***

Ожидая реакции снаружи, я сидел рядом с кругом заложников, и наблюдал. Этим людям не впервой было мириться с судьбой, и казалось, что они приняли очередной крутой неогражденный поворот на жизненном пути лишь как маленькую невзгоду. Эдгар, Дженни и Куат перекидывались в карты, Цыпочка мирно спала, несмотря на карканье, и даже Чечетка не ворчал, а следил за игрой. Медсестра даже начала улыбаться, когда на нее смотрел Куат, но тут она уловила мой взгляд, улыбка её пропала, и она спешно отвела глаза. Таких взглядов за ночь я поймал уже несколько, практически от каждого заложника. Страха в глазах не было лишь у Бедняги.
Он сидел у стенки, и безмолвно смотрел в пол. Казалось, он выглядел еще бледнее, чем обычно. Мне необходимо было расспросить заложников, и начать я решил с него. Я подсел к нему и заговорил:
— Над чем так тускло размышляешь, сынок?
Парень медленно повернул голову ко мне, и тихо промолвил:
— Я боюсь признаться в этом даже себе, мистер. Я точно не смогу произнести это вслух.
Тем не менее, Бедняга проговорился, сам того не осознавая. В его фразе все выглядело ясным. Он произнес её с тем безразличием в голосе, которое способно остановить любой начинающийся разговор. Только в данном случае паренек был безразличен к жизни, а не к собеседнику. Я встречал на войне людей, оставшихся без конечностей, и жизнь в них горела пламенем самых различных цветов, а в этом парне вряд ли остался даже тлеющий уголек надежды. Я знал, что разжигать в топке его сознания уже нечего, оставалось только тушить. Потому я лишь предложил помощь:
— Я знаю, как ты себя ощущаешь, знаю, каково бывает без надежды. Это будет тяжким решением, но если , сможешь прекратить свои размышления и ожидания вместе со мной, когда я добьюсь результата своей акцией.
Бедняга даже не взглянул на меня, но на такие предложения не отвечают, даже при согласии. Уходя, я положил Бедняге руку на плечо.
Я собирался побеседовать с остальными заложниками, но вдруг с противоположной стороны забаррикадированных дверей постучали. Бодрствующие заложники мигом вскинули головы, а я винтовку, нацелившись туда, где вероятнее всего находилась бы какая-то часть человека, каким бы образом входящий не расположился перед входом. Стук обзавелся комментарием:
— Это Темерио, репортер.
— Одну минуту, мы только приберемся. Пока приготовь документы, и не забудь войти с поднятыми руками, иначе можешь начинать молиться всем своим чертовым идолам. — сказал я, и обратился к охраннику. — Куат, пожалуйста, расчисти путь к моей популярности.
Куат положил карты рубашкой вверх и двинулся ко мне.
— Что вы еще от меня хотите?
— Хочу, сынок, чтобы ты не унывал, и чтобы раскидал основные препятствия у дверей, а потом снова их собрал. У нас гости на пороге, так что приступай.
Прошло около двух минут, пока Куат откинул каталки, растолкал тумбочки и убрал прочую дребедень, которой мы завалили выход. Я засек время, чтобы узнать, сколько минут форы перед мужчинами в бронежилетах у меня будет, если они вдруг надумают ворваться. Наконец, Куат закончил, и можно было входить. Я повесил винтовку на плечо, вооружился пистолетом и направил дуло в сторону дверей.
— А теперь войдите, но только о-о-очень аккуратно.

***

Капитан приказал готовиться к штурму, и начал надевать на себя броню. Хоть он и не собирался идти внутрь, сегодня нарушать регламент не хотелось. Но только он натянул первый ботинок, к нему подбежал глава технического отдела.
— Капитан, сэр, в здание пробрался человек!
— Что значит пробрался? — второй ботинок, который никак не хотел налезать, вызвал у капитана ярость, каждую каплю которой капитан вложил в произнесенную фразу. — Какой еще человек?
— Нам ничего неизвестно о личности вошедшего. Он только что появился на камере около входа в захваченное отделение. Он просто стоит там, с большим рюкзаком на спине.
Эрадеру не надо было думать дважды, чтобы понять, кто мог пробраться внутрь. Каким образом ниндзя-репортер с большим рюкзаком сумел прокрасться мимо охранников, стоявших у выходов, и внутренних камер, не считая той, которой он попался в объектив, оставалось загадкой. Но время отгадывать загадки у капитана вышло. Капитан крикнул начальнику, чтобы продолжал следить за человеком у дверей, и рванул действовать, запнувшись, правда, из-за плохо обутой ноги. Тяжелая армейская обувь с грохотом свалилась, но у капитана не было времени переобуваться еще раз, поэтому он схватил ботинок за шнурки, и ринулся к команде Лопзе.
— Срочно начинаем штурм! В здание проникла пресса, а предотвратить её появление наш прямой приказ. Берите только инвентарь первой необходимости. Лопзе, я сообщу подробности по рации. — выкрикнул полубосой капитан, еще даже не добежав до машины штурмовиков.
Лопзе тут же начал отдавать приказы, и его бойцы выступили к главному входу почти мгновенно. В это время к стоявшему на одной ноге Эрадеру снова подбежал главный технический специалист.
— Капитан, лазутчика впустили внутрь отделения. Мне только что сообщили по рации.
— Черт возьми! — капитан снова выругался на начальника технического отдела и начал вещать по рации. — Лопзе, лазутчик уже внутри отделения, рядом с захватчиком, посмотрите по обстоятельствам, как будете действовать. Штурм не отменяется.
— Вас понял.
Капитан вздохнул, обулся, сев прямо на асфальт, потом встал и пошел к машине технической службы, чтобы наблюдать за ходом операции. И он надеялся, что будет наблюдать её единственным среди всех людей на Земле.

