началось всё просто. С тех пор, как я вышел на пенсию, я готовил свои знаменитые сосиски на заднем дворе по субботам. Сначала я готовил для души и только для своего желудка. А знаменитыми они стали с тех пор, как в один ветреный выходной ко мне на задний двор заглянула пара подростков со словами: «Мистер, мы учуяли бесподобный аромат жареностей со специями. Можно у вас купить то, что вы готовите?!» Черт, за наглостью и юностью всегда было будущее. Я угостил парнишек бесплатно, и попросил заглядывать еще. Они в ответ предложили рекламировать меня друзьям, и установить завлекающее объявление у своего дома. Так я и выставил табличку у дороги, с предложением заходить на огонек всем желающим. Тех, кого я видел впервые, я угощал бесплатно, даже бомжей. Если же бомжи продолжали клянчить, передернутый затвор быстро заставлял их передумать. На табличке, с первого же дня её появления я написал «Чертовски вкусные сосиски» и подрисовал направляющую стрелку. Способ привлекать клиентов оказался действенным. В итоге, ко мне даже зашла пара менеджеров со сложными словарными конструкциями наподобие: «Инвестиции в бизнес» или «Стартап». Обоих я прогнал, для одного даже хотел применить метод отпугивания бомжей. Я жарил для души, а не для того, чтобы на закате дней разворачивать новый фаст-фуд. К тому же, ко мне заглядывала вся улица, и прибавка к пенсии выходила достаточной.
Но в одно субботнее утро началось мое состояние. Непроходимый кошмар. Сосиски начали застревать в горле. Поначалу я подумал, что это лишь местное воспаление. Но простуда не длится вечно. А моя сосисочная суббота повторилась. Я любил заедать сосиски гренками из черного хлеба с чесноком, так что по-настоящему сухая пища попадала в меня только по субботам. А спустя несколько недель любая пища сделалась для моего пищевода по-настоящему сухой. Будто чертов бобер-извращенец построил внутри меня плотину из еды, и перекрыл путь. Но это был не бобер. Это был мой организм.
Диагноз поставили быстро, сразу же после того, как мерзкая пластиковая трубка с камерой впервые прогулялась по мне. Исследование показало рак, необходимо было только проверить, не является ли опухоль метастазирующей из желудка. Повторная биопсия — отщипывание куска твоего органа для проверки, подтвердила рак, и подтвердила его уникальность. Но и одной дряни было достаточно, чтобы сожрать меня живьем. В госпиталь вместе с вещами мне необходимо было вернуться на следующий день после последнего анализа. Так начался первый день жалкого остатка моей жизни.

***

В отделении онкологии вместе со мной лежало еще пять человек, двое из них были молодыми. Я не особо общался с кем-либо из них, но успел узнать немного про каждого. Здесь не чертов клуб интересов, в котором все улыбаются друг другу, спорят, и при этом думают, что занимаются полезным делом. В нашем отделении даже нет общей комнаты отдыха, как и необходимости в ней. Сюда приходят умирать.
В соседней палате лежал пожилой мужчина с раком простаты. Он был усат, круглолиц, и излучал добродушие. Звали его вроде бы Эдгар. Сам он был не очень бойкий, но его каждый день навещала бодрая жена. Не думаю, что он верил в выздоровление, но её появление оказывало положительное влияние на всех, кому повезло оказаться в тот момент в комнате для посещений. Пару раз в ожидании няньки я сидел рядом с ними, и каждый раз жена Эдгара рассказывала о детях, внуках, как им радостно живется вместе и все только и ждут его возвращения. Улыбка так и растягивалась у него на устах. Жаль только, она была чертовски грустной.
Имена остальных я не знал, поэтому по армейской привычке наделил их прозвищами. Почти всех я встречал только в комнате для свиданий. Но один из молодых постоянно был на виду, благодаря своему поведению. Мужчина лет тридцати, с нервными повадками. Сестра постоянно твердила ему, что курить в больнице запрещено. Ему даже вынесли последнее предупреждение. Может даже два. Но как откажешь умирающему? Все тебя любят на смертном одре. Так что мужчина продолжал дымить в комнате для встреч и туалете. Он курил очень быстро и нервно, будто вместо кислорода для жизни ему необходим был табачный дым, будто это последняя сигарета в его жизни. Неудивительно, что он дослужился до рака легких. Его нервный тик проявлялся также в привычке постоянно стучать носком ноги по полу. Я прозвал его Чечеткой.
Следующим в отделении был молодой человек с редкой формой лейкемии, более яростной по сравнению с остальными формами. На вид ему было около двадцати. Даже не могу представить, насколько погано ощущал себя этот юнец. Он умирал, его никто не навещал, и непонятно было откуда он вообще взялся в городе. Наш с ним врач хоть в душе и гордился пациентом с редкой формой болезни, все же искренне рекомендовал ему поехать в областной центр, где ему смогли бы предложить более действенную помощь. Но он регулярно отказывался. Паренек совсем потерял волю к жизни. Такой бедняга просто обязан был стать Беднягой.
Женщина в отделении была одна, в годах, с опухолью матки. Видимо в молодости была той еще распутницей. Но похоть не тот грех, за который надо платить мучениями. За неповторимость среди остальных пациентов я прозвал её довольно просто — Цыпочкой.
Последним пациентом в отделении был старик с терминальной стадией рака легких. Он почти не мог передвигаться, и поэтому не показывался никому, кроме врачей, но его слышала вся чертова больница. Из его палаты постоянно доносился ужасный кашель. Ничто не могло испортить настроение быстрее, чем чертов адский кашель из разлагающихся легких старика. Каждый день я думал, что его муки уже вот-вот прекратятся, но он пока держался. Он стал Каркушей.

***

Пару дней назад пошел третий месяц моего терзания в этой дыре. Третий месяц голода, боли и бесконечного першения в горле. И ни одной серьезной лечебной процедуры. Обычно онкологических пациентов долго без операции не держат, прописывают химические или радиационные процедуры, и отправляют домой. Но мой случай оказался интересным, и врачи до сих пор думали, какие меры предпринимать. Чертова опухоль все-таки начала метастазировать, и перескочила на окружающие лимфоузлы, а именно это у медиков считается плохим признаком и началом конца. Поэтому консорциум, а проще говоря, сборище моих врачей решило, что полностью вырезать опухоль, которая из настойчивой гостьи превратилась в сожительницу, нет смысла. Теперь они планировали прооперировать часть опухоли, чтобы позволить мне питаться. Я был чертовски рад, услышав это, так как врачи прогнозировали мне еще как минимум пару лет, за которые я успел бы нажарить сосисок на целый корпус солдат. Я был готов умереть именно так. Вколов себе яд, когда станет совсем худо, но с сосиской во рту. Но отношение к жизни пришлось изменить.
На следующий день после решения врачей ко мне в палату пришла управляющая больницей. Она была женщиной в своих тридцати, из тех, что увлекаются карьерой и забывают жить по-настоящему. О том, что она была отменной сучкой я догадался сразу же, как она переступила порог. Также я догадался и о том, что она появлялась, когда нужна была сучка. Мысли не заставили себя ждать, и она стала для меня мисс Сучкой.
— Мистер Дагни, у больницы для вас плохие новости. — начала мисс Сучка, небрежно подойдя к моей койке, и бросив стопку бумаг на тумбочку — У вас проблемы со страховкой. Оказалось, что она была недействительна с момента вашего поступления. И оказалось, что виновата в этом вовсе не больница.
— Но ваша больница любит наживаться на умирающих стариках, и не сообщила мне об этом заранее?
— Печально, что вы так думаете. Но дело вовсе не в этом. Всего лишь ошибка регистратуры. Если вам будет приятно знать, то мы уже уволили сотрудницу, которая так халатно относится к умирающим старикам.
Чертовка наслаждалась ситуацией как могла. Она высказывалась надменно, и на мою провокацию не повела даже уголком губ. Ей определенно нравились ситуации, в которых она диктовала условия. Больше всего мне захотелось организовать для нее противоположный случай.
— Как разберетесь в бумагах, свяжитесь со мной. Если у вас возникнут проблемы с количеством цифр в счете, наши адвокаты с удовольствием помогут вам заложить дом. Приятных снов. — и она ушла.
Чувства, ослабленные и атрофированные войной, иногда помогают в жизни. Я не стал тут же переживать и метаться из-за подобного заявления. Мне приходилось засыпать и после убийства невинных, и после того, как конечности товарищей приземлялись неподалеку после взрыва. За свою собственную жизни на войне как-то не переживаешь, в отличие от жизни сослуживца. Да и истина проста — не отдохнешь ночью, отдыхать будешь на том свете. Отвернувшись от тумбочки, я заснул со спокойной душой.

