Стоим с пацанами возле метро, курим, портвейн по кругу пускаем, закусываем яблоком одним на всех. Греемся. Можно было в переход спуститься, так с бутылкой сразу менты примут. Приходится терпеть. Холодно, блин, ветер даже через пуховик пробирает.
Чака анекдот рассказал, никто даже не улыбнулся. Чака вечно бородатые анекдоты рассказывает. Молчим. Скучно. А домой тоже идти не охота. Опять предки доставать будут – что там с уроками? А какие нафиг уроки, когда тебе шестнадцать, гормоны играют, стадный инстинкт, отрочество и вообще проблемы переходного возраста.
Серый с Мазой толкаться начали, чтоб согреться, да так дотолкались, что еле их растащили потом, чуть сами не передрались из-за них. Придурки долбанные.
Прохожие нас стороной обходят, кутаясь в шарфы и воротники. Боятся. А чего нас бояться? Мы не гопники, не сявки, просто собралась молодёжь пообщаться. Проходи мимо, никто тебя не тронет.
- А пошли к техникуму, - предложил Чака, - косоглазых пошугаем.
У нас техникум недалеко, так там вьетнамцев учится тьма. Ну, мы иногда побоища устраиваем. Так, по доброму, на кулаках. Без цепей и поножовщины. Нам нравится, да и они вроде не против.
- Да ну, лень. У меня ещё шарф новый, если порвут или потеряю, родаки сгноят. Я не пойду.
Шарф у Лёхи крутой. Индийский, мохеровый, красно-синий с начёсом. Жалко такой на поле боя оставлять.
- А ты его сними и в карман сунь.
- Иди в жопу, сказал – не пойду. Может, лучше на стадион? Тёлок позырим в раздевалке?
- Кончилась лафа. Там уже окна закрасили.
- Не гони.
- Клянусь, вчера малолетки ходили. Говорят – тю-тю.
- Вот, ёх. Жалко, - Лёха допивает остатки портвейна и бросает бутылку на землю.
Темнеет. Включают фонари, вырывающие в полумраке наступающего вечера пятна света. Хоть бы снег уже быстрее выпал, и то веселее бы было.
- Зырь, зырь, какая бикса, - Чака сразу осаночку поправил.
Из метро выходит девушка в короткой курке, в облегающих джинсах и с короткой причёской. Идёт, слегка покачивая бёдрами. Лица не видно, но фигурка ничего, спортивная.
- Ну, давай, действуй, Чака. Флаг в руки. Телефончик потом дашь.
- Ага, сейчас.
Чака разминает плечи и двигает за тёлкой. Догоняет её уже за дорогой. Мы внимательно смотрим за процессом съёма.
Что-то у него сорвалось. Он возвращается через минуту с загадочной улыбкой.
- Ну, что? Облом?
- Вы знаете, кто это? – интригующе спрашивает Чака.
- Давай, не томи.
- Это Понапов из «б» класса. Я чуть не выпал в осадок, когда догнал.
- Да ладно!
- Точно, это он. Слышали, его одноклассницы в классе заперли и тёмную устроили. Говорят, что он педик.
- Какой педик? У него подружка есть. Я их видел, когда в кино ходил.
Поржали, покурили. Хочется догнаться, но денег ещё на один «бэцман» не хватает.
И тут подходит Сыч. Дайте, типа закурить, как дела, мелочишки не отсыпите? Такой гнидотный пацан и стрёмный. Но он нас на пару лет старше, а то бы мы ему уже давно насовали. И ещё, Сыча менты любят. Особенно лейтенант один из подрайона. Он Сыча как видит, обязательно ему тычок по почкам даёт. Так, по дружески, но тот дня три потом кровью ссыт.
- Сыч, на сигарету, иди уже, а то опять патрульные подвалят, - говорит Лёха, - мы тут стоим тихо, никого не трогаем. А ты как появишься, так они тут как тут. И нам достаётся.
Это чистая правда. Сыча вся местные мусора знают. И мимо проходят редко.
Сыч с пяти лет с бабкой живёт. Батю посадили за разбой, а мать пошла во все тяжкие. Вот бабушка его и воспитывала. А как тут воспитаешь, когда отец с ремнём не всегда ума вставит, а старушка что могла делать? Только любить его. Вот и любила. А он курить в семь начал, бухать в девять, по форточкам шнырять с двенадцати. В детской комнате милиции он бывал чаще, чем дома. После восьмого класса школа облегчённо вздохнула, отправив его в ПТУ, а те не долго думая отчислили Сыча за прогулы и неуспеваемость. Вот он и тыняется. Работать не хочет. Живут на бабкину пенсию. Из него даже вор нормальный не получился. Всё по мелочёвке. Его менты в детстве настрощали. Раз десять прямо с форточек снимали. Но малолетке – какой срок? Да и воровал он так – на сигареты, да на конфеты. По крупному никогда не попадался. Ему уже восемнадцать. Армию закосил на дурочку – все запястья себе пополосовал лезвием, да и бабка походотайствовала. Вот и ходит по району такое чмо, никому не нужное. У нас только всё впереди, кто в институт собрался, кто в технарь, кто уже подрабатывает. А у него всё позади уже. Впереди только цирроз, тюрьма или перо в бок от своих же дружков.
