По заказу Федора, первый рассказ, бессмысленное и безэмоциональное описание событий. Ручку расписывал.

Блендер.

Я был пойман у границы с другим государством. Вернее около того, что раньше называлось границей с тем, что когда-то являлось самостоятельным государством. Теперь всё размыто в одну большую Страну без территорий и без войн, только с идеей. И идея больше не подразумевала меня, как свою часть. Я ужасно измотался. Под конец своего пути мне пришлось держаться вдали от дорог. Яд для самоубийства я обменял на горстку луковиц трое суток назад. Оставил себе только наркотик «Пратеум», подавляющий эмоции. Тогда я ещё надеялся. Но, даже с учётом бессилия, я сопротивлялся при аресте, как мог. Да куда там. Никому ничего даже не сломал. Хотя небольшой плюс есть, суета помогла мне принять пилюлю. А теперь я еду с толпой народу в лотерейке. Так прозвали в народе этот грузовик.
Хотя слово «ехать» здесь не совсем подходящее. Множество голых людей находится в кузове в виде крутящегося цилиндра. Цилиндр равномерно пронизан одинаковыми дырками, для доступа к воздуху. Возле каждой следы ногтей, сломанных в попытке расцарапать бетон. Машина очень практичная. Никто не умирает от давки внизу, по крайней мере, некоторое время, пока цилиндр в очередной раз неотвратимо не занесёт тебя туда. Также этот мусоровоз очень вместительный, и при этом, мучителен для груза. Так что для такой «езды» нужно придумать другой глагол.
Не знаю, сколько мне ещё ехать, но почти наверняка эта поездка будет последней. Да я и буду рад наконец избавиться от прикосновений этих ужасных туловищ. Даже самое красивое женское тело в этой куче быстро превращается в мерзостное, липкое, вонючее туловище. Некоторые симпатичные молодые юноши и девушки, перед поездкой договаривались  обниматься, и ни в коем случае не размыкать своих объятий. Вряд ли у них получалось. А если и получалось, то вряд ли это сильно скрашивало их положение, ведь местный смрад легко мог потягаться со смрадом самого крупного сельского туалета в истории. Изверги специально заливали по ведру основных человеческих выделений внутрь цилиндра перед поездкой. Многие не выдерживали такого молочка для тела, и количество основных человеческих выделений увеличивалось, соответствуя принципу домино. Прогрессия вони росла по экспоненте.
А ещё я не знаю, куда еду. Точнее не знаю, куда конкретно, но знаю, на какого рода объект меня привезут. Я попаду на специальный аттракцион, созданный Извергами для забав жителей Страны. А мы — что-то вроде гладиаторов, только без шанса на победу. Таких как мы прозвали «гостями». Аттракционы стали возводить повсеместно — причём каждый из них проектировали самостоятельно и каждый должен был стать архитектурным шедевром. События эпохи затронули и искусство.
Аттракционы строили самых разных видов. Часто, рядом находящиеся объекты следовали какому-то принципу, например, в нашей части Страны все они представляли собой бытовую технику огромных размеров. Почти все объединяло то, что вокруг них возводили трибуны. А потом выпускали пропагандистские товары: пакеты, открытки, тетради, школьные дневники, футболки, и прочую дребедень с видами самых смертоносных изобретений. Я видел пару открыток. В нижней части каждой стояли подписи с объяснением принципа работы механизма на изображении, которое занимало всю остальную площадь. На одной был изображён большой стеклянный куб, внутри которого стояли ряды ульев. Подпись гласила: «Партию гостей с разных сторон запускают внутрь. Внутри четырёх ульев спрятано по гранате, только для достойных быстрой смерти». На другой показывалась огромная закоптившаяся печь с иллюминаторами. Подпись явно была лишней. Самым важным, из того, что она сообщала, было предложение: «Специально для вас мы увеличили размер иллюминаторов, чтобы вы могли подробнее насладиться муками наших гостей».
Мы обменивались информацией именно через открытки, в наш век уже и не думали серьезно проверять такие способы передачи информации, и я специально скупил всю партию с этими двумя серийными убийцами на обороте, чтобы не узнавать, какая ещё нелепая, на первый взгляд, смерть может меня ждать с каждой новой открыткой. Но теперь, люди внутри лотерейки не спешили держать язык за зубами. Время от времени, сквозь стенания, рыдания и истерический смех, можно было расслышать очередной вопль, наподобие: «Моего дядю сгноили на заво-о-о-оде», — после вытянутых гласных шла небольшая пауза и всхлипы, которые было прекрасно слышно, потому что люди во время душевных криков дружно замолкали — «Производящем корм для животны-ы-ых. Наверное, меня тоже упекут, по родной-то ли-и-ини-и». Изверги готовы ездить ради развлечений в любую дыру, даже самую мерзкую. Подставляя вместо «завода кормов для животных» название очередного аттракциона, я в очередной раз узнавал об облике нового механического маньяка. За время поездки я успел услышать байки о том, как группы спортсменов по синхронному плаванию заставляли публично исполнять трюки в бассейне с разбавленной кислотой, как на стадионах для автогонок и ипподромах ставили финишные черты из людей, и как молоденьких девушек отдавали в специальные порнографические студии особой жестокости. Кто-то завёл новую байку, но тут грузовик вдруг остановился.