***

С утра первым делом необходимо было узнать, где в моих правах и обязанностях появилась протечка, что вызывала подобную несправедливость. По словам мисс Сучки, начать стоило с регистратуры. После того, как очередная порция питательной жижи, называемой завтраком, оказалась внутри желудка, я двинулся на первый этаж. Видимо так всё и задумывалось, потому как, завидев меня, пухленькая девушка за квадратной стойкой регистратуры в центре фойе сразу же позвала охранника и сказала мне:
— Вас проводят в юридический отдел и там все объяснят.
Пришлось пройтись за охранником в сторону кабинета с прозрачным, размывающим силуэты стеклом вместо стен. Внутри меня ждал безликий представитель власти больницы. Робот. Он сухо зачитал все нарушения предписаний страховых условий, которые я совершил, ложась в больницу, хотя я никогда даже и не видел эти условия в глаза. Мне было откровенно плевать на них, и я надеялся, что в этом разберутся компетентные люди, которые с уважением относятся к пожилым людям, которые не просто требуют уважения, потому что они прожили жизнь, а сделали за жизнь что-то действительно достойное уважения. Но сейчас я выслушивал скучную и пустую речь робота в смокинге, которая была даже во сто крат скучнее, чем любая деятельность, связанная с государством, правом и законом, и речь эта никак не складывалась с моим пониманием термина «уважение». Я боюсь представить, каким будет следующий род занятий юридических роботов с текущим развитием робототехники и автоматизации монотонных процессов. Тот робот, который общался, если это можно так назвать, со мной, после того как узнал имя, зачитал мои права, правонарушения и части поправок к кодексам, на которые опираются претензии ко мне. Разве что не оштрафовал на месте. Дизайнер, который создал внешний вид настольного бюрократа, обладал склонностью к сатире: «лицом» робота была овальная бледно-розовато-персиковая поверхность без ушей, без глаз и без носа, на металлической лысине был приклеен случайный пучок волос, а вместо рта был светящийся синеватым при произнесении слов микрофон.
Армейский приказ из уст любого старшего по званию звучит живее, чем сотня бормочущих под нос терминалов. Потому я и не мог выслушивать всего, что сообщала мне гражданская машина. Мысли, зародившиеся в голове после сообщения от мисс Сучки, мысли о справедливости и её восстановлении, мысли о маленькой мести, всё это пробегало в моей голове кругами, с очередным одинаковым слогом информатора снова и снова, и становилось сильнее с каждой итерацией.
Меня вдруг охватила злоба. Я всегда умел с ней справляться, как и любой мудрый человек, но сейчас злоба эта была глобальной. Она зародилась во мне как понимание того, что сейчас по всей стране миллионы подобных роботов забывают о заслугах стариков, и зачитывают им несправедливые права, создавая работу для мелких адвокатов. И ведутся споры, растягивающиеся на месяцы, и в это время ничего не меняется. А когда старики, или прочие меньшинства обосновывают перед судом одно свое право, появляется следующий дурацкий закон. Механические запрограммированные слова произвели на меня обвораживающее впечатление, какое бывает, когда вникаешь в принцип, в который вникали до тебя единицы. Я знал, кто виноват в пропаже страховки. Бормотание робота стало последним, что связывало меня с этой страной. Я решился на месть.

***

Закрыв за собой дверь номера, Темерио Луччиано бросил мокрый плащ у порога и блаженно раскинулся на кровати. Падение вглубь мягких перин стало лучшим событием дня для изможденных ног. Темерио вернулся с очередного европейского фестиваля рекламы. Королевой бала стала технология, которая задействовала бы вкусовые ощущения в телевизионных роликах. За весь фестиваль Тим успел попробовать собственным языком новый вкусовой ряд жвачки, новую, генетически улучшенную курицу, три каши мгновенного приготовления и даже шампунь от перхоти. Всё шампанское, выпитое на мероприятии, уже выветрилось, и Тим жалел, что еще не изобрели возможность напиться по прибору, подключенному к телевизору. Он достал из тумбы бутылку виски и откупорил её.
Тим был принципиальным во всем, что касалось его работы и места проживания. Он не мог позволять себе часто прохлаждаться в отелях, и поэтому селился туда лишь в редких случаях. Но сегодня он был доволен своим репортажем, хоть и был им измотан, и решил позволить себе расслабиться, вкусив всех прелестей времяпровождения в пятизвездочном люксе. Поэтому Тим был очень разочарован тому, что зазвонил телефон, и пришлось вставать с комфортного водяного матраса, уже повторившему форму его лопаток.
Незнакомым номерам с кодами других стран Тим уже давно не удивлялся, поэтому он взял трубку и начал разговор штатной фразой:
— Частный репортер Темерио Луччиано слушает вас.
— Здравствуйте, господин Луччиано. Меня зовут Мэл Дагни, и я хочу предложить вам интересный материал. — заговорил со старческим оттенком голос в трубке.
— Доброй ночи, господин Дагни. Я люблю выслушивать подобные предложения, но они часто поступают, и мне приходится выбирать. Так что будет лучше, если вы расскажете подробнее.
— Я бы описал вам план событий, намеченных через одну ночь в городке Мотинелли штата Висконсин, господин Луччиано, но боюсь, если я буду объясняться, и вы приедете, для вас дело выйдет подсудным. Я не могу гарантировать, но обещаю, что организую для вас сенсацию. Я намерен открыть миру еще одну лживую сущность, чтобы уменьшить их бессчетное количество, но без вашей помощи, и без открытой для всего мира интернет-трансляцией с вашего канала на всех популярных видеосообществах, никто ничего не заметит.
— А почему бы вам самому не снять все это на камеру, которая автоматически размещает отснятый материал на различных видеосообществах?
— Господин Луччиано, репортаж будет настолько сенсационным, что во всей округе тут же отключат доступ в сеть. К тому же, я не справлюсь, если придется заниматься сразу несколькими важными делами. Я могу рассчитывать только на свободных журналистов.
— Что ж, господин Дагни, я тоже не могу вам ничего гарантировать.
— Безусловно, я понимаю, что вам надо поразмыслить. Но если вы надумаете, прихватите с собой аппаратуру, которая сможет пробиться сквозь любые невидимые заслоны, которыми попытаются скрыть правду. Отправьте мне сообщение с любым текстом с этого номера, если вы прибудете. И не вздумайте проезжать по поддельным документам, как вы любите делать, иначе можете никогда не покинуть нашей славной лицемерной страны.
На этом незнакомец не оставил Темерио возможности попрощаться и положил трубку. Репортер убрал телефон в карман пиджака, но передумал, и вытащил на стол, чтобы трубку можно было быстро найти и убрать в карман удобных штанов. Так его мозг предупреждал о старте процесса героической безрассудности, который зарождался каждый раз, когда поступали столь же безрассудные предложения; ведь удобные штаны Тим надевал быстро и только в тех случаях, когда необходимо было выезжать на срочный репортаж. В календаре Тима не было запланированных сенсаций. Он снова улегся в шелковые простыни, выключил свет, дважды хлопнув в ладоши, и, перед тем, как заснуть от усталости, подумал, что безрассудными предложениями недоброжелатели однажды заманят его в ловушку, и Тим попадется, даже если почувствует неладное. Любовь к авантюрам была у Темерио в крови. Он вдруг подумал, что, пожалуй, только на предложения приехать без капли информации он и готов откликаться. Тим перевел будильник на несколько часов пораньше, чтобы скорее начать обзванивать авиакомпании. В самолете всегда можно выспаться.