Короче, стоим, курим, ждём, когда Сыч свалит. А он стоит, улыбается.
- Ну, чего ты ждёшь? – говорит Лёха. – Шёл бы ты куда шёл. Сейчас точно патруль подойдёт.
- А я патруль и жду. Сегодня летёха дежурит, который меня ненавидит. Он, сука, мне уже все почки отбил. Я к врачу ходил, тот говорит – в больницу нужно.
- Ну, и иди в больницу. Зачем тебе летёха? Чтоб совсем добил?
- Да, не. У меня дело к нему. Во, попробуй… - Сыч выгинается, подставляя спину.
- Что пробовать?
- Спину попробуй, где почки.
Лёха трогает куртку на пояснице.
- Что у тебя там? – спрашивает удивлённо.
- Да это кенты посоветовали. Отомстить типа. Прикиньте, подходит ко мне этот урод, и по почкам. А там – крышки от сковородки.
- Чего?
- Короче, я крышки взял от сковородок, аллюминиевые, согнул их и в брюки засунул. Вот ударь меня по почкам…
- Что я дурак? – отвечает Лёха. – Сам бей.
- Сколько сейчас? – спрашивает Сыч.
- Без четверти восемь.
- Отлично. Ждём.
Чака и ещё трое прощаются. Мол, делать нечего такой цирк смотреть. Потом затаскают менты. Я с Серым и Мазой тоже отходим в сторонку. С Сычом остался Лёха и Кизя, тоже тот ещё придурок.
Не успели мы отойти, как из темноты выруливает мусор с двумя курсантами. Тот самый лейтенант Денисов. У него рожа у самого, как у уркагана. Нос перебит и челюсть тяжёлая.
- Оба-на, - радостно восклицает лейтенант, сдвигая шапку на затылок, - Какие люди? Сычов, а ты что это здесь делаешь? Гоп-стопом промышляешь? Где пропадал?
- Сергей Палыч, да вы что? Я вот друзей встретил, разговариваем.
- Калуженко, - говорит мент Лёхе, - что у тебя за друзья такие? А ну давай домой, а то бате расскажу, с кем ты водишься.
Лёха и Кизя подходят к нам.
Стоим смотрим за спектаклем. Ждём, когда цирк начнётся с крышками от сковородки.
Денисов что-то говорит Сычу, тот разводит руками. Слова уносит ветер, люди, выходящие из метро, оглядываются, смотрят, как партуль хулигана обрабатывает.
И тут Сыч как заорёт на лейтенанта:
- А пошёл бы ты на…, ментяра позорный! Ненавижу вас мусоров! – театрально так кричит, провоцирует.
Денисов прямо опешил от такого поворота, хватает Сыча за руку, выкручивает её за спину и волочит Сыча в подрайон. Сзади ползут сонные курсанты.
Эх, так и не дождались мы спектакля.

Собираемся на следующий день там же, опять скучно, опять денег только на один пузырь, стоим, трепемся о чём попало.
Подходит Кизя, лыба на всю рожу.
- Пацаны, слышали про Сыча?
- Что там? Рассказывай, - набрасываемся мы, интересно же, что там со сковородками.
- Короче мне Сёма рассказал, у него старший брат в ментовке, там весь район ржёт. Притащили Сыча, Денисов красный от злости, как помидор, и сразу в коридоре стал проводить воспитательную работу. Сыча лицом к стене, и что есть дури по почкам. И, блин, как заорёт, и в обморок грохнулся. А Сыч стоит, улыбается. Менты Денисова поднимать, а у него рука вся, что твоя котлета. Пальцы висят, кости торчат, вся в крови. Короч, кисть раздроблена, чуть ли не каждая косточка. Говорят, он мало того, что в крышку попал, так ещё и в ручку от крышки. Говорят, инвалид теперь на всю жизнь. Молодец, Сыч, уважаю, хоть он и мудило.
- Ну, а что менты ему?
- А что, ничего не поняли сначала, Денисову скорую, то да сё. А тотом за Сыча взялись. Ну, крышки нашли, поржали, насовали ему хорошо и отпустили. Насовали, правда, так, что пришлось вывозить его на «бобике» подальше от участка. Выкинули в парке, и всё. Так ему, Денисову и надо, его менты сами не очень любили.

Через три дня мы узнали, что Сыч умер. Якобы, от побоев. Нашли его в парке, отвезли в больницу, где он на второй день и умер. Говорят, разрыв печени, почки отбиты, внутреннее кровотечение. Я в медицине мало понимаю, но понимаю, что это вещи неприятные. Хулиганов, которые его избили, так и не нашли. Да и не искал никто, кому он нужен, отброс общества. На похоронах были только бабка и соседки, подружки её. Из дружков его никто не пришёл. И мы не пошли, что мы похорон не видели? Да, и кто он нам был, этот Сыч?
Слухи, о том, что Сыча менты забили, быстро заглохли, через неделю уже и не вспоминал никто.
Вот такие вот крышки от сковородки.
(С) goos