***

Первым делом после того, как я вошел в отделение онкологии, я увидел на заднем фоне группу людей, которых заинтересовал взаимно; а на переднем фоне дуло пистолета, которое наставил старик в форме, так напоминавший представителей высших воинских чинов из классических военных фильмов. Он был высоким, широкоплечим, с небольшим пузом и с патронажем вокруг туловища. Скулы его были ярко выражены, а лысая голова была овальной формы, чем напоминала симметрично треснутое яйцо. Лицо выражало скорее спортивную заинтересованность, чем ненависть.
— Медленно убери одну руку из-за головы, и передай мне свой рюкзак и документы, толкнув их по полу. — довольно жестко начала разговор старик, после чего обратился к человеку в форме, похожему на охранника и стоявшему неподалеку. — Куат, кинь мне свой металлоискатель, и быстро забаррикадируй выход снова.
Пока охранник двигал каталки и тумбочки к дверям, старик просмотрел мой паспорт, быстро обшарил дополнительные карманы рюкзака, даже не взглянув в основную секцию, подошел ко мне с металлоискателем, и быстро поводил им вокруг моего тела. Он делал все очень быстро. Я заранее убрал все необходимые и личные вещи в рюкзак, оставив на себе только одежду, как и указал старик в сообщениях, еще будучи для меня незнакомцем. Когда аппарат ничего не показал, старик посмотрел прямо на меня, добротно ухмыльнулся и сказал:
— Добро пожаловать на борт, чертов смельчак. Давно я не встречал по-настоящему безрассудных храбрецов, а таких я уважаю. Моя фамилия Дагни, звание — полковник. — после этих слов я обменял свое скользкое репортерское рукопожатие на настоящее солдатское. — Можешь уйти в любой момент, но только если нам не будет угрожать опасность. А чтобы она перестала нам угрожать, калибруй свои приборы прямо сейчас и начинай репортаж, сынок.
— Я как раз собирался приступать, полковник, не проветриваться на курорт приехал. А какая нас может подстерегать опас…
Меня прервал громкий шум ударяющихся о помехи на полу железных дверей отделения. Я видел только, что они приоткрылась, но пройти было нельзя. Ничего не было понятно, но старик тут же начал кричать, на ходу доставая винтовку. Он кричал сначала охраннику, который находился у дверей, чтобы быстро возвращался к общей группе заложников, если хочет жить, и пальнул ему в ноги. Потом он кричал странному поникшему парню, про которого я сначала подумал, что он уже труп, чтобы лез под стойку. Почему-то старик назвал парня беднягой. Я судорожно проклинал себя за неподготовленность. Выстрел старика спровоцировал штурмовиков еще усерднее толкать и пихать двери, а заложников кричать и нагибаться. Откуда-то донесся кашель, по громкости способный конкурировать со стрельбой. На счастье старика, две каталки в начале коридора сплелись из хаоса, царившего на полу, таким образом, что мешали друг другу двигаться и загромождали вход. Видно было, что цитадель вышла дряхлой, и скоро её стены протаранят, но небольшую фору она давала. Полковник метнулся ко мне, сильно толкнул за угол и быстро прошипел:
— Сынок, наши жизни в твоих руках. Штурмовики пристрелят всех, если за нами не будет наблюдать пара-другая миллионов глаз.
После этого он выскочил за угол, продолжая свое странное: «Бедняга — под стойку!», — пальнул вдоль стены в приоткрытые двери, видимо надеясь на рикошет, и уполз за стойку. Пока полковник уползал, он случайно вышвырнул мужчину годов сорока, который был ближе всего к концу стойки, за её пределы. Мужчина занервничал, и начал дергаться, из-за чего на мгновение запутался в собственных конечностях. Этого мгновения хватило, чтобы из-за дверей пустили ответную на выстрел старика очередь. Только разобравшийся в своих ногах мужчина присел на корточки и уже начал отталкиваться за спасительную гладь стойки, как ему в голову ударила шальная пуля, проделав две аккуратные, симметричные дырочки в черепе. Он вскинул руки, будто хотел поупражняться в приседаниях, и, так как уже совершил толчок, полетел, но в противоположном направлении. Его голова упала лысиной ко мне, и по бокам начали вытекать густые равномерные струйки. Все время, пока мужчина умирал, я с открытым ртом собирал свою камеру, произнося про себя все больше проклятий.
Настроив наконец переносную тарелку на спутник, я создал локальную беспроводную сеть, и подключил к ней камеру. Камера автоматически заливала потоковое видео в прямом эфире на мои каналы в популярных видеосообществах, и на мой личный сайт. У меня всегда уходило много времени на настройку, потому что мне приходилось менять спутники, и выбирать случайно один из доступных во время репортажа — слишком много было желающих портить мои инструменты, после неудавшихся попыток покушений на меня самого. Я часто терял драгоценные кадры только по причине возни с аппаратурой, что и произошло сейчас. Когда я закончил настройку, камере лишь оставалось соединиться с серверами. Я нажал на кнопку подключения, и стал ждать. На подключение никогда не уходило больше секунды, но закон подлости сработал как надо. Возникали помехи и локальные ошибки, возможно, их вызывала аппаратура атакующих, у полицейских коммуникации целиком и полностью базировались на беспроводных соединениях.
Внезапно скрежет дверей прекратился, и стало тихо. Остались только крики заложников. Преодолев страх, я позволил себе сесть рядом с углом, выглянуть из-за него и наблюдать.
Столь же внезапно, с легкостью утреннего бриза, двери распахнулись в обратную сторону, и внутрь вкатилось две гранаты, которые начали выпускать тусклый дымок. Сквозь окошечки в дверях было видно полицейских, которые укрылись за дверьми, как за щитами. Каким образом старикан не учел того, что в больнице входные двери в отделения открываются в обе стороны, учитывая превосходность остальных элементов его плана, оставалось неясным. Я начал понимать, что за дымок исходил из гранат, но продолжал нажимать на кнопку подключения снова и снова. Наконец, сквозь кашель и слезы, я увидел надпись «Соединение установлено». Всё, что я успел до того, как начал окончательно задыхаться, так это выставить камеру из-за угла, надеясь лишь на то, что репортаж быстро станет популярным. Единственным, о чем я побеспокоился заранее, было название репортажа: «Взгляд на захват заложников изнутри». Ах, эта чёртова любовь к гонзо.