***

Впервые за последние несколько месяцев я был доволен собой. Всё это время меня вместе с моей собственной страной и её чертовой системой здравоохранения подводил еще и собственный организм, самостоятельно и бесконтрольно превращаясь в кровожадного монстра. Но сегодня я докажу, что еще способен влиять на события. План действий был чертовски простым, но обязан был стать не менее успешным. Перед тем, как приступить от раздумий к действию, я хорошо подготовил персонал больницы к своему отсутствию. Чтобы меня не хватились, я заранее начал гулять в парке при госпитале. Первые несколько дней прибегали обеспокоенные медсестры с напыщенной заботой, но та же самая забота и не позволяла им пошатнуть мои отговорки ни на дюйм. «Дайте умирающему в последний раз взглянуть на мир», — от горьких слов сестрицы готовы были разрыдаться у меня на плече. Будь я моложе, придумал бы историю драматичнее и утешал бы сестер в своей палате, а я отлично умел утешать дам.
Спустя несколько дней меня перестали беспокоить. И, наконец, сегодня днем я начал воплощать свой план. Инструменты, способные изваять месть, хранились у меня дома. Поэтому, вместо прогулки я отправился ловить такси. Это было довольно-таки трудно сделать в пижаме, но волноваться о том, что кто-то доложит в больницу, не стоило. Обо мне подумали бы как о психе, и доложили в психушку. Чтобы не привлекать лишнего внимания, я направился к ближайшему торговому центру, где всегда ютилась пара-тройка таксистов. Самый молодой из них любезно посадил меня в машину, чертовски ухмыляясь.
— Что теперь даже старики подвержены этой, как её, сексуальной революции? Ты дед, типа, извращенцем заделался?
— А теперь каждый чертов таксист заделался юмористом? — сосунок выводил меня из себя. — Ты повезешь меня или нет?
— Да не злись деда, просто выглядишь ты странно. Куда тебе?
Какое чертовски неудачное слово сопляк выбрал для обращения.
— Этот деда сейчас припаркует в твоем заднем проходе два велосипеда. Лучше бы тебе поскорее заткнуться и везти меня прямиком на проспект Эдисона, дом сто пятьдесят четыре, тоже поскорее, иначе черт знает, что с тобой может приключиться. — рявкнул я.
Стремление к шутовству мгновенно улетучилось из кабины, и вскоре мой дом уже было видно из окна. Я смял деньги в комочек и кинул в таксиста. «Поучись вежливости к людям, которые марали за тебя свой зад в окопах. Когда-нибудь она спасет твою бездарную жизнь», — попрощался я с ним. Хлопнув чужой дверью на прощание, я направился к своей. За ней находились только трофеи и бардак. Войдя внутрь и решив не предаваться ностальгии, я сразу спустился в подвал. Лишь одно место в этой старой дыре было вычищено от пыли и ржавчины. Сундук с военными сувенирами. С чертовыми трофеями. Я взял ключ из неприметной жестяной банки, снял замок и открыл крышку.
Перед глазами предстал самый прекрасный вид. Аккуратно разложенные по своим местам альбомы с фотографиями, военные дневники, форма, награды. Чертовски много наград. Но их блеск никогда бы не засветил то, ради чего я приехал. Чуть глубже, как и пристает такой особе, скрывалась королева бала — Чехарда. Моя чертова винтовка. Моя давняя армейская подруга. Я дал ей прозвище много лет назад, и с тех пор она нагнула немало противников. Но ни одна королева не ходит без свиты и потому её сопровождали взрывоопасные фрейлины — оборонительные осколочные гранаты Салют, а под руку вёл коротышка-кавалер, полуавтоматический пистолет Людовиг. Рядом с ними лежал мой армейский пояс и боевой шлем, способный защитить от большинства химических хитростей городского боя. Первый, видимо, был лакеем, а второй, раз уж у него был хобот, навьюченным цирковым слоном. Вся компания была начищена и готова к бою. Я уделял этому время каждый месяц. Старые привычки.
Тут взгляд упал на форму. Всё как в дешевых фильмах, где ветеран перед совершением героического поступка, обязательно напяливает форму, погоны, и вешает на мундир все свои награды. Чертов голливудский пафос. Мне было противно даже взглянуть на медали страны, которая отправляла солдат умирать за неё, но не могла помочь жителям умереть в ней по собственной воле. Я отложил награды, однако форму решил прихватить. Она намного более приспособлена к бою, чем больничная клоунская пижама. Я аккуратно сложил оружие и одежду в компактную, но вместительную сумку, и поднялся из подвала.
Я отправился в гостиную и содрал с дивана затрёпанный и сотню раз заляпанный разными жидкостями плед, чтобы накрыть им свой арсенал. Выйдя из дома, я всё же оглянулся на прощание. Насладившись видом, я прикрыл дверь, не запирая на ключ, и спустился на улицу.
Перед тем, как вернуться в больницу, необходимо было обеспечить прикрытие. Чемодан оружия стоит адекватно объяснить. Для правдоподобности прикрытия требовалась еда, поэтому я направился к ближайшей бакалее.
За стойкой в бакалее стоял старина Даффи. Он был хитрый малый, когда дело касалось предпринимательства, но в целом был туповат. Однако меня восхищала его способность оставаться на плаву, в одном ряду с брендовыми супермаркетами, которые открываются на каждом углу еще с начала века.
— Ого, кого я вижу! Ты куда пропал? Решил на старости лет окончить цирковой колледж? — сегодня каждый чертов придурок считал себя самым смешным комедиантом в мире, но ухмыляющаяся рожа Даффи злила меня куда меньше таксистской.
— Внуков ездил навещать.
— Так это они у тебя в цирковом колледже?
— Да, черт возьми, а так как ты отлично шутишь, я похлопочу, чтобы тебя приняли составить им компанию.
— Ха-ха, старый бес, не потерял хватку. Ну и как внуки?
— Растут как на дрожжах. Накидаешь мне жидких молочных продуктов и супов, чтобы хватило на неделю?
— Жидких? — удивленно переспросил Даф. — Ты сегодня словно наркоты сожрал. Ты в порядке?
Я угрюмо уставился на него.
— Ладно-ладно, не мое это дело, если у тебя случился маразм. Если можешь платить, наберу тебе жидких продуктов. Жидкого хлеба положить? Или может жидких котлеток? Сделаешь себе жидкий бутерброд.
Откуда, черт возьми, он знал куда бить?
— Не забудь жидкий попкорн. — сказал я уже опустевшему прилавку.
Через минуту физиономия Дафа вновь очутилась за стойкой.
— Вот, я набросал сюда всяких йогуртов, и прочей подобной дряни. Посмотри, может, что лишнее.
— Да нет, рассчитывай. — я протянул ему купюру.
Он положил покупки в бумажный пакет и протянул мне взамен. Я взял с прилавка жвачку, кинул в пакет, сказал: «Это я тоже возьму», — и направился к выходу.
— Я не знаю что у тебя там за диета, и всё такое, но странности тебе сегодня не занимать. Ты даже сдачу забыл.
— Оставь себе.
— Но тут же…
— Всё равно оставь. — я перебил его уже в закрывающуюся дверь.
Уже на улице, найдя скамейку, я небрежно высыпал продукты в сумку. Поток «йогуртов и прочей подобной дряни» заполнил её до краев. Не думаю, что персонал больницы будет тщательно досматривать мой груз. Я присел на скамейку и положил пакет рядом с собой, решив посидеть чуточку перед возвращением в больницу. Поток ветра сорвал пакет со скамейки на дорогу, прямо под колеса строительного грузовика, перевозившего грунт. О, как чертовски захотелось мне оказаться на месте этой теперь уже бумажной кляксы на асфальте. Заодно и похоронили бы там же. Но для столь удачного инцидента я не был столь везуч. Так что я встал и отправился голосовать на дорогу.

