You’ll reap the seed of war,
You reap the seed of hate,
You reap the seed of love,
You can’t appreciate…
[align=right]Poison Oak 100 monkeys[/align]
Пролог. Сашка.
Нет на свете большей обыденности, чем расставание. Особенно - чем предложение расстаться.
- Саша!..
Нет ответа.
- Саш, ты меня слушаешь?!
Напряжение тишины ощущались почти физически. Блекло и невыразительно он, наконец, ответил:
- Да.
Внутри у него при этом всё переворачивалось от досады и несправедливости происходящего. В голове отдавалось эхо маминого голоса: «Врачи считают...» «Чтобы и у тебя ноги не отнялись...» «Слишком сильная связь...» «Нужно уехать. Тебе нужно уехать.» В голове навязчиво вертелись строчки из Цветаевой. Сашка её не любил, но её недавно повторяли на уроке.
"Расстояние: версты, мили...
Нас расставили, рассадили,
Чтобы тихо себя вели
По двум разным концам земли.
Он видел, какие страдания этот разговор, это решение доставляют родителям. Один сын тяжело болен, другого требуют отослать подальше.
- Но ведь это не заразно, - тихо сказал Сашка невпопад, в его голосе слышалась мольба, - Ведь это не заразно.
Отец тяжело вздохнул, а мать в который раз начала неуверенно повторять слова врача, который считал, что Сашка может разделить участь Ильи, если останется рядом.
«Слишком тесно связаны» «Теснее некуда» - горько подумалось Сашке. Между близнецами часто формируется совершенно необычная связь — душевная, психическая, которая, как видно, иногда влияет на и физическое состояние.
Три месяца назад Илья застудил спину. Осложнение пошло на ноги. По какой-то причине они потеряли чувствительность. Уже три месяца он не вставал. Врачи толком не могли понять как и от чего его лечить, диагноз не поставили, очередь на МРТ отодвигалась всё дальше, анализы крови и рентген не показывали ничего. Время шло, а лучше Илье не становилось.
Сашка страшно переживал за брата — каждую минуту, даже во сне. Школу посещал на автомате, и без того немногословный, почти совсем перестал разговаривать. Одноклассники сочувствовали, но не смели приставать с утешениями и вопросами. Девушка Ильи в первый месяц исправно навещала его, потом как-то естественно перестала приходить. Сашкина девушка, не менее естественно отдалилась от него, трудно общаться с человеком, который всё время молчит и смотрит потерянно. А неделю назад у Сашки вдруг тоже отнялась нога. Всего на несколько часов, но он напугал этим всех, в том числе и самого себя.
Поэтому врач и сказал, что ему нужно уехать. Сменить обстановку, отдалиться от Ильи. Расстаться с братом. Немыслимо. Да и поможет ли это? Прав ли этот доктор?
Но если многожды повторить идею, она станет правдой. А она была уже повторена так много раз, что Сашка сам начал верить в эту необходимость. Уехать. Оставить Илью.
Расстояние: версты, дали...
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это - сплав
Вдохновений и сухожилий...
Мама говорила, папа молчал. Молчание отца до Сашки доходило куда лучше, чем слова мамы, звучавшие как через вату. Мама уже сказала очень много и продолжала говорить. И конца края её речи было не видно. По сути она говорила одно и то же, повторяя это на разные лады. Сашка сам всегда предпочитавший молчать следил за ней с нарастающим чувством болезненной нереальности – разве это возможно – такое количество слов от одного человека? Ему казалось, что слова, как наводнение заполняют комнату. Заполняют его голову, топят и смешивают всё вокруг. "Хватит!" - хотелось крикнуть. "Слова забили мне глотку!" - хотелось сказать. "Пощады..." - хотелось хрипеть.
Но она все не останавливалась, говорила и говорила, заговаривалась, притом, время от времени, очень ловко и методично вворачивала что-то про Долг, Ответственность, Эгоизм. «Разве ты не понимаешь?! Нас нельзя разлучать!» - хотелось крикнуть ей, - «Как ты можешь такое говорить!». А отцу этого кричать не хотелось. Потому что он молчал, он понимал Сашку. А Сашка понимал маму, но горечь от этого не уменьшалось.