***

Капитан нервно кружил около командного планшета, на который перевели всю видеотрансляцию боевых действий в больнице. На экране было видно лишь, что группа спецназа уже ворвалась внутрь, но стояла на месте. В наушник капитана полился голос Лопзе, и одновременно зазвучала рация для связи напрямую с Дагни:
— Капитан, у нас внеплановое вмешательство. Самое худшее, что могло произойти. Мне кажется, вам лучше послушать самому. — сказал Лопзе.
Самостоятельная рация вдруг заговорила шебаршащим голосом:
— Да, капитан, я чертовски рекомендую вам послушать. Слышите вот это? — раздался щелчок ногтем, — это граната «Салют», как называли её в наших окопах. В учебке нас учили бежать не от нее, а к ней. Убежать от нее, если ты только не в ста метрах от эпицентра, невозможно. А если бежать к ней, то умереть можно спокойно, сразу, а не от гангрены, вызванной осколками, впившимися в каждую часть твоего тела. Так вот капитан, я намерен взорвать эту гранату прямо сейчас. Я даже оторвал чеку, но пока еще держу предохранительную скобу. Ой, подождите, капитан, а разве не взрыва вы хотите?
Дагни резко замолчал. Внутренняя подкладка шлема капитана мигом стала холодной от пота, впрочем, как и не особо свежие трусы.
— Хорошо, допустим, ваше молчание означает, что вы крайне возмущены подобным обвинением, и не знаете, что ответить. Тогда я продолжу сообщать известия. Всё происходящее уже снимается и транслируется по всему миру. Так что на вашу солдатню смотрю не только я. И если они тотчас же не уберутся отсюда, то станут виновниками международного скандала. Решайте быстрее, капитан.
Вдобавок к двум ведшимся разговорам зазвонил еще и личный телефон капитана. Совсем запутавшись, он перевел рацию в режим громкой связи, принял звонок на своем мобильном, и сказал вслух: «Подождите», — обращаясь, конечно, к полковнику.
— Что мне сделать?! Вы совсем… — услышал капитан знакомые интонации из собственной трубки, но испугался громкого разъяренного голоса и поменял трубку на рацию, обозначив этим хотя бы для себя то, что он попросил подождать вовсе не таинственного незнакомца из министерства.
— Хотите побыть девочкой на первом свидании, и заставлять меня ждать? Оцените риск, капитан. — донеслось из рации.
— Есть, сэр, будем ждать. — послышалось в наушнике.
Капитан снова поднес к свободному уху свой мобильник, выключил микрофон и громкую связь на рации, и неуверенно произнес:
— Это я не вам.
— Очень надеюсь, что не мне! Вы хоть видели результаты вашего командования операцией? Редкие кадры! Советую вам взглянуть, хотя, наверное, вы будете часто их пересматривать, оказавшись на пенсии. Программу «Кадры, изменившие мир» снова поставит в основное время какой-нибудь научно-популярный канал благодаря вам.
— Вы давите на меня, не указав причины. О чем вы наконец?
— Откройте уже любой популярный видеосайт!
Капитан подошел к планшету, и набрал адрес самого популярного в мире видеосообщества. На первой же странице он увидел Лопзе и его подручного в перспективе снизу и сбоку в прямом эфире.
— И, и что же теперь делать? — капитан решительно раздумал проявлять инициативу самостоятельно.
— А как вы думаете? Может подкинете мне пару идей, чтобы я сразу знал чего не стоит делать?
— Я сделал все что мог, учтите это! — капитан действительно верил в это.
— Слушайте сюда, Глоушот. Вы должны срочно убрать оттуда своих героев. Обязательно в целом состоянии, никаких кусочков и оторванных рук. После этого молитесь, чтобы президент не то, что принял, а хотя бы выслушал мои доводы. Может быть, мы поспеем к сроку и подготовим выступление, чтобы вы могли спокойно усыпить бешеного старого бультерьера в больнице, но если даже мы не поспеем, вся вина будет возложена на вас, это я вам обещаю. А пока наслаждайтесь разговорами с Дагни, и ждите моих указаний.
— Поучиться чему? Как захватывать умирающих в заложники? Велика наука! — к счастью, негативный панегирик капитана услышал лишь выключенный микрофон. Капитан хотел начать следующее предложение неумелого памфлета, даже набрал воздух в легкие, но опоздал. Однако слова томились в легких, и потому капитан быстро включил наушник и выкрикнул туда всей грудью:
— Убирайтесь оттуда, чёрт его дери! — после чего переключился на Дагни, — Президент готовит речь. А у меня появилось условие — инъекцию лично вам я буду делать сам. Иначе можете взрывать хоть атомную электростанцию.
— О, бунтарь в строю! Вижу, я вам чертовски насолил. Что ж, к вашему сожалению, я с радостью взорву тут всё, пусть даже здесь и не атомная электростанция, если вы будете ставить мне условия. Видите ли, у вас совсем другое положение. Я понимаю ваши чувства, капитан, мой план удался и сломал все ваши надежды на дальнейшую карьеру, хорошую пенсию и спокойную старость, а ведь я чувствую по голосу, что вы немолоды. Но у меня тоже есть личные счеты, и я тоже люблю их сводить. Инъекцию должна делать управляющая больницей, которая отняла у меня веру в эту страну, и никто другой. И предупредите, что она должна откликаться на позывной мисс Сучка, иначе черт дернет меня за руку. А теперь поговорим о вас. Понимая ваши чувства, я официально разрешаю вам помочиться на мой труп, когда всё закончится. Мне будет плевать, а вам станет легче. Согрейте душу, прошу вас, сделайте именно так…
Настала очередь капитана разъяряться, не дослушивать и бросать телефонные трубки. В моменты разочарования можно временно растерять любые навыки, даже мастерски отточенные. Капитан потерял способность здраво мыслить, и стратегически обдумывать всё на шаг вперед: навыки, столь необходимые руководителю. Злость не проходила несколько минут, и он совсем забыл, что граната, которой Дагни угрожал, никуда не делась. Но когда раздался взрыв, было уже поздно.

***

Штурмовой отряд отступил, но их подарок еще действовал, и были заметны последствия их присутствия. Большие телевизоры, состоявшие только из стекла, разбились и осыпали своими кусочками заложников. Аппаратура за стойкой тоже была повреждена. Пациенты, персонал больницы и репортер до сих пор заходились в кашле, а мне приходилось продолжать принимать на себя образ существа из научно-фантастических фильмов, держа на голове свой шлем. Сам я еще не отошел от ощущения собственной негодности, которое охватило меня после того, как штурмовики наскоком нашли такую маленькую, но в то же время такую зияющую брешь в моем плане. Это ведь так естественно. Двери в больницах должны открываться в обе стороны, чтобы сквозь них можно было не задумываясь провозить каталки в экстренных случаях. Как я мог это упустить? Я не рассчитывал прибегнуть к плану с гранатой и камерой, я даже не был уверен, возможно ли будет его осуществить. Не зря я подстраховался журналистом.
Я подумывал о том, что правительство решит пустить меня на самотек, даст мне посчитать, что я лишь иногда дергая на рычаги, но не думал, что они действительно способны. В конце концов, знаю я не так много. Хоть я и был распорядителем физической лаборатории, я лишь подписывал бумажки, и не понимал, что за новый тип энергии четырехглазые там исследовали. Так что, если вы спросите меня, я знаю про факт существования новейших разработок, знаю что вели их не только в нашей лаборатории, и даже не только в нашей стране. Знаю, что наши ученые не являются первопроходцами, а лишь догоняют более мастистых зарубежных коллег. Знаю, что есть результат. Вот и всё, что мне известно. Поэтому мне так легко и позволили посадить свой старый зад около мангала на газоне собственного дома. Выудить хоть одного физика из пруда папок, помеченных секретными печатями, не выйдет даже у наших собственных шпионов, настолько проводимые исследования важны.
Впрочем, мне до этого больше дела нет. Я возьму своё, изменив хоть что-то в этой стране, а потом спокойно уйду. Нет, я не буду предавать, и публично выдавать секреты своего государства, у меня еще осталась воинская честь. Жаль, что у политиков всё иначе.
Пока я обдумывал свой промах и болтал по рации, ладонь, сжимающая гранату, совсем запотела, а мне вовсе не хотелось, чтобы круглый ребристый предмет выскользнул на больничный кафель. Решив подчеркнуть факт, что разговор для капитана вышел неудачным, и немного развлечься, я направился в одну из палат, окна которой выходили в основной двор. Отодвинув шторы, я открыл окно нараспашку. Никто меня не видел, здесь не было никаких снайперов, поэтому я с наслаждением вдохнул прохладный ночной воздух, который так бодрил, в отличие от прелого больничного запаха. После я выглянул в окно, и ветер взъерошил мою лысину. Полицейские машины полукругом выстроились в маленьком сквере, в который перерастал дворик между зданием больницы, имевшего форму прямоугольника, который лишили одной широкой стороны. Наверняка они растрескали своим весом дорожную плитку, которой безвестный мастер превосходно вымостил маленький парк, в котором я любил сидеть. Жаль, что придется еще более нарушить идиллию городской природы. Под светом фонарей и мигалок, я заметил, что все люди столпились в одном месте. Это было мне на руку, так как я хотел поскорее избавиться от лишнего груза. Выбрав место, и прицелившись, я беззаботно выкинул гранату, закрыл окно и зашторил его, чтобы меня не заметили. Когда я вышел из палаты, раздался громкий взрыв. Я выключил рацию, чтобы она не трезвонила о случившемся, и направился к стойке.
Заложники постепенно начали очухиваться и дышать равномернее, и взрыва, похоже, не услышали. Во время атаки они не могли кричать, и плакали не от страха, а от перца. Теперь все изменилось.
— Что стряслось? — проревела Цыпочка, покашливая, — Что они с нами сделали?
— Все живы? — к Эдгару тоже вернулся дар речи, а может он просто ждал, чтобы его вопросы кто-нибудь поддержал.
Люди ждали, чтобы их кто-то успокоил, и если я хотел создать коллективную эмпатию, и склонить их на свою сторону, этим кем-то должен стать я.
— Прошу внимания! Если все меня слышат, я расскажу, что произошло.
Заложники прекратили гудеть, и, так как побаивались меня, не смели больше спрашивать, а стали слушать.
— Итак, как вы уже ощутили на себе, был предпринят штурм здания. Я знаю, как должны проводиться подобные атаки, и уж поверьте мне, травля заложников различными газами в план штурма входить не должна.
— Почему мы должны верить вам? — спросил вдруг Куат, которому я помешал удрать. — Вы стреляли в меня.
— Не переживай, сыкун, я стрелял не в тебя, а рядом, чтобы тебя припугнуть. Но, пожалуй прострелил бы тебе ногу, если бы ты продолжил убегать.
— И нас всех бы тоже взорвали, если бы они продолжили наседать?
— Взорвал бы, иначе к чему весь балаган? Я держу свое слово, пусть оно даже означает массовую казнь беззащитных пациентов. И беззащитны вы были, даже когда сюда ворвался штурмовой отряд. Почему они стреляли, находясь за дверью, нисколько не беспокоясь о ваших судьбах? — я провел взглядом по лицам заложников, выдерживая паузу. — Почему они вообще начали стрелять!? Посмотрите на результат их действий! — тут я указал на труп Чечетки, с каждой репликой повышая голос на полутон. — Вот как они хотели вас спасти. Кому вы предпочтете верить теперь?
Заложники замешкались, и поглядывали друг на друга. Женщины плакали, смывая перцовые слезы настоящими. Хоть кто-то напоследок помянет Чечетку. Я продолжил речь:
— И это еще не всё. Они провоцировали меня на взрыв. Они жаждали, чтобы я покончил со всеми нами, только чтобы защитить страну, которая давно заслужила того, чтобы с её многочисленной лжи и позора стянули оберегающее одеяло. Скажите спасибо тому человеку на полу, с его современными устройствами, за то, что нас видел весь мир во время операции по освобождению заложников под местным соусом. — я ткнул пальцем в сторону всё еще кашлявшего репортера, нога которого торчала из-за угла. — Вот тот, кто нас спас.