Цилиндр перестало вращать как раз в тот момент, когда я оказался наверху. После вращения он начал наклоняться, и наружная створка открылась, выливая поток тел наружу, прямо в ноги солдат, которые уже ждали места, куда бы приложить свой кованый сапог. Зрелище  напоминало выгрузку рыбы с барка после успешной вылазки в море. Слизкая, полуживая, полудвижущаяся куча обречённых организмов, вся измазанная в собственных отходах. Солдаты начали выкрикивать приказы, и вскоре смогли перекричать воющую массу людей. «На колени», — только и слышалось с их стороны. Люди всё ещё приходили в себя. Раздалась очередь. Горка тел опомнилась, и стала вести себя более бурно, некоторые особи даже смогли выполнить приказ. Я скатился по скользким туловищам вниз, и опрокинулся на колени близко к куче. Солдаты пинали и раскидывали тела. Они нашли несколько молодых девушек, и сказали своим: «Этих в душ, потом в барак, потом замуруйте животами в стене. Зубы не забудьте выбить». Такие стены теперь стояли на площадях всех городов. Женщинам выдирали зубы и закрепляли в специальных отверстиях, выбитых в стенах, животами и руками. После чего их мог обрабатывать любой мужчина с любой стороны. Через несколько дней над жертвой вывешивали табличку, что желающие могут замучить её до смерти.
Ещё после пары очередей и нескольких минут криков, куча превратилась в несколько рядов. Из трейлера неподалёку вышел офицер вместе с помощником. Помощник держал в руках блокнот и ручку.
— Посчитай, сколько их в каждом ряду, — офицер указал взглядом на шеренги — и отправь по ряду туда, где недостаёт.
— Отчётность в этот раз соблюдать?
— Как ты думаешь, солдат, на фермах записывают в отчёты прозвища, какими звали убитых коров доярки? Посмотри на них. От гостей нужно только их количество. Отчёты для богатеньких. Потому что около графы их ФИО стоит ещё и графа суммы, куда вписана та цифра, какой они купили себе спокойную смерть. А теперь иди и покажи этим уродам, каким образом они сдохнут.
— Так точно, сэр.
Помощник на некоторое время исчез, но скоро вернулся. За ним двое солдат катили доску с плакатами. Пока его не было, нас успели обсыпать хлоркой и полить из шланга холодной водой. Постепенно солдаты окружили нас кольцом — видимо они хотели посмотреть, как мы отреагируем на презентацию.
Рядов было семь. Счастливое число. Помощник указал пальцем на первый.
— Так, вы. Теперь зовите себя «снежинки». — он ухмыльнулся и перевёл палец на доску, которая теперь стояла прямо перед нами.
На ней уже висел первый прямоугольный плакат, поделённый на равные части, как бывает на экранах камер наблюдения. На первом изображался наружный вид последнего приюта — здесь это был огромный холодильник со стеклянными стенками, рядом с которым стояли жертвы. Холодильник был размером с двухэтажный дом, по крайней мере, настолько маленькими на его фоне казались люди. На остальных частях плаката вид был изнутри. Несколько раз картинка специально фокусировалась на баллонах и распрыскивателях воды.
— Вы замёрзнете как вшивые собаки на морозе! — всё время, пока я рассматривал плакат, помощник становился импульсивнее в изречениях. Среди солдат тоже поднимался гогот. Некоторые в первом ряду зарыдали, в основном женщины. — Даже ваши сопли, слезы и слюни замёрзнут там! Вы будете глотать льдинки, и они будут рвать глотку изнутри. А потом замёрзнет кровь, которая потечёт из ран, и может быть вам повезёт наконец издохнуть. А если нет, через некоторое время польётся горячая вода, и все начнётся сначала.
Помощник выдержал паузу, после чего сказал:
— Забирайте их.
И тут хлынула истерика. Только единицы из «снежинок» имели по-настоящему холодный рассудок. Тела начали кататься по земле, бить по ней руками, и рыдать, но тут солдаты начали действовать. Они били лежащих с разбегу ногами, кричали о том, что выпал первый снег, и пришла пора поиграть в снежки, и действительно, они хватали детей, и пытались кидаться ими друг в друга. Позабавившись, они принялись тащить тела в сторону гаражей.
Помощник приказал придвинуть доску ближе, и поменять плакат. Солдаты вновь столпились около рядов полукругом.
— А вот вы у нас похоже превратитесь в шкварки для котят. — помощник направил руку на следующий ряд.
На общем виде плаката была огромных видов горка, похожа на те, что строили раньше для детей, только вся из поблёскивающего металла. А на ней зазубрины, на которых можно было различить застрявшие куски мяса.