- Саша! - в очередной раз воскликнула мама. - Ну скажи ты хоть что-нибудь!
- А как же школа? - шёпотом спросил он, не поднимая головы. Самому стало мерзко. Он пытался выторговать несколько месяцев.
- Закончишь экстерном, - устало отозвалась мама и села в кресло напротив него. - Осталась всего одна четверть... Жить будешь у тёти Вали, мы с отцом уже договорились.
- Можно я подумаю? - спросил он, мучительно выдавливая из себя слова, хотя думать было нечего. Наверное, мать это и собиралась сказать ему, но отец поймал её взгляд и покачал головой. Кивнул Сашке. Сашка с молчаливой благодарностью встал и пошёл в их с Ильёй комнату.
Не рассОрили - рассорИли,
Расслоили...
Стена да ров.
Расселили нас как орлов-
Заговорщиков: версты, дали...
Не расстроили - растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас как сирот.
Который уж, ну который - март?!
Разбили нас - как колоду карт! "
Илья лежал, закрыв подрагивающие веки. Сашка понял, что тот не спал, прислушивался к разговору в зале. Он осторожно подвинул к кровати Ильи табуретку и сел. В комнате всё говорило о болезни, беде. Пустая капельница, прицепленная на гвоздь от их любимой картины, которую сняли и убрали за шкаф, горы коробочек с лекарствами на столе, запах спиртовых салфеток, таблеток, растворов для капельницы. Сашкина кровать превратилась в склад. Сам Сашка с начала Илюхиной болезни спал в большой комнате на диване. Эта комната больше не принадлежала им двоим. Заострившееся лицо Ильи тонуло в подушках. Сашке показалось, что он стал совсем мало походить на него.
Илья распахнул глаза, посмотрел на Сашку, улыбнулся.
- Тётя Валя клёвая, - сказал он.
Сашка дрогнул.
- Я всё понимаю, - быстро и виновато заговорил Илья, - Но я совсем не хочу, чтобы с тобой стало то же самое, что со мной.
Сашка молчал. Ему казалось, что его предают. Почему Илья считает, что Сашка не хочет и не должен разделить с ним всё? Они всегда вместе, с самого детства, Сашка всегда считал что у них одна жизнь на двоих. То, что происходит — неправильно. Конечно, лучше бы Илья выздоровел, но если нет, то пусть заболеет и Сашка. Он просто обязан заболеть.
Илья буквально почувствовал его мысли.
- Давай играть, что меня нет? - мягко сказал он. Сашка не двинулся, не мигнул. Под ложечкой у него засосало. Это была их любимая игра — как будто они не братья, как будто они не знакомы. Просто случайно встретились на улице или в школе. Или один вышел из зеркала, из параллельного мира. Их эта игра неизменно захватывала.
- Меня нет, - повторил Илья, улыбаясь, - Слабо на два года? С родителями я договорюсь... А потом приеду к тебе в гости, когда поправлюсь и, это будет самая классная игра из всех.
- Но я не хочу, - сказал Сашка. В его глазах стояла тоска.
Илья на это смолчал, но его молчание было утомлённым и обиженным. Сашка только сейчас, с уколом совести, понял, что ему, наверное, так же нелегко. Нет, ему вдвойне нелегко — он болен и при этом делает хорошую мину, не хочет, чтобы Сашка уезжал, но пытается его убедить. Разве это честно?
Казалось, сама их родная, с детства до последнего сантиметра знакомая комната осуждает Сашку. Даже пыль на шкафу укоряет его. Даже Сашкина старая кровать обвинительно скрипит: эгоист.
И Сашка смирился с неизбежным.
- Давай, - прошептал он, - Давай играть.
Илья повеселел, улыбнулся снова.
- Ну вот и здорово. Это же здорово, иначе бы мы на такое не решились, да же?