***

Как только я смог разлепить красные, обожжённые остротой глаза, меня уже окружили поклонники. Кто-то спрашивал о моем самочувствии, кто-то спрашивал что я за персона, а кто-то догадался облить мое лицо водой. От жжения это не спасло, но я почувствовал себя лучше. Удивительное ощущение всеобщей симпатии охватило мой разум, и он становился счастливее от того, что люди не знали меня, но я им нравился. У меня давно не возникало ощущения настоящей симпатии. Но мои мысли быстро были развеяны, когда кто-то всё же спросил об автографе. Но просьбой это показалось на первой взгляд, на самом деле ко мне обращался старик захватчик:
— Эй, Тимми, не пора ли вставать и раздать автографы? Вижу, славу свою ты заслужил не зря.
— Ненавижу, когда меня так называют. Можно просто Тим, раз уж вы ко мне благосклонны?
— Ах, прости, сынок, старая армейская привычка, раздавать прозвища и коверкать имена. Ты постарался на славу, все целы, кроме Чечетки. Жаль его, пусть даже он и был жлобом. Зато не будет мучиться от рака. Как себя чувствуешь?
— Всё в порядке. Этот Чечетка умер у меня на глазах, от пули полицейских, так что лучше скажите мне, что камера цела, чтобы я продолжил ваять сенсацию.
— Целехонька, уж за нее не переживай. А сенсацию ты уже изваял, раз мы еще живы. Можем проверить на большом экране, если найдем телевизор. Телевизоры за стойкой побило стрельбой. У кого-нибудь в палате остался телевизор? — обратился старик к заложникам.
— Нет, я вытащил все. — сказал охранник.
— Не все. В палате мистера Ковентри есть один. — вдруг сказала медсестра.
— Так пойдемте туда, мне захотелось посмотреть, что у меня получилось снять.
— Тут возникает проблема, — остановил нас старик, — мистер Ковентри уснул, и лучше его не будить. Он очень сильно болен, и замучает всех своим кашлем, изрыгающимся из погибающих легких. Куат, — обратился он к охраннику, — сможешь тихо выкатить в коридор тумбу с телевизором?
— Вы думаете, слезоточивый газ не действует на тех, кто привык кашлять, а моя хрипота заглушает стрельбу? — раздался позади тот самый хриплый голос и кашель.
Мистер Ковентри выехал из самой дальней палаты на инвалидном кресле, выкатил прикрепленный к креслу баллон с кислородом, кашлянул и уставился на нас. Полковник отошел назад, и получилось так, что группа заложников стояла посередине коридора между двумя пожилыми умирающими людьми. Будто не знали, кого выбрать.
— Вы ведь не спали с самого начала? — спросила медсестра.
— Да, деточка, с вами не уснешь.
— С вами тоже. — съехидничал полковник.
— Да, я даже себе мешаю, — тут мистер Ковентри закашлялся, — выспаться, что уж говорить о вас. Прошу прощения за, каааааааххе-каааахххе, бессонные ночи.
— Вы могли бы нам помочь с самого начала! Хотя бы вызвать полицию раньше. — сказал охранник, и оглянулся на полковника. Охранник явно таил на захватчика злобу.
— Нет, сынок, коооооаххе-кахххххххе, не мог бы. Полиция здесь и так мгновенно появилась, а что толку? К тому же я слабый умирающий старик, считающий дело вашего захватчика правым.
— Он еще и сумасшедший. Отлично, ночь среди двух сумасшедших стариков, один из которых грозится тебя убить. — отреагировал охранник.
Я и не заметил, как полковник оказался рядом с охранником, и сломал тому нос прикладом своей винтовки. После чего захватчик достал платок, вытер приклад, и спокойно сказал:
— Не забывайся, сопляк. Я всё еще могу тебя убить, и не почувствую скорби, отстрелив тебе яйца.
Эффектнее остановить зарвавшегося гражданина не получилось бы даже у британской полиции. Охранник лишь пожимал свой нос одной рукой, а второй закрывал рот, испугавшись, что сейчас умрет из-за такой мелочи, как болезненные стоны, которые взбесят полковника. Он больше не пытался говорить.
— Так что вы там говорили, мистер Ковентри? Кстати, я могу назвать вас Каркушей, вы уж пожалуйста не обижайтесь. — размеренно продолжил полковник.
— Не обижусь. А говорил я, что дело твое правое. — тут старик прервался и задумчиво осмотрел корчившегося охранника, несколько раз покашляв. — Да и методы твои, вижу, приводят к результату. Позволь мне обратиться к заложникам?
— Прошу, Ковентри. — вежливо разрешил полковник.
— А не хотите обратиться ко всей планете? — вмешался я. — Мне только за камерой сбегать.
— Я не против, — прокашлял мистер Ковентри.
— Валяй, Тим. — сказал полковник и легко улыбнулся. Спорю, это была его первая улыбка за ночь.