— Добро пожаловать на Тёрку! — с видом ведущего телевикторины произнёс помощник.
После чего он опять нагнетал атмосферу, солдаты гудели, а наши ряды паниковали. Затем солдаты снова учинили вакханалию, шумно предполагая какой индустрии достанутся остатки этих бедняг — ветеринарно-пищевой или биоэнергетической.
Так повторилось несколько раз. Доска неотвратимо приближалась, помощник зачитывал вердикт, издевался, затем давал время поиздеваться солдатам, а затем тела тащили к гаражам. За это время пришлось повидать утюг, который ошпаривал и гладил спины и животы, но никогда не раздавливал жертв до конца, продляя муки; микроволновую печь, которая заставляла людей внутри себя лопаться как подгнивший фрукт, упавший на землю; стиральную машину — последнюю карусель уходящей жизни; вернулись даже к средневековому методу — кастрюле с кипятком, которая превращала людей в бульон.
Помощник и солдаты добились своей цели — я чувствовал себя креветкой, которая скоро пойдёт в пищу на огромной адской кухне. Вот сейчас придёт огромная домохозяйка, поднимет со стола тарелку, где нахожусь я, и протрёт его большим и вонючим кухонным полотенцем. Потом она запустит все свои агрегаты сразу, и настанет оглушительный шум.
Всеобщая истерика продолжалась. Меня же спасал наркотик. Стала существовать лишь единственная мысль. Мысль о способах смерти. Единственное, чем одаривали нас Изверги, была правда. Мы хотя бы несколько часов могли знать, как умрём. И это время стоило тратить только на сравнения с другими предлагавшимися методами; да и не только с предлагавшимися, вообще с любыми. Можно даже задумываться об этой мысли как о полезной.  А она была бы очень полезна науке и верованиям, ведь уникальность нашей ситуации заключалась в её абсолютной, просто гротескной жестокости. Найдись тот, кто выжил бы, или оставил после себя весточку с того света, у социологов бы появился ещё один извечный спор. Если бы, конечно, Изверги оставили социологов.
Именно из-за этой мысли я прижимался лицом к полу вместе со всеми — ведь иначе они бы заметили спокойствие, и смогли бы придумать что-то, с чем мой разум ещё не свыкся. А я уже привык к тому, что погибну в уютной бытовой штуковине. Не хотелось бы потерять последнюю возможность, последнее своё право — сравнивать. И я сравнивал. Симулировал панику и спокойно сравнивал.
Но вот, к моменту, когда я пришёл к выводу, что, наверное, меньше всего хотел бы быть смытым в огромный унитаз, голова сидевшего передо мной заработала тяжёлый отпечаток солдатской ноги. Это могло означать только одно.
— Ну-с, ребятки, давайте покончим с этим. — утомлённым голосом обратился к нам помощник, после того, как последний щит из людей, защищавший от проклятого плаката, разбился. Теперь он явно получил свою долю удовольствия, и хотел поскорее закончить. — Вас мы отправим на нашу свалку и налоговую казну одновременно. Власти приказывают отправлять туда часть гостей с каждого урожая. Вы отправляетесь в блендер.
Блендер. Слово-то какое мерзкое. Резкое и противное, как запах кислоты, пробирку которой внезапно подсунули к вашему носу. И также как хорошая кислота быстро проедает дыру в бумаге, слово это проело путь ко всем самым отдалённым ящичкам моего мозга. Вот тебе и уютная бытовая штуковина. Блендер. Я уже начинал жалеть о том, что одарён возможностью сравнивать. Но деться от мыслей было некуда. Я смирился и продолжил размышлять.
Очнулся я от мыслей во время начавшейся суеты. Уставшие от веселья бойцы больше не махали ногами во все стороны, так что вся наша шеренга грустно поплелась в сторону грузовика под их злобные насмешки. А может быть, даже им было нас жалко. И если так, то я, наверное, выбрал бы протирание зада на огромной тёрке вместо того, что недавно выбрали за меня. Нас направили к перевозчику. На ходу пропуская вперёд себя людей, я осторожно двигался к автомобилю. Багажник грузовика был устроен таким образом, что людей клали друг на друга штабелями, как строительные материалы. Оставаясь в конце очереди, я повышал свои шансы оказаться наверху. В итоге я подошёл одним из последних, как и планировал. Неужели я ещё мог на что-то влиять? Мне связали руки и ноги, заткнули кляпом рот и швырнули в кузов. Я приземлился головой прямо на женскую грудь. Раздался визг, но моему телу хотелось получить последнюю каплю комфорта в жизни, и я никуда не двинулся. Жестяные двери захлопнулись со скрипом. Снаружи вставили замки и задвинули щеколды. В темноте визжание стихло, и трёхдневная усталость начала давать о себе знать. Соблазнительная мягкость груди убаюкивала. Глаза закрылись сами собой.