Сашка молча кивнул. Ему показалось, что именно в эту секунду, хотя они были ещё вместе и Сашка никуда не уехал, они разделились, разорвались. Но вместо того, чтобы разойтись на две равные части, Илья вырвал с собой у Сашки изнутри целый кусок. Сашка стал пустым. И эта пустота болела. Болела нестерпимо. Сашка понял, что её придётся терпеть очень долго. Можно ли обезболить пустоту анальгином?
Впервые ему захотелось побыть одному.
- Я пойду. Отдыхай, - тихо сказал он, поднимаясь. Илья смотрел на него спокойно, но на дне глаз плескалась тревога. «Ты намного сильнее меня» - подумал Сашка, - «Но тебе и хуже, чем мне. Я очень постараюсь... я постараюсь».
Дальше дни полетели с огромной скоростью. Сашка закончил экстерном школу и в апреле переехал к тёте Вале в другой город. В его памяти совершенно стёрлось прощание с родителями, друзьями и Ильёй, потому что в Ильёй они попрощались и расстались тогда, в комнате. «Давай играть, что меня нет».
Сашка всю весну до вступительных экзаменов работал в своём будущем институте, куда поступил без проблем.
Родители исправно звонили ему, а он им. Тётя Валя и в самом деле была клёвой, жить с ней под одной крышей было приятно и необременительно. Но в игру включились все. Про Илью ему никто не напоминал ни полусловом. А Илье — про Сашку.
К осени Сашка понял, что это его нет. Нет и никогда не было. Пустота разрывала его изнутри, плакать он не мог, потому что был так воспитан. Мальчики не плачут, мальчики держат в себе боль, обиду и горечь.
Но боль пустоты была такой сильной, что Сашка, пытаясь облегчить её, стал плакать без слёз, без всхлипываний, молча. Серым дождём, который бесконечно шёл внутри него, заливая пустоту.
Он учился, работал, ел, спал, ходил в секцию настольного тенниса, встречался с людьми, разговаривал с ними по мере необходимости, целовался с девушками, звонил родителям, дни крутились, крутились, крутились... Прошёл год. И всё это под мерно шепчущий внутри него дождь.
Ведь в дождях не бывает горечи, они никогда не плачут по-настоящему, как люди. И ещё у дождей ничего не болит. Их ничего не беспокоит. Он не заметил, как дождь выбрался наружу, как он сам стал дождём.
Когда он это понял, то шёл, не переставая несколько недель подряд. Идти было приятно, идти было хорошо, хорошо было оплакать весь этот мучительно долгий год, все тревоги, чувство вины, злость на судьбу. Асфальт в городе забыл, что значит быть сухим, а небо — что значит быть синим, зато и апрельский снег смыло начисто.
А люди в городе ругали дождь, который не хотел останавливаться, ругали Сашку, натыкаясь на него на улицах, наступая ему на ноги. Но Сашка ничего не мог поделать. Обижаться, он тоже не мог.
Дожди на людей не обижаются. Они только идут и плачут, плачут и идут, глядя в никуда, никуда не глядя… Но вот, однажды, среди внезапно расступившихся человеческих волн, Сашка увидел Анюту. Не увидеть её было невозможно. Не понять, что её зовут именно Анюта, тоже. Она стояла под огромным куполом чёрно-лилового зонта и смотрела прямо на него. Люди не замечали её, как и Сашку. Но тогда как на Сашку постоянно кто-то натыкался, Анюта словно отводила от себя всё и всех. Кроме Сашки.
Сашка растерянно остановился. Тогда Анюта сама подошла к нему вплотную, звонко щёлкая каблучками по мокрой мостовой. Посмотрела в глаза. Не улыбнулась. Протянула ему зонт. Сашка поднял руку и нерешительно взялся за отполированное дерево рукоятки. Дальше они пошли уже вместе.
Под дождём, вместе с дождём.
Под зонтом, вместе с зонтом.
"Интересно» - подумал Сашка, - «Если бы я встретил её раньше...»
(с) Лоторо и Фёдор Сумкин. Комментить тут: Боги-17
Отредактировано Лоторо (2013-01-30 17:08:46)