***

Капитан Глоушот обнаружил себя лежащим под кузовом полицейского автомобиля, когда сознание вернулось к нему. На секунду он потерял самообладание, и ниточками, привязанными к нему, дергали только собственные рефлексы. Рядом кричали подчиненные, поодаль доносились раскаты голосов из соседствующих с больницей домов о том, что жителям мешают спать, и лучше пироманам поскорее убраться отсюда, пока не вызвали полицию. Когда капитан выкатился из-под машины и встал, первым делом он увидел место взрыва. Машины вокруг эпицентра были покорежены и побиты, но ни одна не взорвалась. Корчащихся тел капитан пока заметить не успел. После чего он понял, что на момент взрыва рядом с эпицентром не было ни одного человека, так как его подчиненные стояли кругом около машины технической службы и, видимо, осуждали капитана же действия. Он боялся подумать, что они теперь про него скажут. Но вдруг подбежал один из спецназовцев Лопзе и спросил в порядке ли он. Капитан ответил:
— Да, все хорошо. У нас есть жертвы?
— Двое раненых, у одного осколок в груди, у другого в бедре. На первый взгляд ничего серьезного. Мы легко отделались. Видимо, террорист промазал, или нас спас ветер.
— Что-то я сомневаюсь, чтобы он когда-нибудь мазал после окончания учебки, и думаю, что он учел бы погодные условия, выполняя бросок. Дагни слишком талантлив во всех аспектах военного дела. Он не хотел нас задеть.
— А к чему тогда он устроил фейерверк?
— Одновременно избавился от гранаты в своем стане, понизил нашу мораль, и доказал, что не шутит. Неплохо для одного броска. Давай-ка двинем к остальным. — они направились к медицинскому фургону.
Около машины скорой помощи собрались почти все полицейские, пожарные, медики и прочие специалисты, кроме тех, что отгоняли гражданских по периметру оцепления. Капитан ожидал упрекающих взглядов, но не дождался, все смотрели на него внимательно, как и раньше, и готовы были слушать. И ожидали слов прямо сейчас. Эрадер чуточку растерялся, но приподнялся в медицинский кузов и заговорил:
— Друзья и коллеги, как вы знаете, сегодня произошло событие, ужаснее какого наш городок еще не испытывал. Вы сами только что ощутили его на себе. И я был бы рад сказать, что наша команда полицейских справилась с приказом, который поступил к нам прямо от правительства, но это не так. Нам приказали обезвредить террориста, и мы почти справились с этим, но человек, захвативший здание, настолько кровожаден, что готов был взорвать весь этаж, чтобы не даться живым. Как показал минувший взрыв, террорист не блефовал. Во время штурма поступил другой приказ от правительства, противоположный первому. Нам сообщили, что возможно удовлетворят требования захватчика, и мы отступили, чтобы не подвергать опасности жизни заложников. Пока мы не знаем, есть ли жертвы среди заложников, но наш отряд уже понес достаточно потерь. На риск повторной операции мы пойдем, только если нас будет поджимать время. Потому прошу всех заняться организацией более отточенного плана действий. Изучите планы, карты, записи в интернете и подготовьте идеальный штурм, на крайний случай. Приступайте.
Капитан спустился с импровизированного помоста, и, отправив остальных организовывать экстренные методы, сам решил заняться кажущимся самым простым выходом из положения. Начать идти у Дагни на поводу следовало с поисков палача. Потому капитан отправился искать управляющую больницей.
Узнав, что главу больницы даже не вызвали на место происшествия, капитан в очередной раз сорвался на главного технического специалиста, который стал его сегодняшним мальчиком для битья. Услышав, что её больница атакована, женщина пообещала приехать сей же час.
Капитан, решив скоротать время, отправился к командному планшету обозревать новости. Внезапно в ленте мгновенных сообщений появилась новость о том, что из в мгновенье ставшей знаменитой больницы снова ведется прямой репортаж. Перейдя на новостной сайт, Эрадер увидел знакомое лицо репортера, только теперь красное от слез и перца до белков глаз. Репортер договорил фразу, начало которой капитан не успел застать, и повернул камеру вбок. Пронесшись через несколько голов, фокус остановился на старике в инвалидном кресле, который покашлял и заговорил:
— Я не могу долго говорить. — это в действительности было так, старик кашлял чуть ли не через слово. — Но я расскажу вам, каково ощущение людей, которые медленно умирают без возможности контролировать этот процесс. Почти все те, кого болезнь заставляет помучаться, готовы умереть в любой момент. Конечно, — тут старик особо сильно закашлялся, — конечно, среди нас есть смельчаки и стенцы , способные упокоиться без чьей-либо помощи. Но большинство из нас не способны облегчить себе страдания, а болезнь иногда бывает столь суровой, что с людей заживо сползает кожа. Например, я уже устал говорить. Поэтому я прошу захватчика закончить мои мысли, потому что я полностью согласен с его намерениями.
За кадром репортер достаточно громко спросил полковника, согласен ли тот выступить, на что получил согласие. Капитану подумалось, что первичный штурм стоило бы отложить до момента интервью, которое отвлекло бы полковника. И еще стоило бы держать запасную штурмовую группу на подхвате. И еще стоило бы иметь снайпера. Но всего этого у маленького американского городка не было. Капитан так и не узнал у своего покровителя, не летит ли сюда команда профессионалов, хотя специально обученная бригада летела бы сюда два часа и по установленным протоколам они уже должны были быть здесь, но так и не появились. Возможно, сказалась отмена штурма высшими силами.
В любом случае, удачный момент для атаки был упущен, и капитан приготовился встретиться со своим противником. Он так до сих пор и не увидел его живого лица. И вот, камеру куда-то понесли, затем она повернулась, и Эрадеру открылись черты лица, которым он всегда завидовал. Стальной взгляд, статный вид и циничная улыбка, все признаки армейского лидерства. Лицо очень соответствовало голосу, вдруг понял капитан, когда полковник заговорил:
— Я не буду прятать свое лицо за масками, как делают трусливые религиозные террористы, а лучше покажусь публике и расскажу о своих мыслях. Сообщаю из первых уст — я захватил людей в заложники, и готов взорвать их вместе с собой. Большинство меня осудит, но я выскажу свою точку зрения и причины захвата. Я болен раком, как и некоторые мои заложники, и очень хотел бы умереть. Но я не хочу прибегать к самоубийству, так как считаю его недостойным. И не только я, многие люди по разным причинам отвергают подобный способ смерти, но находят вариант эвтаназии лучшим из имеющихся опций. Есть даже люди, уже готовые совершить самоубийство, но у которых просто не осталось сил обеспечить себя смертью. Я захватил больницу, чтобы потребовать официального признания эвтаназии, чтобы создать прецедент, на который смогли бы опираться многие представители власти во всех странах мира, и чтобы подать пример другим мученикам, как надо бороться. Я поборолся бы вплоть до принятия официального закона, подтверждающего нашу возможность спокойно умереть, но, к сожалению, невозможно будет остаться безнаказанным то время, за которое парламент примет решение. Поэтому моё требование включает в себя обращение президента с обещанием внести подобную поправку на суд парламента. Решение может оказаться не в мою пользу, но зато я буду точно уверен, что смог на него повлиять. Я надеюсь, у президента хватит гордости не отнекиваться и не говорить после моей смерти, что его принуждали высказаться. На случай же, если президент нарушит своё слово, я призываю других смертельно больных людей бороться за свои права. Нам всё равно нечего терять. Сейчас на часах четыре часа сорок шесть минут утра, и я готов ждать до шести, после чего мои часы разобьются, как и надежды заложников живыми выбраться из передряги.
После речи Дагни оператор повернул камеру на себя, и объявил о продолжении репортажа через некоторое время. Продолжить дожидаться управляющей капитан решил в тишине с самим собой.