Я не выспался. Но отнёсся к этому снисходительно, учитывая обстоятельства. Всю дорогу грузовик трясло, и женщина подо мной повизгивала на каждой кочке. Неужели она ещё не привыкла, подумалось мне, после жадных лап своих любовников. Затем после ртов своих детей. Затем после ещё более жадных лап солдат. А затем после солдатских ног. После всего, что с ней случилось, она ещё пыталась выразить своё недовольство. А значит, в её душе ещё теплилась надежда. Я даже начал придумывать формулу определения возраста, исходя из критичности ситуации, и наивности дурёхи, уступившей мне самую мягкую часть её тела. Когда я сделал вывод, что она не может быть старше семнадцати, мы остановились. Я ожидал хотя бы пяти секунд спокойствия, но зря рассчитывал на непозволительную трату времени. Кузов начал подниматься, и выбрасывать людей горкой.  В лежании наверху был большой минус — вниз ты летел первым. Я рухнул на холодную землю плашмя, и тут повалило. Сначала меня хлестнули несколько конечностей невезучих пассажиров, которые упали рядом. Следующие тела уже не пожалели моё. На меня посыпалось несколько ударов, в основном приземлялись головой или тазом. Удары прекратились вместе с тем, как меня накрыло, но тут начало нарастать давление. Меня вжимало в землю. Казалось, что лёгкие сейчас выскользнут наружу. Я набрал воздуха, боясь вскрикнуть от боли. Я бы с удовольствием проклинал вслух всю массу людей сверху, но это сделало бы мой болезненный вдох бессмысленным. После нескольких попыток отдышаться послышался топот ног и крики. Ну вот и всё. Началось.
Нас раскидали и построили очень быстро. Солдаты принесли с собой распылители, и брызгали кислотой в те части толпы, где передвижение тормозилось. Потеря кожи удивительно влияла на скорость. Нас вывели из гаража, но было слишком пасмурно и тускло, чтобы солнце ослепляло после темноты. Серо-красной будет наша погибель. Меня окружали решётки, проволоки, башни и стадо одинаковых бледно-грязных манекенов. Я поднял голову, и наконец разглядел впереди своего палача.
Блендер не был высоким. Он имел размеры хорошего трёхэтажного коттеджа, как по высоте, так и по объёму, но форма его была цилиндровой. Общая структура представляла собой длинный шест с ножами, накрытый обтекаемым, сужающимся кверху прозрачным куполом, который держался на одной колонне. От колонны  исходила огромная ручка, и могло показаться, что сейчас подойдёт всё та же кухарка-великанша, возьмётся за неё, и перельёт размолотые тела в свою громадную салатницу. Колонна располагалась ближе всего к нам. Таким образом, зрители с боковых и передних трибун без помех могли видеть всё, что происходящее. Ножи располагались на разной высоте, и довольно хаотично, так, что найти какую-то закономерность в их позициях было невозможно. Агрегат располагался довольно далеко от гаража, и сквозь сетку проволочных заборов мало что ещё можно было разглядеть, но единый розоватый оттенок, как виделось издалека, создаваемый брызгами крови на стекле, был явственно виден всем глядевшим в ту сторону. Большинство осмелившихся повернуть туда голову тут же отводило её с безнадёжным оханьем. Я напрягся и задержал взгляд. Теперь я разглядел ещё и блестящую эмблему фирмы-производителя. Она была прикреплена к той самой колонне, на которой держался купол. Предметы с таким же символом когда-то стояли на моей кухне. «Мы всегда заботимся о вас», — пронеслось в голове. Это был их слоган еще с мирных времён.
Сзади наших шеренг уже выстроились солдаты со щитами и баллонами с кислотой на спинах. Впереди было немного свободного от ног асфальта. За этим пространством стоял высокий проволочный забор с двумя дверьми по краям. Зазвучали громкоговорители.
— Начинайте выдвигаться. Каждый ряд по очереди направляется к своей двери. Начнём с правой. Следующий ряд занимает место первого. Первый ряд пошёл. — сообщил голос.
И первый ряд медленно двинулся. Люди стонали, но не сопротивлялись. Смерти лучше блендера найти здесь было невозможно. В противящихся никогда не стреляли, а лишь поливали кислотой, да оглушали током. Сзади послышались звуки пластика, ударяющегося о влажное голое тело, и крики: «Не стой на месте. Пошёл», — а потом вопли от ожогов. Солдаты не стесняясь поливали голые пятки, от чего те становились ещё краснее чем были. Сзади напирали. Я двинулся вперёд.
— Сто-о-ой. — послышалось из громкоговорителей.
Толпа колыхаясь остановилась. Передо мной было несколько линий голов, как на концерте известной группы, но всё происходящее у двери можно было разглядеть. Стоящим около неё людям сковывали руки пластиковыми наручниками, какие использует спецназ, и проталкивали внутрь. Что было внутри, разглядеть было невозможно из-за частоты проволочного забора. После нескольких человек солдатам попалась мать, которую держал за руку сын лет двенадцати, двигавшийся прямо позади.
— Этих разделить. — заявил инспектор, который протоколировал погрузку в клетки.