***

Я управился довольно быстро для умирающего старика. Уже через три часа я рассказывал сестре в регистратуре, как мне повезло встретить няньку, направлявшуюся повидать меня, и несшую гостинцы, но мы отлично посидели в парке, чувствуя запах опавшей листвы вместо запаха белых халатов и медикаментов. Так как нянька часто приносила мне продукты, сумка не вызвала подозрений, и пронести её в палату оказалось проще простого. Убрав её до ночи под кровать, я лег и начал обдумывать дальнейшие действия и проблемы, с которыми я столкнусь.
В первую очередь надо было подумать о расположении охранников. Их не расставляли больше двух на этаж, не считая первого этажа. Там еще двое охранников обслуживали пост, находившийся в фойе, сбоку от регистратуры и справочного стола. Таким образом, на всю больницу их было не больше десяти. Охранники были вооружены шокерами, но всё же могли представлять угрозу. Передо мной находилась лишь одна помеха, так как охранников распределяли по одному на крыло.
Другим препятствием была дежурная медсестра. Больница представляла собой четырехэтажное здание в виде заглавной греческой буквы пи с обрезанными наполовину ножками. Каждый этаж делило на два крыла фойе, одному крылу соответствовало одно отделение, а само крыло выглядело углообразно, с одинаковыми в длину коридорами, если считать от угла. В углу же и находился пост медсестры. Если считать ближним коридор, выходящий к фойе, а дальним — уходящий к туалетам, просторному окну с шикарным видом, и кашляющей палате Каркуши, то моя палата находилась как раз посередине дальнего коридора. Надо было начать захват так, чтобы дежурная сестра не успела предупредить охранника. Проблема была в том, что охранник никогда не патрулировал дальний коридор — он доходил до центрального поста, перебрасывался парой слов с сонной медсестрой, и шел обратно.
Наконец в отделении объявили отбой, и можно было приступать. Время было около полуночи, и я решил пролежать еще час, чтобы пациенты заснули крепче, а носы дежурных опустились ниже, обозначая покой. Всё время, проведенное в ожидании, я вертелся на кровати, вслушиваясь в кашель Каркуши. Чертов старикан не мог успокоиться даже ночью. И хоть звук был приглушенным, он оставался подавляюще мерзким. Мысли о скорейшем прекращении общих мучений становились крепче.
Выждав еще несколько минут, я начал подготовку. Тихо переодевшись, я надел удобную и самую полезную в том, что скоро начнется, штуку — боевой пояс. Я закрепил на нем гранаты и запасные магазины. Под конец я разжевал целую пачку жвачки, чтобы залепить ей камеры. Моя система организации инвентаря никогда не подводила. Вложив пистолет в кобуру, и оставив её открытой, я повесил винтовку через плечо и пошел на разведку. Я начал с прослушивания двери и пола.
Понаблюдав, я разгадал путь охранника. За время, пока я возил ухо по холодному кафелю, топот ботинок ни разу ни прозвучал близко, и никто не отбросил желаемую тень. Только иногда слышалась вялая беседа со стороны местного оплота медицинской бюрократии. Охранник не забредал далеко, считая мою часть коридора безопасным местом. Сегодняшняя ночь заставит его коллег по всей стране стать осторожнее.
Так как перехватить противника с помощью внезапности я не успевал, слишком уж длинный был коридор, пришлось хитрить. Дождавшись окончания очередной порции пустого трепа у стойки, я выскочил из палаты. Быстрым шагом приближаясь к полусонной медсестре, я на ходу вытащил пистолет. Сестра Салпи, как гласила её персональная табличка, повернула голову, когда я был уже в трех шагах от неё.
— Мистер Дагни, что вы делаете в такое вр… — не дав девушке договорить, я намертво её перехватил.
— Деточка, я не собираюсь причинять никому вреда, и в том числе не хочу, чтобы ты визжала и боялась. Будешь молчать и слушаться — все мы получим то, о чем мечтаем. Наверное, ты еще не совсем понимаешь, о чем мечтаешь в данную секунду, ты даже не совсем понимаешь, что вообще происходит, но скоро, а может быть прямо сейчас… — моя ладонь почувствовала сильную вибрацию, но, к счастью, вибрация превращалась не в звук, а в мычание. И хоть кашель Каркуши приглушил бы даже движение товарного поезда, пришлось зажать лицо сестры еще сильнее, для подавления сопротивления. — Отлично, вот твой мозг и вернулся к чувству, хоть и немного маринованный адреналином. Итак, если ты действительно ценишь свое желание, а оно у тебя простое — оказаться подальше отсюда, в объятиях любимого мужа, или любимой сестры, или черт знает, кого еще, порыдать вволю, выпить чашечку глинтвейна, а потом снять стресс в постели, крепко прижимаясь к любимому плечу, или крепко теребя себя любимой ручкой, ты, милая сестра Салпи, чтобы всё это осуществить в ближайшее время, просто не должна впадать в панику, а продолжать быть хорошей девочкой и думать о том, как же работа по спасению людей украшает жизнь. Ты все поняла?
У всех неподготовленных людей в стрессовых ситуациях мозг превращается в апельсиновое желе. Поэтому милашка медленно закивала только секунды через три после того, как я пристально заглянул ей в глаза. Надо сказать, я немного приврал насчет того, что не хочу причинять никому вреда. Иначе, зачем я, черт возьми, все это затеял? Мне было плевать, скольких причастных я заберу с собой, и молодая красавица тоже могла пойти в расход. Но все-таки нельзя позволить девушке беспокоиться и наводить суету. Этому гражданскому миру и так не хватает чертовой дисциплины.
Девушка потихоньку начала расслабляться. Я вытащил кусок жвачки, и рукой с пистолетом залепил ближайшую камеру, после чего спросил:
— Как тебя зовут, мисс Салпи?
— Дж… Дженни.
— Черт, с таким именем можно сделать многое! Например, позвать сюда охранника. Справишься, Дженни?
— Д-д-д… Да.
— Тогда приступай.
— Куаттер… Эй, Куат! — девушка вскрикнула, сама того не желая. Аккомпанементом пропел кашель.
— Тсс, Дженни, ну что же ты не проявляешь никакой заботы о пациентах. Они же спят. Не стоит без повода беспокоить спящих людей. — громко прошептал я в ухо, и посильнее прижав дуло пистолета к боку своей пленницы.
Из холла донесся голос охранника.
— Джен? Это ты была сейчас?
— Да, иди сюда скорее, у нас чрезвычайное происшествие.
— Что случилось? — с этими словами Куаттер распахнул двери, в сторону которых уже чернело дуло моего пистолета.
— Привет, сынок. Как ты сам думаешь?
Апельсинового желе стало в два раза больше, и оно уже начинало приедаться. Правда Куат потянулся к своей электрической палке, может инстинктивно, как делал древний человек при виде злого зубра, или, может, потому что при устройстве на работу охранника попросили хотя бы делать вид, что он способен защищать чужой покой. Этот натужный жест был настолько нежеланным самим исполнителем, что я пресек его, лишь взмахнув рукой. Жестом человека, который решил посеять пистолетное дерево, я пригласил мистера Куаттера потанцевать. Но тот оказался нервным, и только судорожно дернулся.
