Я ж тебя разорву, моя тварь ненаглядная,
На полоски, на ленточки покромсаю тебя.
Будет месть моя, лютая и беспощадная,
Бушевать и бесчинствовать, нежно любя.

Очень чутко и бережно раскаленное олово
Я цедить стану каплями на родные мозги.
Преклони, моя милая, свою буйную голову
И возмездие жуткое тихо превозмоги.

А потом я прощу тебя, моя тварь ненаглядная,
Оживлю поцелуями твой растерзанный труп.
Я животное доброе, вовсе не плотоядное.
По взаимосогласию любим мы «зуб-за-зуб».

***

Милость господня, желтая слизь души, 
в том плеск души,
что есть чем дышать в суши,
п-ов челюскин, господи, пореши.

Челюсть гнилая ходит из боку в бок,
солонины кусок отмок,
еле во рту шевелится, в том порок,
что если ты сердцем, это, пророк,

врожденное. Пейся, весель и ешь,
плесень закроет плешь
на уровне хлеба, режь его, ломь, пихай
белых холеных с шрамами щек промеж.

Дед Михай,

король румынский, свежая турлюлю,
вкусовым поллюциям
смерть, это, конечно же, я юлю,
невинны трюфели, жир палим.

Насмерть заеден закус, тройной налим,
если б хотелось дальше писать,
то было бы, тирлимтимтим, ебать
в том есть такое что-то, чтобы себя самим.

Зубы кончились, с десен сочится яд,
в том зубовная блядство, 
в чем нет зубов, как и заряд
души - кончился, а все же что-то такое есть.

Признаемся, нечем ее запить, нечем ее заесть,
кровынй зубовный
скрежет, такая же в тютлю месть,
зубы, спрячьтесь уже друг за друга, рядом за ряд.

Я за ваш выпил не брался, на то подряд
у возраста,
чуть только зашкалит за (цифра)десят
будете рады сделать хоть что-то ради

подъема челюстной стопы,
а будет поздно, потомственные уже попы
будут в рот вам давать только жидкое
причастие, кровь не то от господа,

не то от фомы.