Двое солдат подошли к парню, выхватили его за плечи из очереди и потащили к противоположной двери. Не успела мать потянуть руки к удаляющемуся сыну и раскрыть рот в вопле, как один из солдат засунул ей в глотку набалдашник своего шланга, уходившего за спину, и вбрызнул ей кислоты. Женщина зашлась в хрипах, хватаясь за горло. Парень повернулся к ней и закричал, но один из тащивших его солдат предупреждающе покачал таким же набалдашником возле глаз, и с ним остался только горький вкус слёз.
— Ладно, надевайте на неё наручники, продышится в клетке. — небрежно бросил инспектор. Он сделал две пометки в своих бумагах, и очередь двинулась дальше.
По логике Извергов, все семьи должны были быть разделены, поэтому к арене и выходило несколько клеток, в нашем случае две. Для очередного раунда всегда брали жертв только из одной клетки, так что если в других находились родственники, они вынуждены были наблюдать за кончиной близких. Но хитрые близкие умирали вместе. Эмоции большинства людей на пути к своей смерти проявлялись сразу. Слишком велико напряжение.  Ведь так сложно ни разу за всё путешествие к кухонному одру не прикасаться друг к другу. Если близкие попадались, их непременно разлучали на любом этапе конвоирования. Распределяли даже любые похожие фамилии. Очень немногие позволяли своим эмоциям пролиться только на поле смерти, не подавая виду длительное время. Они ждали, пока не запустят аттракцион, а потом бросались друг к другу, обнимались и рыдали. Некоторые даже пытались продержаться в живых подольше. Среди публики считалось особо успешным попасть на представление, в котором участвовали бы влюблённые. Трибуны галдели, вставали со своих мест и хохотали при таких обстоятельствах. Местная пресса начинала прямой репортаж. Выше, чем на такие случаи, коэффициенты букмекеров были только на то что, кто-то продержится дольше обычного. Коэффициентов на выживание не существовало.
Пришла очередь моего ряда. Мы плелись по направлению к решёткам. Семейных казусов больше не происходило. А значит, кто-то мог притаиться. Гостям арены сегодня вполне могло повезти на зрелищность. Как и десятерым до меня, руки мне завернули за спину, и жёстко застегнули. А потом протолкнули вперёд. Я оказался в небольшом, метра три в длину коридоре. Один из солдат вошёл за мной, больно ткнув дубинкой в позвоночник.
— Пшёл.
Выбор был невелик. Я поплёлся вперёд, в открывшуюся дверь клетки. Она была огромной, но невысокой, чтобы приходилось обязательно нагибаться. Пол, стены и потолок были такими же сеточно-проволочными, но дополнительно обмотанными колючей проволокой. Здесь невозможно было безболезненно выправить спину, лежать, сидеть, опираться на стены и даже стоять. Над потолком на шестах стояли камеры. Мне стало понятно, зачем клетку для хранения инвентаря перед смертью превратили в камеру пыток. Чтобы зрителям, которые, боясь очередей, пришли пораньше, на трибунах было чем себя занять. Пройдя несколько шагов вглубь, я ощутил покачивания. Шипы проволоки, которые задели мои несчастные ступни, поворачивались внутри меня. Вскрикнув, я посмотрел вниз, и увидел колёсики, как на тележке супермаркета. Они были прикреплены довольно часто по всей площади клетки. Так нас повезут, подумал я, и посмотрел в сторону блендера. Действительно, до него ещё оставалось метров двести. Надеюсь, они не забыли постелить красные дорожки для почётных гостей. Я нашёл место, где было поменьше шипов, близко к одной из стенок и уселся, согнув ноги в коленях. В клетку продолжали заползать мычащие отчаивающиеся жертвы. Около меня рухнула полулысая женщина, и тут же начала вертеться, избегая боли. Попытки найти комфортную позу сопровождались страшными кряхтящими звуками. В клетке находилось уже около сорока мучеников. По моим подсчётам, снаружи оставалось ещё около двадцати. Но и они скоро заползли внутрь, раздирая ладони, и увеличивая маленькие лужицы крови на бетоне под клеткой. Со стороны блендера начал доноситься гудящий голос ведущего. Здесь не было слышно, о чем он говорит, но судя по тому, что нас ещё не повезли, он приветствовал и разжигал публику. Я хотел наконец покончить с этим, и откинулся к стенке в томительном ожидании. Боль окатила моё темя и освежила разум. Я смиренно опустил голову и продолжил ждать.
Примерно через пять минут клетку окружили несколько солдат. Двое открывали замки на цепях, удерживавших клетку, а остальные разошлись поровну по углам и по центру, после чего клетку начали катить. Мы тронулись к блендеру. Ближайшие ко мне двое солдат обсуждали пленных.
— Как я устал уже тут катать этих тварей. А всё не переводят и не переводят.
— Да уж и не говори, Робби. Всех цыпочек оставляют себе на переправах, а нам тут горбатиться с отбросами. Сюда надо ссылать провинившихся. А мы что? Одна сучка в месяц на весь батальон, и спасибо скажешь, что не прокажённая.