— Че-е-ерт, сынок, да подотри ты сопли, я не моджахед, желающий смерти всем неверным. Всего лишь человек, который хочет поскорее умереть.
— А как и почему мы в этом участвуем? — вопрос был столь же странным, как и моё предшествующее заявление.
— Ка-а-ак, разве вы не хотите умирать? — без чувства юмора на войне становишься намного уязвимее для пуль. А юмор в окопах прижился только черный. Никто даже не заметит, если лишний раз помянешь чужую мамочку.
После моих слов мне на секунду показалось, что я стал сжимать в руках тигрицу. Но с холодным металлом около мочки уха невольно станешь котенком. Зажав даму покрепче, я обратился к охраннику.
— Итак, Куатти, как ты видишь, у меня в заложниках твоя подружка. На самом деле и ты тоже, вместе со всем отделением онкологии, если ты еще не догадался, но тебе я присваиваю звание, и ты сможешь влиять на события. Сейчас мне нужно, чтобы ты передал по рации, что на третьем этаже произошел захват заложников, и чтобы остальные охранники не теряли время, а позвонили куда нужно, и начали эвакуировать здание. Я не трону никакие другие отделения, но черт, протоколы просто обязывают твоих друзей вытащить всех пациентов наружу, пусть даже половина больных умрет в процессе. И пусть, черт возьми, не приближаются сюда. Иначе мне ненароком придется пристрелить пару наших пациентов вместе с ними. Что насчет тебя, так ты нужен мне живым и смелым. Будешь моей рабочей силой. Моей трудолюбивой пчелкой. Ты согласен Куатти? Отлично.
Надо заметить, что Куатти вовсе не был трудолюбивым и старательным по части мышления, и потому стоял с выпученными глазами, уронив спасительную палочку, к которой так долго тянулся. Я уже чувствовал запах джакузи, доверху залитой горячим и булькающим апельсиновым желе. Степень общей заторможенности окончательно раззадорила меня.
— Сынок, просыпайся. Потянись к своей рации, она очень похожа на палку, которую ты уже научился нащупывать. — похоже, я достучался, потому что Куат выполнил просьбу довольно оперативно. — Отлично. А теперь позвони коллегам снизу, и объясни, кратко, но доходчиво, что у тебя серьезная ситуация на третьем этаже, которая не похожа на прорыв канализационных труб, которыми вы, ребята, по-видимому, занимаетесь всё остальное время. Не забудь сказать, чтобы связались со мной по телефону, который лежит на столе нашей замечательной Дженни. Я буду говорить только с человеком, у которого хватает полномочий и решимости на активные действия. Можешь звонить.
Охранник заговорил по рации.
— Куат вызывает всех. Куат вызывает всех. Серьезное происшествие на третьем этаже. У нас захват заложников! Срочно звоните в полицию и в остальные службы. Я вместе с захватчиком в отделе онкологии. Не приближайтесь сюда, иначе нас пристрелят. Захватчик желает говорить с тем, у кого достаточно полномочий. Связывайтесь с нами по внутреннему телефону отдела. Отбой.
Не прошло и секунды, как рация заверещала ожидаемыми ответами. Другие охранники просили повторить, спрашивали друг друга, не шутка ли это, а один сказал, что пойдет проверять. В больнице легко быть героем. Я решил все же лишить смельчака незаслуженной премии и места на доске почета, а себя — еще одного заложника, мне довольно трудно будет управиться с двумя здоровыми молодыми мужиками. Поэтому охраннику пришлось заговорить еще раз.
— Это снова Куат. Повторяю, на третьем этаже захват заложников. Ситуация серьезная. Не приближайтесь сюда, и сообщите обо всем властям. — сообщил Куат, и, помедлив еще секунду, добавил, — Это не учения! — Чертова второсортная фраза, переполненная ненужным пафосом.
— Вас охранников не учили не говорить фразу «Это не учения» при наставленном на вас пистолете, потому что она обязательно взбесит нападающего и он выстрелит?
— Н-нет. Не было у нас вообще никаких учений.
— Тебе не кажется, что ты слишком много болтаешь, сынок? Применяй любое правило, которое помогает делать меньше ненужной работы. Но я не смогу всегда быть рядом, поэтому если не придумаешь одно такое правило прямо сейчас, выучишь его чуть погодя с пулей в колене.
Куат сглотнул и промолчал.
— Раз уж ты немного поумнел, пожалуй справишься с моими дальнейшими поручениями. Мне необходимо, чтобы ты забаррикадировал вход. Обойди все палаты, и разбуди пациентов. Говори им, чтобы собирались около регистрационной стойки. Не ходи только к хрипящему старику. Запомни, что я зову его Каркушей. Так вот, повторюсь, не беспокой Каркушу, его кашель только будет действовать нам всем на нервы. После того, как разбудишь пациентов, вытащи из коридора обе каталки. Изо всех палат вытаскивай тумбочки, стулья, столы, всё, что можешь вытащить в одиночку, и скидывай вытащенный хлам около входа в отделение. Понял меня?
Куат положительно кивнул. Каркуша закашлял, видимо соглашаясь с планом, в котором его не будят.
— Тогда вперед. Начни с палат ближайших к дверям. И пошевеливайся: не думаю, что ты хочешь стать виновным в травмах симпатичной коллеги у меня подмышкой.
Охранник ушел, а медсестра провернула очередную попытку извиться ящерицей в моих руках, но быстро прекратила, так как пробовала вырваться уже семнадцать безуспешных раз и убедилась в серьезности моих намерений. Я же прошептал ей:
— Пока они будут выходить, я буду представляться как первый, кого разбудили. Сейчас я отпущу тебя и разряжу винтовку, патроны оставлю у себя, так что не вздумай устраивать цирковые номера. Винтовку я спрячу под стойку, чтобы не было суеты. И мне очень хочется, чтобы ты вела себя тихо, дорогуша.
— Ладно. – в этот раз медсестра даже на задумалась.
Я медленно отпустил медсестру, Сделав всё, как обещал, я отошел к входной двери, залепил еще одну камеру и отправился подпирать стену около центральной стойки. Пистолет я припрятал в кармане. Тут из первой от дверей палаты послышался диалог.
— Что случилось? — я узнал голос Бедняги.
— Вставай парень, у нас чрезвычайная ситуация. Выходи в коридор, сейчас я разбужу остальных, и расскажу обо всем подробнее. Лучше ведь рассказать всем сразу, да?
После этих слов, не ожидая лишних вопросов, Куат выскочил в коридор. Я посмотрел ему в лицо и подмигнул. Он в ответ лишь направил взгляд в пол и отправился будить остальных. Тут, шаркая ногами по полу, из палаты выполз сонный Бедняга и подошел ко мне.
— О, вас тоже разбудили и ничего не сказали, мистер? — парнишка не обратил внимания на весь мой антураж.
— Мистер Дагни. Да, сынок, со мной поступили столь же подло. Но как соберутся остальные, мы всё узнаем.
И мы начали ждать остальных.