***

Как и в любом современном телевидении, в больнице можно было не только бесцельно переключаться между каналами, но и настроить программу передач передовых каналов под себя. Каркуша, что неудивительно, не занимался настройкой собственных развлечений, поэтому телевизор так и остался показывать базовый пакет вещания. Телевизор же, по моей просьбе, Куатти выкатил в коридор, прямо напротив стойки. Только там я мог позволить себе одновременно следить за заложниками и наслаждаться собственной физиономией на большом прозрачном экране.
Я думал о том, как моя речь повлияла на заложников, думал даже шире: не повлиял ли я на заложников реверансами сегодняшнего вечера, не вызвал ли сочувствие, не склонил ли к похожим на свои вольным мыслям. Со здоровыми заложниками я не чувствовал сближения, и не все больные поддерживали меня, тем более подчеркивая страх смерти, поглотивший их. Но нашлось два человека, поддержавших меня. В глазах общества я буду представлен как враг, отравивший обыденную жизнь, нагадивший в колодец норм морали, и меня будет принято, если не указано, осуждать. Но еще два добровольца, использовавших право на смерть, столь ценное в наших кругах, смогут вызвать спор. Власти заявят для стабилизации положения, что, безусловно, у заложников начался психологический кризис, вспомнят стокгольмский синдром, и постараются свести мнение общества к прежнему, чтобы не лоббировать невыгодные законы. А ведь вполне возможно, что эвтаназия просто невыгодна фармацевтическим фирмам. Но некоторых тяжелобольных людей заставят задуматься именно эти двое, ведь они не будут казаться отчаявшимися и сошедшими с ума. Хотя правда такова, что любой желающий себе смерти сошел с ума, просто он контролирует процесс. А если я смогу заразить больных смертью новой болезнью свободы и очищения, то моя акция станет для всего мира намного более показательной, чем я рассчитывал.
С такими мыслями я глядел на свой ночной бенефис по всем каналам, как вдруг появилось сообщение об экстренном выпуске новостей. Объявляли о выступлении президента. Зрачки моих глаз и ушные перепонки мои напряглись крепче, чем мышцы чемпиона тяжелоатлета. Показался знаменитый подиум стандартного цвета со стандартным гербом и на него вступил тот, чьи слова действительно имели вес. Президент Соединенных Штатов заговорил:
— Я пожелал бы всем гражданам Соединенных Штатов Америки доброй ночи, но, к сожалению, не могу себе этого позволить. Уже больше тридцати лет никто не осмеливался нарушать покой нашей страны столь варварскими методами, и никто из нас не ожидал угрозы, но сегодня коварный и подлый враг проявил себя. Безжалостный ублюдок, у меня не поворачивается язык назвать его иначе, и что самое прискорбное, полковник запаса наших войск, забывший про такое понятие как воинская честь, захватил в заложники больницу в маленьком городке нашей огромной страны. Хотелось бы напомнить, что мы не идем ни на какие уступки террористам и всегда ликвидируем подобные угрозы заранее. Но, учитывая специфичность ситуации и требований террориста, правительство готово вступить в переговоры.
Переговоры? Какие, к черту, переговоры. У меня появилось стойкое желание выдернуть из пояса гранату и бросить за угол, но я решил досмотреть выступление. Президент продолжал:
— Нас просят снова рассмотреть вопрос о праве эвтаназии и применить саму процедуру к террористу. Что же, я обещаю, что в ближайшее время снова рассмотреть вопрос об эвтаназии, возможно даже на глобальном уровне, и пусть меня осудят собственные же избиратели, если этого не произойдет. Но прежде чем осуществится первая ратифицированная смерть, которой, впрочем, многие будут с нетерпением ждать, захватчику придется освободить треть заложников. Это обязательное условие и для юридического переосмысления эвтаназии. Вы получите свой укол только при сотрудничестве, — президент вдруг обратился прямо ко мне. После чего он начал говорить о невиновности исполнителей эвтаназии, но я уже его не слушал.
Президент, записавшийся в переговорщики, только что создал опасный для какого-либо престижа прецедент. Я ведь и не надеялся, что всё пройдет столь гладко, учитывая опыт страны в борьбе с терроризмом, и был удивлен, что сюда еще не прилетели вертолеты с дополнительными специально обученными группами, а мне так и не начал досаждать психолог с рупором. Но ситуация была обращена в мою пользу, и мне, в принципе, было достаточно заложников для исполнения своего плана, и потому я решил отпустить двух живых и труп Чечетки.
Я подозвал к себе всех заложников, и сказал:
— Сейчас я отпущу двух пациентов, в подтверждение своих слов. Вы заберете с собой труп, — я указал взглядом на Чечетку, и расскажете правду о его гибели. Эдгар, и вы, мадам, будете добровольцами. Вы согласны?
Оба покорно кивнули. Куатти вдруг решил высказаться, но я захлопнул его рот хмурым взглядом еще до открытия. Пациенты двинулись, Эдгар посоветовал Цыпочке не бояться, а просто схватить труп за руки, но она вдруг отказалась. Я взглянул в сторону Куата гораздо более лояльно, и он, повинуясь от счастья, отправился помогать Эдгару. Они разобрали оставшийся мусор у входа, и двинулись наружу. Для них все закончилось.
Я подержал Цыпочку, сказав, что скоро все смогут освободиться. Репортер снимал процесс освобождения с начала, вызывая муссоны слез у особо трепещущих личностей по всему миру.