— Присылают каких-то убогих, то мозгами, то грудями. Помнишь два месяца назад какую строптивую притащили? Которая новенькому откусила хозяйство.
— Да-а, говорили мы ему, не суй кол в тиски, пока не мягки они как соски. А что с ней стало-то?
— Как обычно. Сначала всё-таки наши ребятки попользовались, а к тому времени, как Ллойд из лазарета выписался, ему отдали. Придумай, говорят, достойную месть.
— И чего он?
— Да помучил её, а потом свиньям скормил. Заживо. Три дня, говорят, их голодом морил перед тем.
— Хе-хе, надеюсь теперь окорочок на моей тарелке буден нежен, как её попка. Надоело резину жевать.
Тут стало отчётливо слышно ведущего, и они замолкли. Спокойствие, с каким они обсуждали всю жестокость бытия таким как я, как ни странно, абсолютно сходилось с моим спокойствием ожидания смерти. А до неё оставалось недолго.
Пока ведущий комментировал нашу поездку, и трансляции с других стадионов, нас привезли к таким же коридорам, как и при входе. Солдаты закрепили цепи и начали ждать. Шоумен красноречиво представлял нас как «гостей». И вот, он объявил первую партию. В клетке началась сумятица. Вой стоял страшнее, чем из горящего стойла. Около дюжины солдат подошли к соседней клетке, и приказали: «Двадцатник — на выход». Двое из них отделились, и направились к противоположному концу клетки. По приходу они расчехлили свои баллоны с кислотой, и принялись поливать клетку. Мычащие тела поползли в сторону двери, откуда их начали вытаскивать по одному.
— Посмотрите на наших первых добровольцев! — торжественно объявил ведущий. — Ну разве они не милашки?
Назвать милашками кровавых худых шатающихся уродцев мог только настоящий циник. Но этого никто не стыдился. Все Изверги давно уже стали циниками. Прожжёнными до обугливания костей. Первая партия двинулась по коридору в сторону арены.
— Вы готовы к красному омовению самого популярного стадиона Страны? — горячо спросил ведущий. Публика согласно проревела в ответ. — Тогда вы, наверное, захотите лучше всё видеть? — трибуны громогласно согласились, — В таком случае, начнём с простого омовения!
Огромные струи воды ударили из пола в стеклянный купол, и начали двигаться, смывая брызги крови предыдущих гостей. Не хватало только огромных дворников. Огромный фонтан воды выбросился также и через люк в потолке, от чего зрители воскликнули в восторге. Что ж, умирать, так с музыкой.
Пока палачу смазывали гайки, группу жертв запустили внутрь. Вход располагался как раз под колонной, страховавшей купол, и превращающей всё приспособление не в прозрачный поднос, а в действительное подобие кухонного прибора.
— Окажем гостям почести? — в своих речах конферансье становился всё более истовым. Публика, впрочем, отвечала тем же.
— Последний душ! Последний душ! — доносилось с трибун.
— Да! Самый что ни есть распоследний! Покажите нам гостей на экранах.
Что именно сейчас видели зрители, отсюда было непонятно. Но ветер с их стороны приносил довольное жужжание. Вскоре его опять заглушил зычный голос ведущего.
— Проходите же, не томите! — обратился тот через микрофон к гостям блендера, — Вы же не хотите умываться ещё и в горячей, даже слишком, водичке? — риторически подчеркнул он.
Куда могли пройти жертвы, отсюда было незаметно. Но через пару секунд послышался громкий механический звук, и крупная часть в центре арены начала подниматься. Поршень остановился на золотом сечении высоты купола, как показалось мне. Во всяком случае, остановить подъёмник в этой точке было бы в циничном стиле владельцев.
— Полюбуйтесь, господа! Сегодняшние гости нашей замечательной арены. К сожалению, мы не знаем, как их зовут, но они постараются нас развлечь, и без того, чтобы остаться запомненными по именам. Они только этого и ждут.
Вполне возможно, бедняги внутри действительно только этого и ждали. Конец их мук близко, и они могут позволить себе надеяться на то, что в другой жизни им удастся посидеть с другой стороны купола. Или попасть в мир, где подобные купола ещё не изобрели.
— Давайте же не будем более заставлять никого ждать. Мы начинаем первый раунд. И джек-пот сегодня смогут получить те, кто продержится более десяти минут. — конферансье объявил об этом даже с какой-то надеждой в голосе.
Толпа удовлетворённо загудела. Края лезвий, которые несущая колонна всё же позволяла обозревать, начали очень медленное движение. Видно было только полоски, растворяющиеся в воздухе, и появляющиеся снова из ниоткуда. Я переполз поближе к выходу. Наркотик всё ещё стирал ощущение страха смерти, поэтому я сделал это легко и просто, в отличие от сокамерников. Передвинулся из точки А в точку Б. Все остальные продолжали роптать под нос, и не совершали никаких попыток облегчить себе смерть. Я остановился в наиболее близкой к выходу точке, ещё не занятой никаким страдальцем. Несколько солдат курили и общались.