***

Устало метнув пальто в сторону гардероба, капитан Эрадер рухнул на ближайшее кресло. Сегодня был один из тех рабочих дней, когда проходу не давал ни один из подчиненных. Капитанам полиции приходится нелегко в любые времена, но некоторые дни окончательно вышибают задницу из колеи. Поджог с утра и сразу два ограбления банка после обеда. Последние наверняка были совершены по предварительной договоренности, так как произошли в одно время в разных концах города. И, хоть городок небольшой, капитану и ребятам сегодня пришлось повозиться. Дежурных полицейских не хватило на окружение обоих банков, как и единственной команды спецназа. Взяли ублюдков только в северной части города, оттуда быстрее поступил сигнал. Пришлось до ночи допрашивать грабителей, но безуспешно. Они не очень желали раскалываться, так что капитан был зол, и сейчас надеялся найти утешение в ароматах из холодильника и в объятиях жены. Но в холодильнике его ждал только одинокий сэндвич, сверху которого самой настоящей кнопкой была приколота записка. «Сколько уже можно мне засыпать одной?» Читая лаконичные строки, Эрадер куснул бутерброд. Вкус показался отталкивающим. «Спасибо, хоть не выложила осколками стекла «Приятного аппетита»», — подумалось ему. Утешения от еды и объятий отменялись. Поставив свой невзрачный надкусанный ужин обратно в холодильник, рука потянулась к бутылке пива, но тут из брошенного пальто донеслись звуки мобильного. Известный сигнал, при звучании которого в людном месте окружающие тут же начинали шариться по карманам и сумкам, в данный момент намеревался разбудить весь дом. Захлопнув дверцу, Эрадер метнулся к гардеробу, схватил пальто, достал телефон и ответил, не глядя на дисплей.
— Капитан Майлз, сэр, у нас чрезвычайная ситуация.
— И почему я не удивлен?
— Да сэр, вы не поверите, но какой-то псих захватил заложников в нашей больнице.
— Отличный он выбрал день. Если я издам мемуары, глава с описанием этого дня будет одной из самых интересных. И чего хочет террорист?
— Пока не знаем сэр, нам только позвонила дежурная медсестра, они эвакуируют кого могут. Мы еще не начинали переговоры. Черт возьми, сэр, у нас даже нет переговорщика.
— И вам снова понадобился старина Эрадер, — вздохнул капитан — Ждите, уже выезжаю.
Он убрал телефон, встряхнул от грязи пальто, набросил его, еще раз вздохнул и выскочил вон.

***

Выходя из машины, капитану пришлось сразу же оттолкнуть от себя сотрудницу собственного департамента, которая насильно предлагала ему кофе и пончик, и замарала рукав капитана жиром, пытаясь вложить паёк в его ладонь. Капитану не дано было понять образ мышления женщин из департамента полиции, и, решив поскорее лишиться контакта с пончиковой дамой, он ретировался в сторону машин оцепления. Как только капитан пробрался к автомобилям, оцеплявшим периметр, к нему сразу же подошел командир спецназа.
— Докладывайте, — попросил капитан.
— Главная новость в том, что захватчик действовал изнутри, значит он один из пациентов. Захвачено одно крыло на третьем этаже, в заложниках около семи человек, точное количество уточняется. Жертв пока нет, никаких требований не поступало, и мы знаем, что террорист хочет общаться только с вами, капитан.
— Как долго он находился в больнице до этого?
— Он здесь далеко не первый день, сэр.
— То есть он уже сообщал о себе?
— Нет, о нём сообщил охранник, который попал в заложники, и он очень быстро отключился. Передавал информацию коллегам по внутренней связи.
— Тогда как только мы договорим, пойду готовиться к беседе. А вы подготовьте план штурма, командир.
— Мы уже разработали его, сэр, но, похоже, брать придется штурмом. Так получилось, что двое моих ребят уже внутри и они единственные скалолазы в команде.
— Внутри? Каким же образом?
— Их ранило во время сегодняшней погони, и их отвезли сюда.
— А они не могут незаметно подкрасться к противнику, раз уж они в эпицентре карнавала?
— В этом нет необходимости, сэр, по больнице может спокойно разгуливать ребенок, избегая только одного крыла. И, если вы вдруг спросите, почему у нас всего два скалолаза, я…
— Да-да, Лопзе, любой бы догадался о причинах, можете дальше о них не распространяться. Идите готовить операцию, и не утомляйте меня деталями, главное затяните руки этого выродка покрепче. А если придется, и шею. Вы свободны. И найдите мне связиста, как освободитесь.
Лопзе ушел, и капитан остался стоять около автомобиля с амуницией, освещаемый попеременно то красным, то синим цветом. Было уже полтретьего ночи, и маленький город впервые ощутил столь поздний толчок в обычный будний день. Капитан никак не мог согласиться с мыслью о том, что кому-то может вздуматься захватить госпиталь. Эрадер вертел эту идею под разными углами, как маленькие дети крутят перед глазами вещи необычной формы. Как только он цеплялся за отгадку, тут же находилось противоречие. Например, террористы способны захватить беззащитную больницу, чтобы потребовать освобождения из тюрем других террористов, но это было бы осуществлено организованной группой, а не волком-одиночкой. Бандиты, и может даже те, за которыми сегодня устраивали погоню, если в них вдруг проснулась благородность, могли бы задержаться в больнице, чтобы вызволить товарищей, но реальность такова, что ни один жаждущий наживы преступник не выручит соучастника. В книгах по проведению переговоров с террористами всегда упоминается то, что нужно понять захватчика, достичь эмпатии с ним, как великий актер на сцене сочувствует своему персонажу. Но капитан не был ни хорошим актером, ни хорошим переговорщиком. Он волновался сильнее, чем перед первой ночью с женщиной, и решил налить себе кофе, который бросил пить вот уже как десять лет.