***

Когда к больнице припорхал огромный, белый даже изнутри внедорожник, капитан сразу понял, что пассажирка этого автомобиля и нужна Дагни. Открылась дверь, и ступил каблук. Управляющая выглядела откровенно даже в абсолютно закрытом черном пальто, одетым с черными же брюками. Маленький помпон волос на голове суетливо, якобы торопясь, приблизился к бригаде специалистов, стоявших чуть поодаль от капитана. Женщине указали в сторону капитана, после её вопроса, и она подошла к нему.
— Почему вы не сообщили раньше, я ведь должна была быть здесь с самого начала! — указным тоном начала гонор управляющая.
— Мисс Кассини, я распорядился, чтобы вас оповестили, но в случившейся суете мои подчиненные легко могли забыть, и это простительно. Вы уж простите, но до последнего момента вы вовсе не были ключевой фигурой. Вы ни на что не смогли бы повлиять. — капитан с детства любил ставить людей на место.
— Да кто вы такой, чтобы определять мою важность в ходе вашей сверхуспешной операции? Кто знает, возможно, будь бы я здесь, вас бы не осуждали за полный провал. Ваши подчиненные не только забывчивы, они еще и пристрелили моего пациента. Не думайте, что я упущу это.
— Это лишь слухи, никто не может вам в точности сказать, кто застрелил вашего пациента. Вы верите пройдохе-репортеру, которого специально вызвали внутрь, чтобы искажать факты.
Вселенная сегодня развернула свои звезды явно не в угоду капитану, потому что из больницы вырвались два человека с криками: «К нам! Сюда!» Один из вышедших бросился навстречу окружавшей их толпе полицейских, и начал кричать:
— Сукины дети! Зачем вы стреляли по нам? Вы убийцы! — с этими словами бывший заложник тут же вмазал ближайшему полицейскому.
Капитану показалось, что багрянец его лица просвечивает через полицейскую шляпу и освещает всё небо. Больше всего на свете ему не хотелось оглянуться и увидеть самодовольный, побеждающий, искусственно-жалобный взгляд управляющей. Пытаясь остаться невозмутимым, капитан сказал:
— Вы знаете, зачем мы вас позвали, мисс Кассини?
Она усмехнулась, и язык у нее развязался:
— Глядя на вас позор я уже понимаю, что приехала не зря. Я думаю, вам что-то от меня понадобилось, и вы сейчас будете ползать на коленях, чтобы меня уговорить.
Багрянец капитана начал чернеть, и на ближайшей территории вновь воцарилась ночь. Молча, в растерянности, он уже не знал, как возразить, а ведь они только-только обменялись репликами. Эту женщину научил унижать сам дьявол. В отчаянии он решил действительно ползать на коленях.
— Хорошо, я признаю, что циник из меня никакой. Но раз уж вы так заботливо относитесь к своим пациентам, выслушайте меня. Полковник, который…
— Словом «никакой» вы слишком преуменьшили свою никчемность. Судя по всему, ничего заманчивого предложить мне не можете. Я пойду обратно в машину, протирать кожаные кресла своей упругой попкой, а вы можете показаться около меня, как только научитесь умолять.
— Дагни требует вас и только вас для проведения эвтаназии! Больше он никого не признает.
— Вы глупее, чем личинка мухи, если действительно думаете, что я направлюсь внутрь, рискуя жизнью, чтобы удовлетворять желаниям старого извращенца. Я останусь здесь, чтобы никто не мог оспорить факт моего присутствия. Осуждать же за любовь к себе, а не к потворству террористам меня никто не станет, а тех, кто станет, я заплюю. А вам, капитан, по всей видимости, пора переубеждать террориста. Пока-пока.
Еще чуть-чуть, и капитану не хватило бы смеси из терпения и гордости, которая удерживала его от того, чтобы пристрелить эту сучку. Главу технического отдела, если бы тот оказался рядом, Эрадер бы точно пристрелил. Он не мог сдержать гнев, глядя на отточенное движение шагавших в линию длинных ножек, удалявшихся от него в сторону белого внедорожника.
Приостыв, капитан достал телефон и начал названивать по номеру из досье, но трубку так никто и не снял.

***

Отправив двух заложников и труп вниз, я кругом усадил оставшуюся компанию на пол за стойку, а в центре поставил телевизор. Он был устроен так же, как и любая современная витрина: на него можно было смотреть с обеих сторон. Но по телевизору лишь гоняли старые кадры: репортер убежал с камерой провожать первых двух освобожденных, ожидая радость встречи, а наткнувшись на драку. До сих пор он так и не вернулся, но я знал, что он обязательно захочет это сделать. Его могли задержать, но это вряд ли имело бы смысл, учитывая какой снежный ком он уже накатал своими съемками. Задержание репортера еще сильнее притупило бы имидж властей, и потому я ожидал Тима назад.
Поняв, что телевизор не предоставит новый репертуар, я выключил его и осмотрелся. Заложники дремали, и довольно отреагировали на устранение помехи их сну в виде ночного выпуска новостей. Они почувствовали себя в безопасности: иначе как бы им удалось заснуть? Мне же почему-то пришло в голову оценить свою жизнь. Не перемотать перед глазами, как, говорят, происходит перед смертью, а оценить свой вклад. Я никогда серьезно об этом не задумывался. Люди, максимальная польза которых отражается в жарке сосисок, не склонны философствовать — это пагубно отражается на результатах. Но приближаясь к противоположному от рождения полюсу своей жизни, я решил рискнуть. Я начал вспоминать важные события.
Вот я на ранчо родителей, впервые забыл подоить корову, увлекшись новой видеоигрой. Отец в тот день избил меня вилами, а приставку, о которой я давно мечтал, бросил прямо в грязь свинарника. Мне было десять.
Вот я совершил первое убийство, хоть и непреднамеренное: котенок не рассчитал путь, и попал под колеса моего велосипеда. Моих слез в тот день хватило бы, чтобы отмыть от внутренностей зверька каждую спицу на колесе. Мне было двенадцать.
Вот, глядя на научно-познавательный канал, я понимаю, что никогда мне не будет позволено ставить опыты, и изучать явления природы: родители не собирались копить денег даже мне на колледж. Мне шел пятнадцатый год.
Вот отец в один вечер возвращается, объявляет, что проигрался в карты, и убивает несколько коров, чтобы спрятать их для пропитания. Остальных животных конфискуют, как и большую часть нашего имущества. Спустя некоторое время меня отдают в военную школу, чтобы не держать в доме лишний рот. Мне было шестнадцать.
Вот я просыпаюсь в три часа ночи от пощечин. Наш взвод ради тренировки гонят под жуткий ливень бегать в полной экипировке до вершины холма и обратно. После пары десятков кругов, выясняется, что один из сослуживцев простужен, состояние его ухудшилось, и он укатился под противоположную сторону холма. Я побежал за ним, и тащил его на плечах до части. Меня впервые оценили по достоинству, и повысили в ранге колледжа. Мне было двадцать.
Вот я сижу, облокотившись о стену в больничном отделении, захваченном мной, как в дверь, нарушая мою ностальгию, влетает женщина, которую я ожидаю. Она должна меня убить. Мне шестьдесят четыре.