— Во они там вытанцовывают. Уж я бы поглядел.
— Жаль сейчас из сети-то уже не слить. Авторские права. Ну и пиратов всех тут же сажают к нам, если найдут.
— Может и зря они их так. А то народ ещё бунт поднимет. Билеты уж больно дорогие.
— Билли, да ты не понимаешь схемы. Чтобы кого-то показывать, нужно кого-то сажать. А кого сажать сюда, если все довольны, и ничему не сопротивляются?
— А я слышал, учёные уже почти изобрели инкубаторы по выращиванию наших гостей. Может скоро и нам будет дёшево ходить.
— Учёные, учёные. Гости всё же не цыплята, и растут медленно. Ты об этом подумал? А хочешь за так посмотреть, поставь Коллинсу вискаря, он и тебя и даже твою бабулю пропустит.
— Ох уж этот Коллинс, скоро мы его сами повезём за кулисы, а не он нас на трибуны. Чёртова пьянь.
— Мужики, смотрите, как гонит! — сказал один из солдат, указывая пальцем в сторону арены.
На арене поршень двигался вверх-вниз довольно интенсивно, а полоски начали исчезать и появляться на разных высотах уже намного чаще. На моих биологических часах стукнуло три минуты с начала раунда. Зрители гудели.
— Похоже, внутри спортсмен, — сказал один из солдат, — какой у нас там рекорд?
— Четыре минуты, пятьдесят две секунды, — вычеканил другой, — давно это было.
— Да враки это всё, тогда, говорят, программа сбилась, и ножи неправильно ходили.
— А давай мы тебя туда впихнём, Билли, и программу немного собьём? Может внутри новых слухов наберёшься. А заодно и джек-пот возьмёшь.
— А ты поставь против меня! Я такой слух найду, что все аттракционы смогу покорить живым. Начну, пожалуй, с посещения экстрасенса. Вызову дух твоей мамочки, и она мне скажет об укромных местечках, которые успела тут заметить. Стану богатым фокусником. И построю свой аттракцион в твою честь. В виде сапога, в котором все будут задыхаться от вони. Ты будешь почётным гостем на открытии. — язвительно разразился Билли.
— Ох, разошёлся, — одобрительно расхохотались солдаты, — ты с ним осторожнее, Сапог, а то обдурит ещё как-нибудь твою башку.
— Готовьтесь, скоро раунд закончится. — объявил подошедший с другой стороны солдат.
Поршень уже не стеснялся двигаться на частоте, свойственной жаркому сексу, и метания лезвий перестали быть видны. Через пару секунд раздался голос конферансье.
— Финиш! Посмотрим на секундомер. Четыре минуты и шесть секунд, господа. Отличный результат. Хотелось бы напомнить, что через два раунда у нас антракт, во время которого вы сможете подкорректировать ставки, или забрать выигрыш. Тем же, кто останется на своих местах, доведётся полюбоваться на наш знаменитый красный фонтан, открытки с видами которого вы можете приобрести в сувенирных лавках. А мы продолжаем.
За время слов ведущего из клетки уже вытащили пятерых. Я включился в толкучку. Ещё двое разомкнули спины снаружи. Тут солдаты схватили следующего, и вытащили наружу, но этот гость слишком устал от гостеприимства. Пока солдаты пытались поставить его на ноги, бедолагу вырвало одному на мундир. Солдат зашёлся в ругательствах. За пару секунд ярости он успел превратить лицо мужчины в кашу.
— Теперь это мусор. Отвезём на кухню хлева, для разделки, когда повезём клетку назад. Пока бросьте рядом, да приглядывайте за ним. — объявил старший по званию, после того как изгаженный солдат прекратил кромсать ногами то, что когда-то было лицом. — А ты иди и отмойся. — указал он на солдата в рвоте. — Вы вдвоём, — офицер перевёл палец на Билли, а затем на его соседа, — отведите уже извлечённых к дверям, и ждите с ними там. Все остальные, продолжайте следить за выгрузкой.
Я продолжил давить на спины, в надежде попасть в текущую группу. Один за другим выходили гости из клетки, и казусов больше не происходило. И вот, когда двадцатая женщина выскочила наружу, я как раз оказался перед дверью. Я занёс глаза к потолку. Я негодовал, что не могу умереть быстрее, какая ирония. Но тут швейцар перед нашей клеточной дверью схватил меня за волосы, и вышвырнул на бетон.
— Приглашения ждёшь, мразь? — обратился он.
Я поспешно встал, и присоединился к группе. Они — мои последние друзья. Ну и уроды же. Нас повели по решётчатому коридору к погибели. Вход в неё был большим, стеклянным,  прозрачным и чистым. Около входа толпился конвой. Ведущий объявил наш выход. Нам по очереди разрезали наручники, и заталкивали внутрь просторной кабины.
— Не более двадцати человек. — вдруг раздался механический голос, когда я зашёл внутрь.