***

Потихоньку собрались все пациенты. Проблемы возникли только с Чечеткой. На просьбы проснуться Куатти долго получал от него в ответ лишь угрозы и упоминания неких абстрактных адвокатов. Пока в одном коридоре ругались, в другом моё облачение наконец заметили, и восприняли довольно различными откликами. Эдгар при появлении предположил, что нас разбудили на парад, а Бедняга, наконец придав костюму значение, спросил, не началась ли война. Тянуть дальше было нельзя, особенно учитывая то, что я успел встать спиной к выходу в центре коридора, и я заговорил:
— Господа, я взял вас в заложники. Я не хочу причинять вам вреда, но, боюсь, способен на это, если меня вынудят. Я хочу, чтобы вы оставались спокойными и ждали разрешения моих противоречий с этой страной.
Прозвучало отстраненно и не слишком убедительно, но это было лучше других идей, пришедших в мою седую лысую голову. Не скажешь же им: «Друзья, я беру вас в заложники! Давайте поиграем в нарды, пока я не договорюсь, не исполнятся мои требования, и вас не освободят». Я не был мастером ввернуть словцо в разговоре, и даже не представлял, как я заявлю о своей власти. Но революционеров в группе не ожидалось, и я надеялся, что угрозу воспримут гладко, но в то же время серьезно.
После минутной паузы и вопросительных переглядываний наконец начались вопросы.
— Вы… вы шутите? — спросила Цыпочка.
Я достал пистолет, повертел в руке и отрицательно покачал головой.
— И чего же вы хотите добиться? — спросил Эдгар, обычная улыбка которого сменилась разочарованием.
— Я хочу умереть с достоинством, без страданий, голодных мучений и последних отпеваний у папаши священника. К тому же мне надо кое-что доказать. Я служил государству многие годы, и никогда не рассчитывал, что оно бросает верных ему людей даже в таких мелочах, как страховка. Теперь я болен раком и хочу спокойно умереть. Самоубийство избавило бы меня от боли, но оно не принесет справедливости. Так что я заставлю устроить себе эвтаназию, и пусть мир отреагирует.
— Почему бы просто не выйти и не пострелять в полицейских, как это делают обычные террористы, которые хотят что-то доказать? Там вас и пристрелят. — вдруг высказался Бедняга.
Я даже усмехнулся.
— Прости сынок, но ты мало понимаешь в терроризме. Твой план ненадежен, потому что меня могут обезвредить, и оставят умирать на чертовой койке в госпитале при тюрьме для особо опасных преступников. Меня закуют в наручники, и никто не поменяет мне пеленки, когда я не смогу самостоятельно двигаться. А я не хочу умирать в собственных зловониях. Еще я не хочу провоцировать насилие первым. Чего я хочу, так это вызвать в обществе резонанс, но если я прострелю пару полицейских черепов, об этом напишут, быть может, в пределах округа, хотя давно уже пора показать что чувствуют такие как я, всему миру. Чувствуют такие как мы, черт возьми.
— Вы думаете, мы хотим умирать?! — вдруг очень раздраженно воскликнула Цыпочка. Этих людей действительно тяжело напугать угрозой смерти.
— Хотите, или нет, вы уже умираете. Если вдруг пожелаете расстаться с жизнью еще скорее, я услужу вам очень качественно и безболезненно. Так что прошу тех, кто еще хочет пожить, оставаться спокойными.
— А что, если я не хочу?.. — с опущенной головой, очень тихо проговорил Бедняга. — Что если… — Но тут прокуренным голосом его перебил Чечетка, которого Куат всё-таки вытащил из палаты.
— Может, хоть вы мне объясните, что происходит, раз охрана не знает, что происходит у нее под носом? — его раздраженный вид как всегда соответствовал его голосу.
Казалось, этот человек напугал остальных пациентов даже больше чем я. Медленно расступившись, группа заложников открыла Чечетку передо мной в полный рост.
— Так что же, вы можете объяснить ситуацию?
Я молчал и смотрел ему в глаза.
— Ну же, что случилось?
Я молчал.
— Ну а вы, почему здесь стоите? — он обернулся к остальным заложникам, надеясь получить поддержку. Но на той стороне лишь сжимали губы и отводили взгляд.
— Скажите что-нибудь! — потребовал он, повернувшись обратно ко мне.
— Заткнись! — рявкнул я, и быстро взмахнул Людовигом так, что дуло оказалось прямо на уровне его лба. — Заткнись уже, черт возьми. — Закашлявший старик захотел того же.
Почти одновременно Чечетка сглотнул, потер лысину и поправил очки на фоне пригнувшихся пациентов. После этого губы его задрожали, будто пытались заговорить, но были зашиты крепкими нитками. Я не убирал пистолета, и рука моя немного затряслась. Чечетка отшагнул назад и смирно встал рядом с остальными.
— Сынок, ты только что чуть не испортил нам вечер. — на выдохе произнес я. — Тебе повезло, что я склонен озвучивать мысли большинства, которые не способны уловить самые пустоголовые в стаде барашки. Итак, повторю для новобранцев, вы у меня в заложниках, но всё будет хорошо, как только меня не станет. Когда я закончу говорить, вы пойдете в свои палаты, и принесете сюда все свои средства связи. Вы также можете принести всё, что захотите, чтобы убить время или устроиться поудобнее, но находиться вы будете у меня на виду. Когда будете возвращаться, заберите также все каталки, аппаратуру, и вообще всё, что вытащил из палат охранник, который вас будил. Будем баррикадироваться. А потом я заявлю о себе. Разойтись.
Больничные тапочки зашаркали по полу, и кучка ног осторожно поплелась к своим палатам. Лишь Бедняга тоскливо, но очень понимающе посмотрел на меня под карканье умирающего старика, сел прямо на пол и безнадежно облокотился к стене. Я посмотрел на него в ответ, чуть наклонил уголки губ, пнул каталку, которая стояла около ближайшей палаты, и пошел забирать из-под стойки винтовку.

***

Находясь в середине круга, составленного из госпиталя, выстроенного половиной прямоугольника и цепочки полицейских автомобилей, капитан дочитывал досье захватчика. После того, как капитан перевернул последнюю страницу, его настрой к переговорам сбился окончательно. Отставной полковник, проводивший операции в нескольких странах мира, несколько раз получавший пулю, и брошенный доживать свои дни за небольшую провинность в захолустный городок с формальной пенсией. Вдобавок к государственному милосердию он также удостоился от судьбы подарка в виде рака пищевода, который, судя по истории болезни, вылечить уже не удастся. Идеальная для переубеждения кандидатура.
Медлить с переговорами было нельзя, ведь в случае с заложниками хуже незнания ситуации нет ничего. Это правило капитан помнил еще из академии, из курса лекций по защите от диверсионно-террористических акций. Еще на ум пришел термин «Стокгольмский синдром», и он казался значимым, но капитан так и не вспомнил, что же означает эта фраза. Решив выяснить про недоученную теорию позже, капитан отправился узнавать сводки с полей.
Первым делом он отправился к командиру штурмовой группы. Тот стоял с двумя своими ребятами около электронного планшета и рисовал магнитным пером план наступления.
— Надеюсь, штурм приближается, командир?
— Так точно, капитан. А приближается он только потому, что план захвата может быть один единственный. Кроме как в лоб тут не попрешь. Тактическая группа была бы куда полезнее, если захвачена была бы вся больница, и там и тут разгуливали бы террористы. А здесь вам больше пригодится миниатюрный танк.
— Жаль, что нам не успели их завезти. Как ваша группа будет готова, сообщите мне. А я пока получу разрешение руководства на штурм.
— Но я думал, вы руководите операцией.
— Для вас, Лопзе, так и есть. В любом другом случае я бы не стал беспокоить вышестоящие инстанции, но в досье нашего ваххабита в графе «близкие люди» указано министерство обороны. Я все еще хочу побыть капитаном, так что не промедлю их уведомить. Но сначала лучше будет узнать требования Мэла, так что я пойду налаживать с ним связь.
Отойдя от машины спецназа, капитан направился к основной команде людей, отвечавших за операцию. Никто не бездельничал, но, увидев его, все отвлеклись от своих дел, и обратились к нему.
— Итак, все ли готово для переговоров?
На эту реплику никто не ответил, просто одна из женщин поднесла рацию, и жестом указала на кнопку, будто боясь спугнуть того, кто прятался на противоположной стороне микрофона. Капитан кивнул головой, и начал говорить.