***

Когда капитан решил не обращать больше внимания на происходящие события, и поступить как управляющая, сладко заснув в собственном автомобиле, пусть и не столь комфортном, как внедорожник с сиденьями, обшитыми кожей нескольких африканских животных, его личный телефон вдруг зазвонил. Эрадер нехотя поднял трубку.
— Господин Глоушот, слушайте и не задавайте вопросов. Террорист должен погибнуть в одиночку. Мы знаем о произошедших событиях, и о желании некоторых начальственных лиц в вашей среде. Сейчас же найдите мне управляющую, и сразу же позвоните на известный вам номер. Вас я больше слышать не хочу, сразу передайте трубку мисс Кассини. Надеюсь, ваша жизнь продолжит быть успешной после разговоров со мной, капитан.
В этот раз голос говорил столь быстро, что капитан и не подумал вставить хоть одно вопросительное слово поперек. Наоборот, Эрадер сразу начал вспоминать, где же мисс Кассини припарковалась. Внедорожник женщина припарковала поодаль, около заднего двора больницы, так что незаметно повлиять на упрямую барышню представлялось очень удобным.
Наскоро обдумав план действий, капитан приступил. Оглядываясь, он двинулся в сторону белого железного всепроходца. Проскользнув к двери внедорожника, и открыв её, Эрадер увидел пару ног, туго обтянутых облегающей черной тканью женских брюк. Посередине торчал бугорок, который образовала ладошка, шаловливо внедренная в глубину между ногами. Ладошка всё еще двигалась, потирая промежность, причем достаточно проворно. Капитан возбудился, но правильно подумал, что жертву в экстазе будет схватить куда проще, и перенес разум обратно в мозг. Ладошка продолжала покручиваться, не заметив приоткрытой двери, а сзади начали доноситься постанывания. В конце концов бугорок в брюках бодро закрутился, сзади послышался королевский ох, и забавлявшееся с собой тело целиком расслабилось и обмякло.
Капитан быстро передвинулся ближе к багажнику и распахнул заднюю дверь. Закинув внутрь пистолет и показавшись в проеме, он спросил:
— Не обо мне ли фантазируешь, ублажительница?
Управляющая было вскрикнула, но капитан притянул её голову за клок распущенных волос, направил пистолет в глазницу и сказал:
— И ты будешь молчать, если хочешь еще раз покопаться у себя в штанах. Сейчас мы сделаем один звонок, а ты возьмешь в руки трубку и будешь слушать. И молчать, молча-а-а-ать.
Капитан выпустил кудри управляющей, вытащил из кармана телефон, голосом указал перезвонить по последнему набранному номеру и приложил руку с трубкой обратно к голове мисс Кассини. Слышно было, как начался разговор.
Поначалу управляющей мешало возражать лишь дуло у виска, но поток слов из трубки с каждой секундой все сильнее парализовал всякое женское сопротивление. В конце концов капитан просто отпустил женщину, позволив ей сидеть, свесив ноги. Он не различал слов, но обладать чутким слухом и не требовалось: картина событий прозревала на лице женщины как кровавые слезы на чудотворной иконе. Лишь один раз управляющая испуганно выдохнула: «Вам и это известно?» Не прошло и пяти минут разговора, как потерянная и раздавленная управляющая возвращала телефон в руки капитану.
— Пойдем, поскорее расправимся с задачей. — просто сказала она. К ней возвращалось самообладание и надменность.
Пара решила проникнуть внутрь через задний вход. Охраннику, стоявшему на крыльце, капитан сказал:
— Сходи и посмотри новости вместе со всеми из управления, сынок. Наступил решающий момент.
Как только двое оказались внутри, капитан сказал:
— Нам нужен будет яд. Сначала веди нас к складу медикаментов. И никаких снотворных, Дагни обещал устроить проверку.
Только упомянув проверку вслух, капитан задумался, как же Дагни собрался тестировать яд в полевых условиях. Но в текущей ситуации было уже не до раздумий. Так же считала и мисс Кассини, которая молча кивнула и указала направление.
Сначала пара прошла в кабинет управляющей, где находились запасные ключи даже от самых погрязших в паутине подсобок, которые только можно было обнаружить в больнице. Оттуда они частично вернулись по пройденному пути, пока наконец не свернули в коридор, предназначавшийся только для старших медсестер, некоторых врачей и больничного фармацевта: здесь хранились запасы всех доступных больнице лекарств.
— Ты хоть представляешь, как убивать людей таким способом? — спросил капитан.
— Нас учил этому в университете один мудрый преподаватель, хоть и под секретом, так что представляю. К сожалению, нашему самоубийце придется помучиться.
— Что?
— Я здесь не при чем, просто у нас, кончились мышечные релаксанты. Это означает, что проводить мы будем не эвтаназию, а казнь. Яд, который вкалывают при эвтаназии, останавливает сердце и прочие мышцы. Перед ним необходимо вколоть еще два препарата, иначе смерть будет мучительной.
Управляющей определенно хотелось продолжать цепляться за вожжи управления ситуацией, пусть даже мизинцем.
— А что со вторым препаратом?
— Второй, точнее первый по очереди введения препарат, это снотворное. Не знаю, что вы там представляли у себя в голове, когда так скоро рванулись убивать пациента, но, на мой взгляд, буйный старик, жаждущий свершения правосудия с рвением крестоносца, не позволит так просто себя усыпить.
— Вот же черт! Может он не знает об этом, и мы просто сделаем ему долбаный укол?
— Похоже, только ты сам, да твое начальство еще не осознало твой умственный потенциал. Хорошо, что единственная серьезная операция все поставила на свои места. Хотя тебе давно стоило купить IQ-метр, и покинуть руководящую должность, да еще такую важную, ужаснувшись результатов. — управляющая сделала паузу, присела на край стола и уставилась на капитана коронным взглядом. Капитан вспотел, а она продолжила. — Если бы ты не был болваном, капитанчик, то задумался бы о том, что человек, который просит об устроении для себя окончательного успокоения, вдобавок изучает и все аспекты своего желания, и инструмент собственной смерти покажется человеку далеко не маловажным.
Капитан весь покраснел, и больше не мог себя сдерживать. Он заговорил, приближаясь к управляющей:
— Ты что, красноспелочка, думаешь, я буду выносить твои оскорбления круглыми сутками как все остальные? Может стоить удовлетворить твою похоть, да засунуть в твои дырки по самой большой колбе, которые я смогу здесь найти?
— Я буду очень рада. — Мисс Кассини улыбнулась, коварно наклонив голову, и подозвала капитана пальчиком. Тот двинулся вперед, но внезапно вспомнил, за чем они сюда пришли. В руках у женщины наверняка уже находился распечатанный шприц.
Капитан мог пригрозить ей, потребовать бросить шприц, а потом насладиться местью над стервой. Но он решил сдержаться, и продолжать надеяться на то, что механизмы судьбы встанут в положение, которое побудит разум Дагни избавиться от колоритной дамы. Лишь мысль о будущей смерти сучки позволила не тронуть женщину. Потому он направил на нее пистолет и произнес:
— Можешь оскорблять меня сколько влезет, думая что тебе позволено унижать других. Однажды обхитрят и тебя, помидорка. А теперь…
— Пфф, подобрать более изящное в своей едкости обращение тебе уж точно не под силу. — Женщина перебила как раз вовремя для своего кислого куплета. — Хотя всегда остается надежда. Стараешься быть похожим на меня, голубчик, да только ты мне даже в эпигоны не годишься. Ты хоть умеешь тыкать в женщин чем-то отличающимся от пушки?
— Двигайся давай. И не забудь оставить свое маленькое колкое оружьеце на столе, а ручки держать на виду.
Управляющая демонстративно процокала каблуками около капитана, остановилась рядом и прошептала:
— Я не сделаю тебе больно, сладкий, пока ты не будешь напрашиваться. А теперь вернись обратно, и найди тиопентал натрия и хлорид калия в ампулах. Первая ампула для усыпления. Так что мы сделаем старичку предложение, а там пусть сам решает, можно ли нам верить.
После чего мисс Кассини развернулась и начала уходить. Капитан выскочил за ней, схватил за руку, и снова сорвался на крик и угрозы пистолетом:
— А в руках у тебя что? Что ты там мутишь, дамочка?
Дамочка легко повернулась, и сказала, уставившись прямо в глаза:
— Эпинифрин. Это медицинский адреналин.
— Что? Но зачем он тебе? — пауза капитана обозначила некоторый ступор, вызванный неожиданным ответом.
— Я вредина, — управляющая приулыбнулась, — но не убийца. Я не могу со спокойной душой лишить человека жизни. Но раз от меня этого требуют, приходится импровизировать. К тому же, только так я смогу впоследствии обманывать совесть, свалив все на собственное помешательство.
«Вот ведь шельма» — подумал про себя капитан. Он боялся, что управляющая задумала нечто большее. Осмотревшись, капитан уже потерял плутовку из виду, и торопливо начал искать лекарства. Эрадер волновался лишь о том, не зря ли он оставил мисс Кассини наедине с ней самой.
Найдя препараты, он поспешил на третий этаж, справедливо ожидая найти там всех важных для сегодняшнего дня лиц, собранных вместе. Вдруг он услышал выстрел.