— Похоже, у нас конкуренция! — воскликнул ведущий.
По рядам прошёл смешок. Вдруг меня опять потянули за волосы назад. На этот раз я не упал.
— Смотри-ка, кого-то судьба пока не хочет забирать — ухмылялся, глядя мне в глаза, громила у входа.
— Хочет, не хочет, а придётся. Зато умирать будет сложнее. Запустим его в душевую, пусть прощается с конечностями. — ответил белобрысый сосед с другого края двери. Как он не угадал с моими чувствами.
И только выстирали последних моих друзей, так внутрь впихнули меня.
— Наслаждайся. — посоветовал белобрысый.
Я приблизился к противоположной двери. Отсюда было видно всё. Оказывается, движущий поршень дополнительно был окружён высокой пластиковой стеной, до которой и доходили лезвия. Это предотвращало падения с площадки. Сгибающаяся толпа, прижимаясь друг к другу спинами, медленно добралась до центра. Я осмотрелся, и понял, что приходится проявлять гостеприимство даже здесь. Внутри специальных кабинок находилось двое солдат. Шланги же из кабинок были удачно направлены в сторону гостей, и сомневаться в дальности полёта струи не приходилось. Ведущий объявил вошедших. Стена вокруг центрального поршня замкнулась, и он двинулся наверх. Лезвия, которые сломались бы, если поршень на них наехал, предусмотрительно поворачивались на девяносто градусов и задвигались в колонну по принципу швейцарских ножей. Остались только ножи на уровне тел. Гости испуганно оглядывались на них.
—Ну что ж, начинаем резвиться! — заключил ведущий.
Лезвия зашевелились и вынудили смертников зашевелиться вместе с ними. Гости начали странно двигаться. Они переступали через бритвы на уровне колен и щиколоток. Приседали над остриями, норовящими лишить скальпа или сразу же всей головы. Становились на корточки под лезвиями на уровне солнечного сплетения. Прыгали, задирая колени над ножами, проходящими на линии бёдер. Те, кому не хватало сил прыгать, пытались перешагнуть, но иногда не успевали. В таком случае лезвия вонзались глубоко в бедренные мышцы, заставляя испытывать страдания. Зазвучали первые безумные крики. Блендер медленно, но верно набирал обороты. Вот женщина первая запнулась об один из ножей, и упала лицом в сторону против их движения. Пяточное лезвие шло следом, и вонзилось ей в нос, рассекая пополам лицо, и продолжая тащить тело за собой, так как импульса на свободное прохождение сквозь животные ткани ещё не хватало. Женщина дико взревела. Один мужчина из обративших к ней голову не учёл периодичность, и нож вошёл глубоко в его спину. Его откинуло вперёд. Теперь ревело двое. Он попытался встать, но женщина, которую возило по полу щиколоточное лезвие, ударилась в его голень. Теперь мужчина падал назад. Скорости падения его тела, вкупе со скоростью движущегося лезвия, хватило, чтобы распилить себя пополам. Пол стал скользким. Прошло всего-то секунд тридцать.
— Да здравствует первая кровь. — наверное ведущий сейчас улыбался.
Поршень начал двигаться. Вместе с ним начали собираться лезвия, которые оставались выше. Они мгновенно поворачивались на девяносто градусов и уходили внутрь шеста. Женщина, которая застряла черепом на щиколоточном лезвии, теперь умерла и повисла в неестественной позе. Подъёмник опустился на метра полтора. Одно из новоопускающихся лезвий безжалостно срубило голову вместе с плечами молодому парню, наклонившемуся в движении. Пока он был самым везучим из группы, так как не успел ничего заметить. Стояло истошное нечеловеческое блеяние, многократно усиливаемое наружными динамиками. Многие поскальзывались на остатках от соседей. Лезвия врезались людям в колени, животы и шеи. На ногах осталось лишь трое мужчин, которые умудрялись соответствовать ритму движения, и не спотыкаться о головы. Сама площадка с гостями тоже начала кружиться в противоположную ножам сторону. Большинство останков ещё живых людей собиралось около щиколоточных бритв, но так как лезвия постоянно изменяли свой уровень, остатки равномерно распределились по всей площади поршня. Вдруг лезвия резко поменяли направление. Только один из оставшихся мужчин предугадал изменение. Двое других с хрипами свалились в связи с внезапной пропажей внутренних органов. Машина перемолола около тонны мяса за две минуты. Спортсменов в группе моих последних друзей не было. Осталось чуть-чуть. Последний герой не питал глупых надежд. Он перепрыгнул через низкие бритвы, но, как увидел лезвие перед своей шеей, вдруг остановился. И, за мгновение перед сочным и быстрым столкновением мягкого с острым, я почувствовал мысли своего последнего друга. Безо всякой боли. Вот к чему надо было стремиться. Это последнее чему я научился в жизни. Я знал, что проведу последние пятнадцать минут в этой чистой кабинке в медитации. А потом умру быстро и безболезненно. И это будет прекрасно. Я закрыл глаза и начал ждать.