***

После того как у дверей образовалась приличная горка из найденного хлама, в которой участвовали каталки, тумбы и абсолютно стеклянные телевизоры, заложники расселись по периметру стойки со своими матрацами, подушками и настольными играми, как я и указал. Таким образом, при чрезвычайной ситуации взрыв гранаты накрыл бы всех сразу. В таком помещении с картонными стенами, как здешний коридор, не нашлось бы тела, не тронутого осколками, после использования моей хлопушки, даже если бы заложники разбежались по углам, но я решил предостеречься от преждевременного штурма. Безопасность заложников превыше всего.
Я осмотрелся вокруг, чтобы удостовериться, все ли шло по плану. При попытке быстро пройти внутрь сквозь баррикады споткнулся бы даже обученный солдат, а на регистрационной стойке я установил зеркало таким образом, чтобы всегда держать на виду выходы из палат и единственное окно в конце коридора. Единственным разумным способом проникновения было бы вскарабкивание внутрь одной из палат через окно. Будет сложно обнаружить такую брешь, потому я и планировал предупредить атакующих о ситуации с заложниками. Но люди снаружи сообщили о себе первыми. Я проверил, выключена ли камера на рации и принял вызов. Видеопотока с той стороны тоже не наблюдалось.
— Мистер Дагни? Я так полагаю, это вы должны быть сейчас у рации? Если это вы, отзовитесь.
— Я думал, вы начнете отнимать мое время раньше, господин переговорщик. Раз у вас быстро не нашлось любителя поболтать, мне пришлось потратить свободное время на укрепление своего превосходства. После нескольких инноваций в местном интерьере я способен разнести эту часть этажа почти мгновенно, и не без помощи моих осколочных погремушек. Так что обдумайте вариант штурма еще раз. Таким образом, у нас останется больше времени на разговоры, и меньше на обмен свинцом. Кстати, вам не кажется, что пришла пора познакомиться? Так несправедливо, что только у вас есть досье на меня. Нам необходимо лучше узнать друг друга. Вы, например, можете называть меня просто Мэл.
— Меня зовут Эрадер, я капитан полиции и вершина порядка в этом городе, и я тот, кто будет отвечать за выполнение ваших просьб, потому что сейчас вы гораздо важнее меня.
— Че-е-ерт, не льстите мне, капитан. Если я начну откровенничать, то смогу вам объяснить, почему я всегда был важнее капитанов полиции даже самых крупных городов, но сегодня не вечер ностальгии. И раз уж вы любезно предложили помощь, давайте я назову вам свой самый главный каприз.
— Мы внимательно слушаем и записываем.
— Итак, капитан, я публично и официально, хоть меня никто кроме ваших гончих не слышит, объявляю о желании умереть. Вы должны меня убить.
— Что… Как? Эм… — с противоположной стороны рации плотной струйкой полилось замешательство. — Хотите, чтобы мы вас пристрелили, и для этого устроили весь этот театр?
— Понимаю ваше удивление, капитан, и объясню подробнее. Я требую от вас вполне определенной смерти, и её организации с позволения властей этой страны. Так как эта страна любит нарушать права своих граждан, я заставлю её нарушить свои же правила. Я хочу разрешенной законом эвтаназии, хочу, чтобы её провела та сучка, что объявила мне об отсутствии страховки, и хочу, чтобы это транслировалось прессой в прямом эфире на весь мир. О последнем я позаботился сам, важнейшие детали нельзя доверять безалаберным раззявам. Вам останется только пропустить ко мне приглашенного журналиста.
— Чтобы вы взяли на мушку еще и его? Нет, забудьте, Дагни, мы никого к вам не впустим.
— Капитан, избавьте меня от попыток торговаться, я человек, который умеет отдавать приказы и знает, когда люди готовы их выполнять. В данный момент вы готовы выполнять мои приказы, а ваши приказы готовы выполнять люди, которые стоят рядом с вами. Длинные беседы отменяются, я хоть и разочаровавшийся в жизни человек, но вы не незнакомый бармен, которому можно выложить душу. Даю вам времени до шести утра, а потом, чем черт не шутит, мне уже станет плевать и на мир, и на заложников и на справедливость. Как только всё будет готово, сообщите мне по рации. Услышав лишнего, я могу разозлиться и навскидку пострелять по сторонам, так что связывайтесь только по делу. Конец связи.
— Но Дагни, стойте… — тут я отключил связь.

***

Прошло десять минут после разговора, а Эрадер никак не мог понять, чего хочет спятивший старик из больницы. Капитан взглянул на часы, и убедился в том, что дальше медлить нельзя, потому что начинался четвертый час. После он потянулся к телефону, надеясь окончательно разобраться в том, что происходит, в разговоре с Пентагоном. Капитан не сомневался, что номер, указанный в досье полковника, связал бы его с кем-то из верхушки военной власти, и решился наконец набрать его.
— Да? — после длительных гудков и выдержанной паузы коротко и четко было сказано с той стороны трубки. Капитан замешкался от такого спокойствия ранним утром.
— Доброе утро. Прошу простить за ранний звонок, но, боюсь, случилось несчастье с человеком, в досье которого этот номер указан как экстренный.
— Что ж, раз у вас в руках досье, а не телефон с номером «звонить в экстренных случаях», то мои близкие, должно быть, ловят сачками сладкие сны, ворочаясь в кроватях. Это же досье, вкупе с недавним сообщением о теракте, из-за которого меня и разбудили, означает, что досье составлено на нашего бывшего сотрудника, и звонит человек, контролирующий операцию по предотвращению теракта на месте. Доброе утро и вам, капитан Глоушот. А теперь расскажите мне о несчастье, которое я бы назвал большой задницей, подробнее, из первых уст. — голос продолжал быть четким, но останавливался на мгновения иногда даже после нескольких сказанных слов. Такая манера разговора расходилась со спешкой капитана, и заставляла его нервничать.
— А можно мне сначала узнать, с кем я говорю?
— Хм-м-м. Да, пожалуй, этот вопрос стоит решить прямо сейчас, чтобы больше не задерживаться на нем ни секунды. Вы не узнаете обо мне ничего, капитан, но должны беспрекословно подчиняться моим приказам. Вы будете получать необходимые подтверждения в виде протоколов на ваш командный планшет. Они будут снабжены всеми необходимыми электронными подписями и печатями. Я отправлю вам один сразу же, как только узнаю о ситуации подробнее. Надеюсь, ваших слов мне для этого хватит. Докладывайте, капитан.
Теперь паузу допустил уже капитан, раздумывавший над тем, стоит ли слушаться незнакомого голоса, и, решив, что обладая такими знаниями, трудно преподносить лживые намерения, начал говорить:
— Полковник держит под контролем отдел онкологии местной больницы. С ним около семи заложников…
— Эту часть сводки можете пропустить, расскажите о требованиях.
— Я не понял до конца, но, похоже, террорист просит убить его, и осуществить это в виде медицинской поблажки от неминуемой смерти, с официальным подтверждением эвтаназии. Еще он просил поддержки прессы, и упоминал, что позаботился об этом сам, и нам останется только пропустить собственно прессу.
— Капитан, сейчас вам доведется исполнить свой долг для этой страны, свой настоящий долг, тот самый, что исполняют с улыбками герои боевиков прошлого века. — произнес таинственный голос после самой длинной паузы за весь разговор. — То, что я вам сейчас скажу, останется между нами и вашими подчиненными, которым вы доверяете. И не ждите суда и обвинений в измене, если информация вдруг разгласится, или вы провалите операцию. Вас накажут тихо и мирно. Ваша прямая обязанность — не допустить появления прессы около этого человека до самой его смерти, каким бы образом эта смерть не произошла. Но раз уж наши предки совершили глупость, и вопреки собственной безопасности приняли парадигму свободы слова, нам приходится расхлебывать их решения ложечкой предусмотрительности. Ваша задача организовать всё так, что прибывшим папарацци останется разгребать только голые факты. Устройте скорый пир, и пусть себе копаются в косточках да объедках. Штурмовая группа должна быть готова к моменту поступления приказа на командный планшет. Думаю, о сроке прибытия протокола вы догадаетесь самостоятельно. Приступим. Конец связи.
Последние слова незнакомый голос произнес с поразительной для него скоростью, было видно, что старикан Мэл стал беспокоить его куда больше чем даже благополучие близких, которым голос интересовался сначала. А количество вопросов у капитана в голове всё увеличивалось. Но ему вовсе не нравилось быть мишенью в центре политической перестрелки, и он решил присоединиться к могущественной стороне незнакомца. После разговора капитан подозвал к себе Лопзе.
— Я тут позвонил по телефону доверия из досье Дагни, — сказал Эрадер, когда Лопзе подошел. — и, оказалось, что человеку, взявшему трубку, всё про нас известно. При этом он сразу же назначил себя нашим командиром, хотя даже не представился. Каково, а?
— И что, вы верите ему?
— Он обещал подтвердить слова официальными документами. Скоро на наш планшет придет приказ. И если тот приказ будет помечен как секретный, а в нем будет указание спровоцировать террориста на осуществление угрозы, вы, Лопзе, постарайтесь объяснить своим ребятам, что так будет лучше. С нами пообещали не церемониться как за разглашение этой информации, так и за провал операции, так что гасить совесть можете этим обещанием. Можете идти.
— Но…
— Идите, сейчас тот человек еще позвонит. — капитан солгал, норовя скорее избавиться от чужой совести, которая могла бы помочь его собственной победить принятое решение. Собственная совесть уже не давала ему проходу за такое скоротечное смирение и послушание незнакомцам. Лопзе не стал спорить и ушел.
— Окликните меня, как придет приказ, — крикнул капитан ему вдогонку.